Притча в произведениях писателей XIX-XX веков

Одна из главных, единственных в своем роде особенностей Евангелия – это те короткие рассказы-притчи, которыми пользовался Христос в своем учении, в своем общении с народом. Поразительно же в этих притчах, что, сказанные почти две тысячи лет тому назад, в совершенно отличных от наших условиях, в другой цивилизации, на абсолютно другом языке, они остаются актуальными и сегодня, бьют в ту же цель. А это значит – в наше сердце.

Ведь уже устарели, забыты, канули в небытие книги и слова, созданные совсем недавно, вчера, позавчера. Они уже ничего не говорят нам, они мертвы. А эти, такие, простые на первый взгляд, бесхитростные рассказы живут полной жизнью. Мы слушаем их – и как будто что-то происходит с нами, как будто кто-то заглянул в самую глубину нашей жизни и сказал что-то только к нам, ко мне относящиеся.

Притчи, соединяя в себе мудрость и простоту, учат нас думать, находить решения проблем, развивают мышление, интуицию и воображение. Одни несут нам вдохновение, другие заставляют смеяться, третьи – задуматься.

Красота притчи в том, что она не делит человечески ум на вопрос и ответ. Она просто дает людям намек на то, какие все должно быть. Притчи – это косвенные указания, намеки, которые проникают в сердца подобно семенам. В определенное время и сезон они прорастут и дадут восходы.

Само слово «притча» пришло к нам из евангельского учения. «Притча» происходит от греческого «параволи», означающего сравнение, уподобление. Притча – это небольшой текст, в котором какая либо нравственная истина объясняется при помощи привычных жизненных ситуаций или природных явлений. Иисус Христос начинал учить людей притчами, чтобы в образной форме выражения пробудить слушателей к размышлению о духовной жизни и её законах. Конечно, та жизнь во многом не похожа на нашу. Но, не смотря на разницу во времени и в правах, люди тех времен не так уж и отличаются от нас. У них были проблемы, духовные запросы и потребности, похожие на наши. Именно притчи учат нас жить в соответствии с евангельскими заповедями

Притча – это универсальное явление мирового фольклора и литературного творчества. Жанр притчи живет уже несколько столетий и, как и раньше, вызывает интерес не только у писателей и поэтов, но и у читателей.

Если обратиться к истории древнерусской литературы, то совершенно очевидно, что до XVIII века при всех вариациях жанр литературной притчи был теснейшим образом связан с традицией притчи в Священном Писании; по большей части это были переводные произведения, быстро укоренявшиеся на русской почве, адаптировавшиеся к русским обычаям, нравам. Само понятие притча было достаточно широким: здесь и загадки, и поучения, и диалоги, и басни.

В XVII веке идея Притчи о блудном сыне подтолкнула безымянного автора к созданию «Повести о Горе - Злосчастии». Она дошла до нас в единственном списке и открыта была в 1856 году А. Н. Папиным. Мы не знаем имени героя, его отчества, но история его очень – очень знакома. Может быть, потому, что повторяется из столетия к столетию. И все же перед нами уже другое произведение: не притча, а довольно подробное повествование о жизни молодого человека XVII века, и начинается оно своеобразным прологом – предание о сотворении мира и человека и о его грехопадении. Но, тем не менее, смысл остается прежним, как и в притче: если человек слаб духом и не имеет нравственной опоры под ногами, его спасение только в вере и покаянии.

Литература XVIII века несла в себе основные идеи: просветительство и государственность. В XVIII веке с утверждением классицизма, который отражал идеи, с рассветом басни её однозначной моралью притча померкла, ушла в сторону. Иногда даже не делали различий между басней, так близко они переплетались. Сближает басню и притчу то, что художественный мир строится на иносказании, аллегории, поучении. Однако, смысл притчи всегда более глубокий: она иллюстрирует идею, касаясь проблем морали, общечеловеческих законов, тогда как басня дает суждение по более частному поводу: осуждает действие невежд, содержит очевидную мораль. Нет в притчах и традиционных условных персонажей басни – животных, отсутствует развитое сюжетное движение, содержание передается в основном через диалог героев, Время и место действия неконкретны. Действия происходят «однажды», место действия не указывается, но действующие лица – человек и мудрец.

Притча несет в себе глубокий общечеловеческий смысл, но прямое поучение, наставления в ней отсутствуют.

В XIX веке притча используется писателями с целью прямого наставления читателям в вопросах человеческого и общественного поведения. Например, притча Л. Н. Толстого «Косточка», адресованная в основном детям призывает к доброте, трудолюбию. К притче обращается Н. А. Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо». Легенда об атамане Кудеяре, на первый взгляд частная история, приобретает глубокий обобщающий смысл: возмездие тирану – это подвиг, искупающий любую вину. Через частное в притче выражается общее, через малое – большое и значительное.

В XX веке притча получила особое распространение в литературе. По принципу притчи созданы не только небольшие рассказы (австрийского писателя Кафки, немецкого писателя Борхерта), но и пьесы ( немецкого драматурга Брехта, французских – Жироду и Сартра) и романы ( французского автора Камю «Чума»). Примером использования притчи можно считать повесть Ч. Айтманова «Белый пароход» (сказка о Матери – оленихе - основа размышлений о добре и зле)

В романе – притче, в драме – притче, можно найти и характеры, и развитие действия, однако и здесь главное не характеры и обстоятельства, а исключительная заостренность авторской мысли, к которой приковывается внимание читателя. Сюжет в этом случае важен как пример, с помощью которого автор стремится нагляднее и убедительнее донести до читателя свое понимание вещей и заставить задуматься над этим. Так, в драме Брехта «Жизнь Галилея» важно не исторически верное изображение Италии эпохи Возрождения, а размышление об ответственности науки за судьбы мира, предупреждение современному ученому.

Глава 1. Жизнь притчи в произведениях писателей XIX века.

В XIX веке литература в целом прониклась духом пророчества. Поэт воспринимается как мессия, поводырь, поэтому притча вновь ожила. К ней обращаются великие писатели: А. С. Пушкин, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, И. С. Тургенев.

1. 1 Притчевая основа в повести А. С. Пушкина «Станционный смотритель». В произведении « Повести о Горе – Злочастии» (XII век) использован сюжет Притчи о блудном сыне. Героя постигла судьба, подобная судьбе блудного сына из евангельской притчи. Он не слушался родительских наставлений, ушел из дома, прокутил с другом в кабаке родительские деньги. И пошел по миру нищий и голодный. Вот и привязалось к нему Горе – Злочастие, ходит – бродит за молодцем неотступно. «Научате молодце богато жить, убити и ограбить». Казалось, нет ему от Горя спасения, так и будет бродить за молодцем вечным наказанием.

Рассказ не называет имени героя, неизвестно, где он родился, откуда и куда путь держит. Оттого, наверное, что история эта возможна с каждым, и которое тысячелетие повторяется. Но евангельские притчи для молодца XVII века ещё бытуют живой историей, поэтому «спамянует молодец спасения путь», ушел в монастырь – вернулся к Богу, а Горе у ворот осталось.

Столетие спустя уже иначе живет эта притча в литературе нового времени. В пушкинской повести «Станционный смотритель» картинки с изображением сюжетов притчи развешены по стене комнаты Самсона Вырина. Возможно, всю жизнь смотрят на них станционный смотритель и дочь его Дуня, да не извлекают урока из этой притчи, оттого, что для них евангельский сюжет стал лишь украшение комнаты.

Жизнь их словно зеркальное, перевернутое отражение этого евангельского сюжета. Отец сам отправляет дочь из родного дома. Правда, происходит это случайно, невольно, он – то не думал, что расстается с ней навсегда. Он и сам не понимал, как мог позволить Дуне уехать с гусаром, как мог напутствовать: «Чего же ты боишься?. ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». Но не дождался возвращения дочери и спустя некоторое время отправляется в Петербург разыскать и вернуть её в родной дом. Да приехал назад без Дуни. Прошли годы, смотритель умер в нищете и горе. Лишь после смерти отца приехала Дуня домой.

Вопреки евангельской истории, не нищая и голодная, блудная дочь вернулась в родной дом просить прощения у отца, а богатая барыня, и не вернулась, а зашла, проезжая мимо. Не радостной встречей отца с дочерью заканчивается рассказ, а невозможностью встречи и примирения, прощения, покаяния. Не в отчем доме завершилась история отца с дочерью, а на кладбище, печальнее которого не видел рассказчик в своей жизни. И хотя ждут Дуню в карете сыновья – юные барчата, кажется, что не о зарождении новой жизни ведется рассказ, но о начале новой истории блудного сына.

Возможно, повесть Пушкина «Станционный смотритель» - это предостережение писателя современниками, людям XIX века, для которых евангельские притчи утратили религиозный смысл, перестали быть живым нравственным уроком, а стали лишь частью быта или образом светского искусства.

1. 2. В романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» герои читают Евангелие.

На четвертый день после убийства старухи-процентщины «Раскольников пошел прямо к дому на канаве, где жила Соня». Так начинается четвертая глава четвертой части романа Достоевского «Преступление и наказание».

Раскольникова, убийцу Алены Ивановны и сестры её Лизаветы, после того как он ушел от самых близких для него людей, тянет к Соне, живущей по желтому билету такой же, как и он, грешнице «У меня теперь одна ты, - прибавил он. – Пойдем вместе. я пришел к тебе. Мы вместе прокляты, вместе и пойдем. Разве ты не то сделала? Ты тоже переступила смогла переступить»

Вынужденный оставить университет, доведенный до последней степени унижения, страдающий от оскорбленной гордости, от невозможности помочь матери и сестре, сострадающий и случайно встретившимся на улицах Петербурга – спившемуся и опустившемуся чиновника Мармеладову, его чахоточной жене Катерине Ивановне, детям Мармеладова и пьяной девочке на бульваре, - он приходит к мысли о том, что богатую, отвратительную, не только бесполезную, но губящую молодые жизни старуху необходимо уничтожить. В его идее, правда, мотивы убийства все время двоятся.

С одной стороны, он, закладывающий отцовские часы – последнее, что можно заложить, - доведенный до отчаяния, отвергающий для себя какую бы то ни было возможность постепенного преодоления унижения, отваживается изменить всю систему ценностей, как бы уйти от сложившейся общественной иерархии, где нижние ступени занимают бедные обитатели петербургских углов Сенной площади, Васильевского острова, Охты, а верхние – сильные мира сего, чья сила - в богатстве и положении.

Раскольников убежден, что есть иная, настоящая шкала отсчета: право имеющие – Наполеоны, Магометы, Ньютоны, Кеплеры, Ликурги, и тварь дрожащая, тот, кто принял свое место в мире как единство возможное, тот, кто больше всего боится нового слова. В этой системе, как кажется Раскольникову, он сразу же займет подобающее ему место, если «переступит» через представления и законы, обычной, общепринятой морали, совершит то, что эта мораль запрещает и что запрещает себе человек, следующей этой морали. Нищий бывший студент, боящийся встречи с квартирной хозяйкой, которой он задолжал, может стать в один ряд с Наполеоном.

Но с другой стороны, сразу же обнаруживается иной мотив преступления.

Если первый связан с доказательством величия – смогу или не смогу, если смогу, то тем докажу, что великий человек, - то второй идет от желания восстановить справедливость, помочь униженным и оскорбленным. Если в первом случая Раскольников меньше всего заботится о твари дрожащей, хочет отделиться от неё, подняться над ней, то во втором случае он, жертвуя собой, старается осчастливить тех, кого презирает, но кому не может не сострадать, не может не помочь.

Стал ли для самого себя Раскольников Наполеоном, доказал ли он себе, что он великий человек? Нет. Совесть, живущая в нем и бесконечно заставляющая его мучаться памятью пролитой крови, приносит понимание того, что страшная жизнь его до преступления его была раем по сравнению с тем, что он испытал после убийства.

Стал ли для окружающих Раскольников Робин Гудом? Нет. Убив старуху, он не смог завладеть его богатством, а то, что удалось украсть, спрятал под камнем.

Итак, второй эпизод четвертой главы четвертой части романа начинается с того, что на четвертый день после преступления Раскольников приходит к Соне и слушает о том, как был воскрешен Лазарь на четвертый день после смерти.

«Соня развернула книгу и отыскала место. Руки её дрожали, голосу не хватало. Два раза начинала она, и все не выговаривалось первого слога. « Был же болен некто Лазарь, из Вифании» - произнесла она наконец, с усилием, но вдруг, с третьего слова, голос зазвенел и порвался как слишком натянутая струна. Дух пересекло, и в груди стеснилось.

Раскольников понимал отчасти, почему Соня не решалась ему читать, и чем более понимал это, тем как бы грубее и раздражительнее настаивал на чтении. Он слишком хорошо понимал, как тяжело было ей теперь выдавать и обличать все свое. Он понял, что чувства эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну её, может быть ещё с самого отрочества, ещё в семье, подле несчастного отца и сумасшедшей от горя мачехи, среди голодных детей, безобразных криков и попреков. Но в то же время он узнал теперь, и узнал наверно, что хоть и тосковала она и боялась чего–то ужасно, принимаясь теперь читать, но что вместе с тем ей мучительно самой хотелось прочесть, несмотря на всю тоску и на все опасения, и именно ему, чтоб он слышал, и непременно теперь – «чтобы там ни вышло потом!» Он прочел это в её глазах, понял, из её восторженного волнения Она пересилила себя, подавила горловую спазму, пресекшую в начале стиха её голос, и продолжала чтение одиннадцатой главы Евангелия Иоаннова. Так дочла она до 19 – го стиха:

«И многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа, услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: Господи! Если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что, чего ты попросишь у Бога, даст тебе Бог».

И тут она остановилась опять, стыдливо предчувствуя, что дрогнет и порвется опять её голос

«Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказал ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит ему:

(и как бы с болью переведя дух, Соня раздельно и с силою прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала: )

Так, Господи! Я верую, что ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир». Она было остановилась, быстро подняла было на него глаза, но поскорей пересилила себя и стала читать далее. Раскольников сидел и слушал неподвижно, не оборачиваясь, облокотясь на стол и смотря в сторону. Дочли до 32 – го стиха.

«Мария же, пришедши туда, где был Иисус, и увидев его, пала к ногам его; и сказала ему: Господи! Если бы ты был здесь, не умер и брат мой. Иисус, когда увидел её плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: Господи! Поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать, чтоб и этот умер?»

Раскольник обернулся к ней и с волнением смотрел на неё: да, так и есть! Она уже вся дрожала в действительной, настоящей лихорадке. Он ожидал этого. Она приближалась к к слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство великого торжества охватило её. Голос её стал звонок, как металл; торжество и радость звучали в нем и крепили его. Строчки мешались перед ней, потому что в глазах потемнело, но она знала наизусть, что читала. При последнем стихе: «не мог ли сей, отверзший очи слепому» - она, понизив голос, горячо и страстно передала сомнение, урок и хулу неверующих, слепых иудеев, которые сейчас, через минуту, как громом, пораженные, падут, зарыдают и уверуют «И он, - тоже ослепленный и неверующий, - он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да!, да! Сейчас же, теперь же», - мечталось ей, и она дрожала от радостного ожидания.

Она энергично ударила на слово: четыре.

«Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие, воззвал громким голосом: Лазарь! Иди вон. И вышел умерший,

(громко и восторженно прочла она, дрожа и холодея, как бы воочию сама видела: ) обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано платком. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет.

Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в него».

Далее она не читала и не могла читать, закрыла книгу и быстро встала со стула.

Соня отвергает путь гордыни и крови, и заклинает Раскольникова покаяться и искупить грех.

Достоевских не был бы Достоевским, честным, трагическим писателем, если бы сразу сбылись мечтания Сони о мгновенном прозрении «ослепленного и неверующего» Раскольникова. После чтения о воскресении Лазаря ( этот текст в Евангелии не притча, он становится притчей в сюжете романа) атмосфера безумия ещё более сгущается. Ужас и безобразие мира, мысли о детях, о Полечке заставляют Раскольникова бросить в лицо Соне страшные богоборческие слова: «Что делать? Сломать, что надо, раз и навсегда, да и только: и страдания взять на себя! Что? Не понимаешь? После поймешь Свободу и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!. Вот цель! Помни это! Это мое тебе напутствие!»

Только ли непомерная гордость, тщеславие, властолюбие Раскольникова проявляются в данном случае. Две взаимоисключающие черты – доброта и гордость сливаются в характере героя. Вследствие этого униженные и оскорбленные вызывают в нем одновременно чувство жалости (принимаемое им за любовь) и раздраженного призрения.

От этих смешных чувств, порождаемых уверенностью в собственной исключительности, проистекает и желание, взяв власть, спасти всех, всю тварь дрожащую. Не веря в Спасителя, Раскольников желает принять на себя страдания безвинных, страдания детей.

Есть особая художественная мудрость Достоевского в том, что «воскресение» Раскольникова не стало чудом, подобным чудесному воскресению Лазаря. Герой должен пройти ещё извилистый и мучительный путь, должен пройти через неудачное покаяние на площади, через признание того, что он, Раскольников, не великий человек. И только после этого, в муках расставшись с гордыней, воскресает Раскольников.

Писатель в записях к последней редакции романа «Преступление и наказание» так формулирует его основную мысль «ИДЕЯ РОМАНА – ПРАВОСЛАВНОЕ ВОЗЗРЕНИЕ, В ЧЕМ ЕСТЬ ПРАВОСЛАВИЕ. Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием. Таков закон нашей планеты, но это непосредственное сознание, чувствуемое житейским процессом, - есть такая великая радость, за которую можно заплатить годами страдания. Человек не родится для счастья. Человек заслуживает свое счастье, и всегда страданием. Тут нет никакой справедливости, ибо жизненное знание и сознание ( т. е. непосредственно чувствуемое телом и жизненным всем процессом) приобретается опытом «за» и «против», которое нужно перетащить на себе»

1. 3 Использование притчи в романе – эпопее Л. Н. Толстого «Война и мир» Л. Н. Толстой в «Войну и мир» вводит притчу о старичке – каторжнике. Её рассказывает Пьеру Безухову мудрый крестьянин Платон Каратаев, когда они оба попадают в плен к французам:

«История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившим с семьей и поехавшим однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.

Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, - сослали на каторгу.

- И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следует, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные – то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так, ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя, что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так – то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? Все расспросил. Заболело у него сердце. Проходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал, и нож тебе под голову сонному положил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.

Кратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.

- Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючими слезьми. Что же думаешь, соколик, - все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, - что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждение, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так- то, соколик, - закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой. » Война выжигает в душах героев все узкое, эгоистичное, мелкое и заставляет почувствовать свою общность с каждым солдатом, ополченцем, партизаном; при всей противоречивости духовных исканий главных героев Болконского и Безухова – исканий, не лишенных, в конечном счете, и нравственности – религиозного оттенка, - главным итогом в движении их судеб остается преодоление эгоизма и сословной замкнутости: от гордой единичности, субъективности, герои приходят к сознанию своей сопричастности другим людям, народу.

Решающей вехой на пути Пьера стала его встреча с Платоном Каратаевым.

Художественный образ Платона Каратаева – патриархальный мужичок в ореоле святости. Каратаевское отношение к жизни определяется следующей цитатой «не нашим умом, а Божьим судом». Отсюда вытекает одна из главных миссий Каратаева – быть олицетворением согласия, «мерой простоты и правды»

Встреча эта знаменовала приобщение Пьера к народу, к народной правде. А это было необходимо, чтобы не только в плену, в тюремном бараке, но и на всю жизнь обрести новое, более высокое, чем прежде, нравственное сознание. Что же постиг Пьер с помощью Каратаева? Тщету усилий собственной мысли и воли перед лицом общих законов бытия, нестрашность смерти, радость любовного союза со всем, что его окружает.

С помощью притчи Платон учил Пьера незлобивости, всепрощению, терпеливости и самоотречению.

1. 4. Притча И. С. Тургенева «Нищий». За год до смерти И. С. Тургенева в печати вышел сборник его миниатюр, который называют «Стихотворения в прозе». Его составляют короткие прозаические тексты, иногда похожие на маленькие рассказы, а порой и вовсе лишенные сюжета и являющиеся по жанру притчами. Вот одна из них:

Я проходил по улице меня остановил нищий, дряхлый старик.

Воспаленные, слезливые глаза, посинелые губы, шершавые лохмотья, нечистые раны О, как безобразно обглодала бедность это несчастное существо!

Он протягивал мне красную, опухшую грязную рукуОн стонал, он мычал о помощи.

Я стал шарить у себя во всех карманахНи кошелька, ни часов, ни даже платкаЯ ничего не взял с собою.

А нищий ждали протянутая его рука слабо колыхалась и вздрагивала.

Потерянный, смущенный, я крепко пожал эту грязную, трепетную руку

- Не взыщи, брат; нет у меня ничего, брат.

Нищий уставил на меня свои воспаленные глаза; его синие губы усмехнулись – и он в свою очередь стиснул мои похолодевшие пальцы.

- Что же, брат, - прошамкал он, - и на том спасибо. Это тоже подаяние, брат.

Я понял, что я получил подаяние от моего брата.

Образ нищего создан при помощи таких эпитетов: «дряхлый» старик, «воспаленные», «слезливые» глаза, «посинелые» губы, «нечистые» раны, « красная», «опухшая» «грязная» рука. Удивительный текст! Что ни слово – то картина. Рассмотрим эти картины.

Более жалкий и отталкивающий образ нищего создается при помощи эпитета

«шершавые» (от грязи) лохмотья.

Человек крайне беден, казалось бы, уничтожено все человеческое («обглодало бедность это несчастное существо»).

И дорисовывает образ метафора «мычал о помощи» - устал просить о помощи, не получая её, и похож на жалкое безответное животное.

Такая крайняя бедность не убила в нем все-таки способность чувствовать, переживать, жить: «Я крепко пожал эту грязную руку, трепетную руку».

Душевное состояние, глубокие переживания героя автор передает фигурами умолчания, смятения «ни кошелька, ни часов, ни даже платка» - все это передает растерянность автора.

Слова нищего о том, что пожатие руки «тоже подаяние» говорят о том, что он видит, что в своей сытой, благополучной жизни прохожий не утратил способности быть человеком. А это есть самое важное.

Глава 2. Притча в произведениях писателей XX века.

Современные писатели В. Распутин, В. Астафьев, В. Бородин также используют в своих произведениях притчевое начало, которое крепкими узами связывает современную литературу с классикой, с русской литературной традицией.

Жива притча и в наши дни. Правда, её поучительность ослабла, она стала обобщенным философским размышлением, к которому читатель приглашается как соавтор.

1. Притча Л. Гурунц «Соседи».

У корня виноградной лозы кто-то обронил семя, и выросло деревце. Пока оно росло и нуждалось в помощи, великодушная лоза не обижала его, делилась с ним пищей и водой.

Но вот дерево стало большим. У него теперь такие корни, что оно уже не просит пищи, а берет сколько ему.

Виноградная лоза потеснилась. Она привыкла обходиться малым, и того, оставалось от соседа, вполне хватало ей, чтобы в свой срок налить грузные кисти винограда сладчайшим соком.

Все бы хорошо, если бы дерево не отняло солнца у виноградного куста. Оно раскинуло над ним ветви, раскудрявило крону. Тут уж лоза не выдержала, попросила соседа не заслонять солнца. А дерево лишь плотнее сомкнуло над ней ветви.

Но проходил срок, и лоза опять радовала глаз новыми гроздьями – ведь она привыкла обходиться малым. А дерево и сейчас растет без помех, безраздельно захватив солнце, но что-то никто не помнит, чтобы оно завязало на своих ветвях хоть один плод.

О чем заставила меня задуматься эта притча?

В образе дерева показан человек жестокий, не любящий никого, кроме себя. Также, к сожалению, и в жизни! В образе лозы изображен человек добрый, заботливый. Таких людей среди нас возможно не так много, но важно дорожить такими людьми. Эта притча заставляет нас задуматься о взаимопомощи. Виноградная лоза поделилась всем необходимым с маленьким деревцем: освободила ему свет, солнце, отдала воду, то есть пожертвовала всем, чем могла. А потом дерево выросло и обрекло её на гибель. Так и в жизни. Есть люди, для которых многим жертвуешь, стремишься им помочь, а они, лишь только приходит беда, отворачиваются и уже не помнят добра. Среди людей часто бывает так: кто-то желает помочь другим, но у него нет для этого возможностей, а кто-то может это сделать, но живет для себя, отбирая у соседа, друга, необходимое. В жизни часто получается, что не могущество, не власть определяют степень готовности помочь другому, а как раз наоборот, быстрее помощь придет от того, кто не так силен и богат. Это человек делает в силу своей доброты, желания приносить людям счастье, радость, и пользу.

2. 2 Притча в произведении В. Распутина «Новая профессия». Одно из современных произведений Валентина Распутина «Новая профессия», в котором немаловажное место отводится притче, опубликовано в 2003 году. Главный герой Алеша рассказывает притчу жениху и невесте во время свадебного торжества.

« - Послушайте,- говорит Алеша, вдруг совершенно успокаиваясь и обращаясь к жениху и невесте, а затем и ко всему застолью. – Я хочу рассказать вам притчу, надеюсь, она будет здесь кстати. Эта история касается всех нас. - Он делает короткую паузу, и , когда начинает свой рассказ, голос его звучит строже и таинственней.

- Там в дальних и скрытых просторах Господа Бога, - говорит он, устремив глаза поверх столов на трепещущую под сквозняком штору на большом окне напротив, - в тех чертогах, где находится небесная канцелярия, заседает совет, как всегда по понедельникам, отданный земным делам

- Господи! – вдруг закатывается кто-то мельконьким, донельзя удивленным неудержимым смехом. – Господи! Это ж надо.

- О - хо- хо! – уныло, без всякой бравады, отзывается бас. Но Алешу уже не сбить. Он продолжает:

- Да, проходит совет. И решается на нем, представьте себе, женский вопрос. Господу давно уже докладывали, что от женщин поступают странные заявления, навеянные новым духом последнего времени, Господь, не доверяя духу последнего времени, все медлил. Но дальше откладывать становилось нехорошо, надо было решаться. И Господь дал наконец указание собрать всех, кто занимался в поднебесной этим деликатным делом.

- Начинай, - кивает Он французской святой, больше всех досаждавшей ему приставаниями по женским запросам. – Что они просят?

- Французские женщины, - с улыбкой отвечает святая, - хотят быть красивыми.

- Разве они не красивы?

- Через одну, Господи, через одну. А от этого много обид и ссор. А они бы все хотели быть счастливыми.

- Где я для них красоты наберусь? – бурчит Господь, размышляя, хорошо ли это будет – всех француженок сделать красивыми. От них и так много беспорядка в мире, и так много беспорядка в мире, и так много отвращения от образа и подобия.

- А они, Господи, все учли, все учли, - тараторит французская святая. – Тебе хлопот не сделают. Они хотят быть такими же красивыми, как Симона Синьоре.

- На одно лицо?

- Да, они избрали его идеалом.

- Господь замирает в невеселом раздумье. Что там, внизу, в самом деле, происходит? Какая их муха укусила? Сплошь одни Симоны Синьоре! Но ведь это же, в конце концов, некрасиво! Почему они не понимают? Кто их там мутит?

- Как тебе это нравится? – спрашивает Господь у секретаря, сидящего за протоколом сбоку и очень похожего на Иоанна Златоуста, который при земной жизни не однажды откровенно высказывался о женском поле. – Одни Симоны Синьоре! Куда она там у нас определена, эта Симона Синьоре?

- Куда полагается, туда и определена! – сурово отвечает секретарь.

- Ладно. Пиши: удовлетворить просьбу французских женщин. Пересмотру не подлежит. Заявление на пересмотр не принимать, - наказывает Он французской святой. – Что ещё у нас?

- Поднимается итальянская святая, - продолжает Алеша. – Поднимается и говорит: итальянские женщины также просят о красоте.

- Этим-то зачем?! – ещё больше поражается Господь. – Они же красивы!

-Красивы через две на третью. Хотят все. Под Софи Лорен.

Господь тяжело вздыхает и, нахмурив от напряжения лоб, устремляет Свой взор за великие тыщи километров, разостлавшие до Италии, которую Он любит в особенности. И смотрит неотрывно минут пять. А, вернув взгляд, с болью говорит:

- Удовлетворить.

Поднимается английская святая:

- От английских женщин такое же заявление. Красивы через девять на десятую.

- Под кого? – устало спрашивает Господь.

- Под принцессу Диану.

- Развратница! – с чувством докладывает секретарь. – Мужу изменяла и на весь мир бахвалилась. Опозорила королевскую семью и всю английскую нацию.

- Удовлетворить! – решительно повелевает Господь. – Всех удовлетворить! Кто там ещё у нас – занести в протокол, волю свою я даю. И записать, кто какую красоту выбирает. Продолжайте, я слушаю.

Наступает молчание. Никто больше не поднимается для принесения просьб. Господь ждет, полагая, что Он может, своим решительным и рассерженным голосом напугал находившихся перед Ним заступниц тех земных народов, среди которых они просияли и которыми были посланы на небесное заступничество.

- На кого хотят походить русские женщины? – спрашивает Он.

За Русь на совете предстательствует княгиня Ольга, первая русская святая. Она поднимается с поклоном и говорит:

- От русских женщин таковых предложений не поступало.

- Почему? – спрашивает Господь. – Или Русь не родила такой красоты, которая желанна была бы для всякой женщины?

- Русь, Твоей Милостью, Господи, рождает дивную красоту. Ты это знаешь. На Русь за невестами ездят со всех концов земли. Но на Руси испокон веку почитается та красота, которая украшается душой. Нам идольское наваждение перенимать негоже. Не для того мы, Господи, тысячу лет назад к Тебе обратились своею душой.

Господь долго сидит в задумчивости, ни на кого не глядя и не усаживая княгиню Ольгу. Тяжелы Его думы, печальны глаза, и обозревает Он за эти минуты, должно быть, из края в край всю Россию. Наконец Он встряхивается, находит собрание неоконченным и рассеянно роняет:

- Удовлетворить.

- Как так? – пугается княгиня Ольга. – Мы не просили. Мы ни о чем не просили, Господи!

Господь кивает ей со слабой улыбкой и диктует для секретаря:

- Дать удовлетворение русским женщинам, чтобы они оставались одна другой краше. Все. Заканчиваем с женским вопросом. Всем сестрам по серьгам. Всем сестрам по серьга-ам! – повторяет Он напевно и жестом отпускает от себя небесное сестричество.

Он задерживает одного секретаря. Когда все расходятся спрашивает у него, как у ровного:

- Чем это закончится?

- Господи! – пугается тот. – Почему Ты спрашиваешь у меня? Мне страшно.

Господь кивком головы соглашается с ним и произносит:

- Жалко их. Если они не удержат возле себя любовь, у них ничего не останется. Это последнее. Запиши в своих книгах: я с трудом нашел последнюю надежду. Это уже не та любовь, которая заповедовалась две тысячи лет назад. Это всего десять капель от той. Десять капель. Но если бы они нашли нужным снова начать с этих десяти капель Согбенно, под тяжестью ноши, которую неустанно несет Он, Господь выходит за дверь».

О чем эта притча? О любви, красоте. Любовь – одна из добродетелей. Она приносит истинное счастье. Что значит любить? «Это испытывать постоянную потребность друг в друге, когда одному не хватает без другого ни света, ни воздуха. Это второе рождение – от любви, от близости, преображение в лучшее» А красота? Это отвлеченное понятие. Под красотой мы понимаем и внешность человека, и его внутренний мир. И очень часто за красивым лицом скрывается злобный, ничтожный человек, несущий зло. Конечно, разглядеть красоту душевную намного сложнее, но именно такие люди несут в нашу жизнь добро, веру, любовь. Вывод – красота души выше внешней красоты.

Заключение.

Притчи всегда играли важную роль в истории человечества, и по сей день, они остаются для нас прекрасным и эффективным средством развития мышления, обучения и общения.

Притчи – это не просто тексты, не просто рассказы. Каждая притча может что-то дать, научить чему-то, в ней заложена какая-то определенная правда, какой-то определенный урок, маленький или большой закон Мира, в котором мы живем.

Так, основная идея притчи о блудном сыне – воскрешение и спасение души через покаяние. В евангельской притче отец воплощал в себе идею всепрощающего Бога, к которому возвращается с покаянием блудный сын – грешник. Пушкин приблизил ситуацию к реальной жизни, наполнил сюжет житейской мудростью. В «Станционном смотрителе» нет сцены возвращения и покаяния блудной дочери. Мы видим только грехи и наказание за них; и наказание это страшное, так как у дочери не было возможности попросить прощения и покаяться. Этот груз так и остался у неё в душе.

В центре романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» находится идея индивидуализма, связанная с образом Раскольникова. Ей противопоставлена идея христианского смирения и искупительного страдания, воплощенная в образе Сони Мармеладовой. Достоевский показывает, что происходит в душе убийцы и какие последствия несет нарушение нравственного закона – одной из главных христианских заповедей: не убий. Раскольников, убивая старуху – процентщицу, отступил от Бога, а его наказание – нравственные терзания. И преодолеть этот путь терзаний ему помогает Соня, которая читает притчу о воскрешении Лазаря, чтобы вернуть Раскольникову веру, надежу, любовь, укрепить его на пути раскаяния. Пусть обновления героя – это путь признания народной веры, христианского взгляда на жизнь. Писатель был убежден, что только на пути к евангельской мудрости человек может оставаться человеком, и показал это в своем романе.

Весь смысл человеческой жизни заключается в движении по направлению к идеалу. Что это значит – жить хорошей жизнью? К пониманию этого вопроса могут быть два подхода: во-первых, полагаться на то, что признает добром современное общество, что одобряется и даже вознаграждается. Во-вторых, прислушаться к глубинному пониманию добра в душе каждого человека. У одних оно определяет всю жизнь, любой поступок, любое слово, пример этому – нравственный образ Платона Каратаева из романа Толстого «Война и мир». Другие, столкнувшись с проявлением зла и несправедливости или встретив праведника, поверив ему и пойдя за ним, приходят к пониманию нравственных вечных ценностей, начинают жить по ним и, значит, обретают блаженство, именно таким перед нами предстает Пьер Безухов. Этот герой, впервые поставленный в одни условия жизни с праведником Каратаевым, вдруг открывает для себя его доброту и трудолюбие, душевное здоровье, жизнеспособность, отзывчивость – то есть все те качества, которыми так восхищался в русском мужике и сам Толстой.

Обратившись к литературе XX века можно говорить о развитии жанра притчи: роман – притча, кинопритча Писатели, принадлежащие к самым разным направлениям, как и вообще не принадлежащие ни к каким направлениям, обнаружили интерес к этому жанру. И если не притча в точном смысле, то, во всяком случае, притчевое начало присутствует в творчестве В. Распутина, Ф. Искандера, М. Булгакова, В. Астафьева. Труднее, наверное, найти в нашем веке, крупного писателя, не отдавшего дань этому жанру. Поразительно, это притчи, сказанные почти две тысячи лет тому назад, в совершенно отличных от наших условиях, в другой цивилизации, на абсолютно другом языке, остаются актуальными и сегодня, бьют в ту же цель. А это значит – в наше сердце.