Лингвистические аспекты повести Н. В. Гоголя « Вечера на хуторе близ Диканьки»

Литература о Николае Васильевиче Гоголе, огромна и возрастает с каждым днем. До сих пор исследуется биография писателя, его творческий путь, влияние на других писателей и на другие виды искусства.

Литературная судьба Н. В. Гоголя при его жизни имела счастливое начало и драматический конец. Молодого писателя горячо приветствовал Александр Сергеевич Пушкин. В течение двух десятилетий творчества Гоголь знал высокие подъемы духа, светлую радость от создания необходимости своего художнического дела и горестное, трагическое сомнение в нем. Один из близких писателю людей И. С. Аксаков писал: « жизнь Гоголя сгорела от постоянной душевной муки, от беспрерывных духовных подвигов, от тщетных усилий – отыскать обещанную им светлую сторону, от необъятности творческой деятельности».

А «светлую сторону» Николай Васильевич Гоголь увидел в народной жизни, которую опоэтизировал с огромной эмоционально-художественной силой.

И через несколько лет после смерти писателя великий критик Чернышевский сказал: « гоголевское направление до сих пор остается в нашей литературе единственно сильным и плодотворным».

Вместе с Александром Сергеевичем Пушкиным Гоголь стал родоначальником русского классического реализма, и это его историческое место осознано всеми выдающимися писателями нашей страны. Многие отечественные и зарубежные художники слова считали и считают автора замечательных произведений «Ревизора», «Мертвых душ», «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Шинель», «Нос» и многих других произведений своим учителем. Художественные произведения Гоголя – одно из самых высших достижений русской и мировой культуры прошлого, сохраняющее свое жизненное значение и в наше время.

Литературную известность Гоголю принес сборник «Вечера на хуторе близ Диканьки» написанное в 1831-1832 годах и насыщенный украинским этнографическим и фольклорным материалом, отмеченный романтическими настроениями, лиризмом и юмором.

В данной работе мы попытаемся проанализировать языковые ососбенности в произведении «Вечера на хуторе близ Диканьки» Николая Васильевича Гоголя, охарактеризовать текстовую и художественную систему этого произведения. Ведь в его слове открываются новые и неожиданные смыслы слова. Отношение Н. В. Гоголя к языку, как к народному «созданию и достоянию» сказалось в стремлении эстетически осмыслить выявление внутренней формы слова. Поэтому, писателю было так важно отметить и художественно воплотить каждое семантическое значение слова-образа.

Предметом нашего исследования является произведение В. Н. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» с точки зрения характеристики функциональных стилей русского грамматического языка, в основном с точки зрения текста

Объектом исследования: а) повесть Николая Васильевича Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» как художественная система словообразования и смысла.

б) материалы и наблюдения разных авторов по творчеству Н. В. Гоголя.

в) учебники по современной русской грамматики.

Задачей данной работы являются жанровые, грамматические и языковые особенности повести «Вечера на хуторе близ Диканьки», и определение важных функций этой литературной и народной (фольклорной) речи. А так же: проанализировать систему словесно-художественного выражения в произведении Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки»;

Практическая значимость заключается в возможности использования данных материалов в школьном учебном процессе, на уроках русского языка и литературы, при изучении соответствующих хронологических периодов жизни и творчества Н. В. Гоголя.

Гоголевское словоупотребление

В повести «Вечера на хуторе близ Диканьки» - праздник народного духа. Но в них нет ни намека на наивный сентиментальный восторг. Достаточно обратить внимание на образ издателя Пасичника Рудого Панька, в сказовой интонации которого постоянно звучит ирония. Это тот смех, где столько же простодушия, сколько и природной мудрости. «Веселое плутовство ума» в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» нашло многообразное выражение. Недаром почти в каждом рассказе свой повествователь – оригинальный художественный тип.

Эта живописная пестрота стилей сродни сложной и веселой гамме чувств и страстей украинских парубков, «дивчат» и их отцов, соединенных «Вечерами» в праздничный хоровод.

И как всегда бывает в подлинном искусстве, патетика народного и национального чувства, выраженная с исключительной проникновенностью, становится близкой, общедоступной любому чужому читателю в любое историческое время.

Но к сожалению, в наше время в литературе, посвященной этому великому писателю, сравнительно мало работ о собственно речевом стиле художественной прозы Н. В. Гоголя.

Художественная проза Гоголя исследуется как образно-речевое целое, в переплетении собственно речевых и образно-семантических связей и отношений, определяющих глубинную структуру текста. В его произведениях мы находим новые приемы углубления семантической перспективы слова-образа. При этом возникают новые и неожиданные смысловые пересечения.

В гоголевском повествовании слово живет не только во внутритекстовых, но и межтекстовых зависимостях. И каждое употребление слова-образа несет в себе след прежних семантических связей и смыслов. При этом создается не только художественно-эстетический эффект «игры» в слове, но и обнаруживается ироническая позиция рассказчика, повествующего о странностях окружающего мира. Трагедийность внешне комических ситуаций, отражающих объективно существующие «несообразность и несоответствие» - важнейшее слагаемое поэтики Гоголя.

Взаимосвязь между словом и текстом в структуре гоголевского повествования многообразна.

Ироническая окраска текста выявляется во всех элементах повествования, в том числе в словообразовании и словоупотреблении.

Словообразование прежде всего строится на аффиксации. Двойная префиксация в повествовании автора выполняет несколько экспрессивных функций:

1. Придает репликам персонажа «устность», свойственную живому слову;

2. Иронически изображает речевую ситуацию (служит средством авторской интерпретации и оценки);

3. выявляет соотношение позиций – персонаж – повествователь – автор.

Двойная аффиксация в начале слова выражается следующими типичными для гоголевского повествования словообразовательными моделями:

При + на + глагольная форма.

Например:

– Кого ты, земляк, морочишь? Привозу ведь, кроме нашего, нет вовсе, – возразил человек и принагнулся в пестрядевых шароварах. («Вечера», «Сорочинская ярмарка, III).

При + от + глагольная форма.

Например:

– Вот что! – сказал голова, разинувши рот. – Слышите ли вы, слышите ли: за все с головы спросят, а ведь приотдохнуть бы! («Вечера», «Пробуждение», IV).

Двойная же префиксация в речи персонажей – прежде всего печать разговорного просторечия, устности, обстановки общения.

Например :

– Да, сны много говорят правды, если нормально приотдохнем. («Вечера», «Страшная месть», IV).

– Тетушка имела честь сказывала мне, что приостановилась она у покойного Степана Кузьмича («Вечера», «Обед», IV).

В этих предложения слова приотдохнем и приостановилась сохраняют значение действия обычно кратковременного, выполненного только частично.

Сочетание префиксов по + за, по + вы, по + при, по + рас как в авторском объективном повествовании и повествовании с позиций персонажа окрашивают речь, придают ей характерность, индивидуальность, своеобразие в использовании речевых средств:

– Я повысмотрела, моя государыня, что там еще не такое увидишь! («Вечера», «Новый замысел тетушки, V).

– А, скверная баба! – закричала голова. – Позалеживалась в старых халатах! («Вечера», «Ночь перед рождеством»).

Не мудрено, однако же, попроигрываться, смерзнуть, толкаться. («Вечера», «Ночь перед рождеством»).

Слова с двойной префиксацией как свидетельство изустности, разговорности, отличают повествование Н. В. Гоголя. Именно двойная префиксация может становиться объединяющим началом, доминантной – семантической – структурной текста с приемом экспрессивного умножения. В произведении слова «позалеживалась», «попроигрываться», «повысмотрела» - разговорная форма.

Экспрессивное использование аффиксации находит в творчестве Гоголя широкое применение, создает интонацию непринужденного речевого общения, выступает как прием авторской оценки.

Рассмотрим Гоголевское словоупотребление на уровне текста, в общей системе изобразительности текста.

Игра в слове, игра слов, сложные семантические взаимосвязи словесных и образных рядов – все это и составляет текст как образно-речевое целое. Прием эмоциональных наращиваний, драматических напряжений и контрастов может дополняться иронической игрой слов.

Например:

Трудно рассказать что выражало смугловатое лицо чудной девушки: и суровость в нем была видна, и сквозь суровость какая-то издевка над смутившимся кузнецом, и едва заметная краска досады тонко разливалась по лицу; и все это так смешалось и так было неизобразимо хорошо, что расцеловать ее миллион раз – вот все, что можно было сделать тогда наилучшего. («Вечера», «Ночь перед рождеством»).

Разговорно-просторечная и характерологическая функция языка в творческой практике Гоголя особенно ярко проявлялась в использовании глаголов и отглагольных форм. Эти конструкции одинаково распространены как в речи рассказчика, так и в речи персонажей.

Гоголевское словоупотребление активно использует все возможности грамматической системы русского языка. Исследователи творчества Н. В. Гоголя отмечают, что ряды однородных членов объединяют в произведениях Гоголя «далековатые» предметы. Здесь показательно контрастно сопоставленные и тем не менее объединенные, двухчленные ряды, которые составляют еще более сложные цепочки соответствий, организующих текст.

Например:

Боже мой! Стук, гром, блеск; по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены, стук копыт коня, звук колеса отзывались громом и отдавались с четырех сторон; домы росли и будто подымались из земли на каждом шагу; мосты дрожали; кареты летали, извозчики, форейторы кричали, снег свистел под тысячью летящих со всех сторон саней; пешеходы жались и теснились под домами, унизанными плошками, и огромные тени их мелькали по стенам, досягая головою труб и крыш. («Вечера», «Ночь перед рождеством»).

Здесь крыши и извозчики, стены и стук копыт коней, люди – объединены одним понятием - окончившие довольны важные природные капризы. В произведении Гоголя – это каламбурное столкновение столь «неоднородных» однородностей.

Ряды однородных членов предложения в поэтике Гоголя чрезвычайно разнообразны и разнохарактерны по своему «наполнению» и по своим функциям. В общем потоке есть и ряды, объединяющие семантически однородные члены.

Например:

Он вес покорился своему душевному убеждению, что Пульхерия Ивановна зовет его; он покорился с волею послушного ребенка, сохнул, кашлял, таял как свечка и наконец угас так, как она, когда ничего уже не осталось, что бы могло поддержать бедное ее пламя. («Вечера», «Старосветские помещики»).

Искусство гоголевского повествования складывалось как мастерство в использовании всех элементов формы слова, всех образных взаимодействий и соответствий. Текст формировался как образно- речевая система, в которой выявлялись все подробности грамматической природы слова и становились средствами образности. Закономерно поэтому и определяющие влияние Гоголя на формирование, как реалистической поэтики, так и общего направления в совершенствовании языка художественной литературы.

Грамматическая форма слова в системе текста

В художественной системе текста носителями изобразительности становятся все уровни языка, все речевые формы слова. В тексте выявляются собственно речевые и образно-эстетические связи, определяющие глубинную структуру повествования. Слово, словосочетание, предложение и другие более крупные языковые единицы получают в художественной системе текста образно-эстетическое осмысление, реализуют свои структурно-семантические связи и отношения.

Весь русский язык, по выражению Пушкина “гибкий и мощный в своих оборотах и средствах”, нашел свое воплощение в творческой практике Гоголя, сумевшего оценить все оттенки его грамматического строя и воплотить в художественной системе своего творчества.

В художественной прозе Гоголя, в данном случае в повести «Вечера на хуторе близ Диканьки», самые разнообразные детали грамматического слова становятся носителями изобразительности.

В творческой практике Гоголя все грамматические и лексико-грамматические категории становились средством изобразительности. Категория грамматического рода в ряде случаев получает экспрессивную нагрузку. В данной повести, например, появляется эпизодическая фигура, образ черта большого любителя всяких перевоплощений. В тексте он получает соответствующую ему характеристику, но получает и условное обозначение по занимаемому «официальному положению» - нечести, которую он представляет в своем лице.

Например:

Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто черт, которому последняя ночь осталось шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей. Завтра же, с первыми колоколами к заутрене, побежит он без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу. («Вечера на хуторе близ Диканьки», «Ночь перед рождеством»).

Замена родовой характеристики слова на несоответствующую «категории пола» обозначаемого существа встречается еще несколько раз в повести.

Гоголевский текст ориентирован на два прочтения: это «что-то» вносит два плана и понимание ситуации, так как в контексте может обозначать неодушевленный предмет. Тем более , что рассказчик (автор) повествует о таких «объектах изображения».

Например, «Есть лица, которые существуют на свете не как предмет, а как посторонние крапинки или пятнышки на предмете».

Но то же «что-то» может выступать в значении неопределенного обстоятельства «почему-то». Вот это эстетически рассчитанная двупланность придает ироническую окраску повествованию и обнаруживает грустно-насмешливый взгляд автора.

Родовая характеристика в смене принадлежности к женскому и мужскому роду может служить основой узнавания. Особенную эстетическую значимость в общей художественной системе текста этот прием приобретает тогда, когда родовая характеристика первоначального наименования не соответствует полу.

Именно этот прием постепенного узнавания мы находим в повести «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Например:

Долго он не мог распознать, какого пола была фигура: баба или мужик. «Однако, что за черт! Что я, в самом деле, за дурак, стою тут и греха набираюсь! Назад!» и набожный кузнец опрометью выбежал из хаты.

Узнавание такого рода идет по всем законам комического. Когда узнавание уже не принадлежит сомнению, наступает следующий эпизод:

Мороз подрал по коже кузнеца; испугавшись и побледнев, не знал он, что делать; уж хотел перекреститься.

Колебания в родовой принадлежности раскрывают суть приема узнавания по мере приближения, разглядывания и размышлений. Полная реализация приема дана в ироническом повествовании, где комические сомнения и колебания сменяются сатирическим описанием:

Но черт, наклонив свое собачье рыльце ему на правое ухо, сказал:

– Это я, твой друг, все сделаю для товарища и друга! Денег дам сколько хочешь, - пискнул он ему в левое ухо.

Эстетическая функция всех оттенков грамматической формы слова в художественной прозе Гоголя, с особенной отчетливостью прослеживается на глагольных формах. Все возможности обыгрывания слова в переплетении и взаимопересечении значений мы находим в авторском повествовании. Грамматическая категория лица в этом смысле представляет самые широкие возможности. Разумеется замена неопределенного лица определенным производится только в эстетически значимых положениях.

Например:

Подошедши на три шага к нему, замахнулся он со всей силы, чтобы дать треуха, от которого незнакомец, несмотря на свою видимую крепость, не устоял бы, может быть, на месте; но в это время свет пал на лицо его, и Левко остолбенел, увидевши, что перед ним стоял отец его.

В художественной прозе и драматургии Гоголя мы находим все степени неопределенности лица, вплоть до его полного устранения. В этом случае действия представляются возникающими как бы без участия какого бы то ни было деятеля. Подобные конструкции используется автором обычно в описаниях природы: светает, холодеет, темнеет и т. д. круг этих форм невелик. Но и здесь Н. В. Гоголь находит средства углубить эстетическое наполнение оппозиции личности // безличности. Устранение лица деятеля как бы остается на грани реальности. Причем есть примеры, составляющие и в этом случае своеобразные пары. Так движение от устраненного лица к определенному лицу деятеля мы находим, например, в описании лунного сияния:

Тихо светит по всему миру. То месяц показался из-за горы. («Вечера», «Страшная месть»).

И обратный ход в той же повести. Пан Данило, уцепившись за сук, поднялся к окнам замка колдуна-тестя и заглянул внутрь:

в комнате и свечей нет, а светит. По стенам чудные знаки. («Вечера», «Страшная месть»).

Если в первой конструкции безличность призрачна, источник света появляется в следующем предложении, то во второй – чудесная природа света так и остается делом колдовских чар.

Обозначение деятеля неопределенным местоимением – это намеренная таинственность, которая разъясняется в последующем через прием узнавания, например, при приближении или осматривании. Вот этим движением от неопределенного наименования к определенному передается пространство в его линейном развертывании.

Например:

Вот отворилась без скрипа дверь. Входит кто-то в красном жупане и прямо к столу, накрытом белой скатертью. Это он, это тесть! («Вечера», «Страшная месть»).

Образно-эстетическое использование во всем богатстве своих форм у Гоголя возможно через глагол. Разнообразные изобразительные возможности получает «категория персональности», т. е. категория грамматического лица. В том числе это и взаимозамена или «совмещение» разных лиц, как следствие пересечения разных аспектов изображения. Говорящий не только обращает свою речь к слушателю и собеседнику (ты), но и говорит о нем как об отсутствующем (он, она), в то же время объединяя себя и собеседника в одном лице (мы).

Например

– Ну, Иван Федорович! Я с тобою хочу поговорить сурьезно. Ведь тебе слава богу тридцать осьмой год. Ну ты, какой вздор говорит, пора подумать и о детях, чин ты большой имеешь(«Вечера», «Новый замысел тетушки», V).

Итак, исходя из этого, мы делаем выводы:

1. В структуре художественного произведения – в зависимости от его идейного содержания, от сферы изображаемой действительности и творческого метода автора – могут сочетаться, сталкиваться и вступать во взаимодействие очень разнообразные стили литературного языка и народно-разговорной речи. В повести Н. В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» эти стили выражены умело, правильно и понятно.

2. Правильное и целесообразное размещение слов в высказывании гоголевских персонажей и самого автора – это одно из условий незатрудненного взаимопонимания людей и писателя-читателя.

Влияние поэтики Гоголя, его мастерство на всю последующую литературу выражается не только и не столько в тех приемах и выразительных средствах, которые он ввел в повествование, но, прежде всего в самом отношении к слову, как к факту искусства. Обращение к языку как к народному достоянию, в котором открывается бездна пространства, определило многие слагаемые гоголевского повествования.

Богатство гоголевского словаря еще не получило, к сожалению исчерпывающего исследования. Прежде всего, не составлен Словарь языка Гоголя, но вклад Гоголя в совершенствование, расширение и в стилистику многообразного обогащения языка художественной литературы несомненен. Вскоре после смерти Николая Васильевича Гоголя Н. Некрасов писал в одном из своих критических обзоров: «Гоголь неоспоримо представляет нечто совершенно новое среди личностей, обладавших силою творчества, нечто такое, чего невозможно подвести ни под какие теории, выработанные на основании произведений, данных другими поэтами. И основы суждения о нем должны быть новые. Наша земля не оскудевает талантами – может быть, явится писатель, который истолкует нам Гоголя, а до тех пор будем делать частные заметки на отдельные лица его произведений – это полезнее и скромнее». (Некрасов Н. А. , « Полное собрание сочинений и писем», т. 9, М. , Гослитиздат, 1950).

С тех пор, как были написаны эти строки, прошло более века. За это время и в нашей стране, и за рубежом возникла огромная литература о Гоголе, но вывод Некрасова не потерял своей силы, и мы все еще располагаем скорее частыми заметками, чем исчерпывающим истолкованием творчества писателя.

Гоголевское творчество – это ряд острейших парадоксов, совмещений традиционно несовместимого и взаимоисключающего. И понять секреты Гоголя – это, прежде всего, объяснить парадоксы со стороны поэтики, со стороны внутренней организации его художественного мира.