Дом  ->  Домашние животные  | Автор: | Добавлено: 2015-03-23

История появления мифологии

Мифология - это своеобразная система наивных фантастических представлений первобытного человека об окружающем мире и его месте в нём. Мифы - это произведения, созданные фантазией народа, в которой рассказывалось о происхождение мира и человека, а также о деяниях древних богов и героев. К сожалению, мифы о богах и героях у восточных славян не сохранились.

Среди причин их забвения, в первую очередь, пожалуй, можно назвать отсутствие письменности у наших предков в период их языческого существования, и особенно – яростную борьбу церкви уже с самого начала принятия христианства на Руси со всяческими проявлениями язычества в народе.

Однако это совсем не означает, что конкретных произведений мифологического характера у нашего народа не сохранилось вообще. Наоборот они не только накопились во множестве записей, но и до сих пор всё ещё встречаются в устном бытовании в разных регионах страны. Эти произведения представляют собой устные рассказы о персонажах низшей мифологии.

Первобытный человек воображал образы неких существ, якобы повелевающих лесами, полями, болотами, водами рек, озер, горами, земными недрами. Сталкиваясь с болезнями, со смертью сородичей, он придумывал образы болезней, вселяющихся в него, образ смерти, разрушающей уничтожающей, человеческое тело, образ бестелесной, бессмертной души. Восточные славяне занимались скотоводством, земледелием.

Поэтому они создают образы полевых духов; обитателей крестьянского двора; предков – покровителей домашнего очага; духов мертвецов; умерших насильственной смертью; самоубийц, утопленников; злых духов; враждебных человеку.

Принятие христианства стала главной причиной разрушения мифологии как системы языческого миропонимания у восточных славян. Постепенно стали забываться многие образы низшей мифологии. И только те из них, что были тесно связаны с повседневной жизнью, трудом и бытом народа, ещё долго продолжали сохраняться в его сознании.

Только в наше время были проведены работы по славянской мифологии. Собиратели опирались в основном на собственные наблюдения, черпали сведения из устных рассказов своих современников и даже записывали отдельные из них. Один из собирателей отметил, что местные жители называют их бывальщинами – от слов «бывало», «было». Чуть позже другие фольклористы сообщили ещё одно название мифологических рассказов – «быличка» - от слова «быль». Оба эти термина с той поры постепенно вошли в фольклористику и закрепились за разными разновидностями устных народных рассказов.

Былички и бывальщины – две чрезвычайно близкие повествовательные формы. В быличке обычно конкретизировано всё – герои, время, место действия; повествование изобилует бытовыми деталями, фантастическими подробностями, попыткам их объяснения и подаётся преимущественно как «свидетельское показание».

Мифологические рассказы имеют свою структуру построения. В начале чётко указывается с кем, где и когда происходит какой – либо случай. Завязкой служит насыщенное бытовыми подробностями сообщение об обстоятельствах, приведших «очевидца» к столкновению с необыкновенным. Обязательно уделяется внимание более или менее подробному описанию места действия. Кульминацией является момент самого «столкновения» - «встречи» человека с представителем потустороннего мира. Эта встреча иногда может растянуться на значительный отрезок времени, но чаще длится всего несколько мгновений. Непременным для мифологического рассказа является и описание реакции человека, догадывающегося, распознающего, с кем он имеет дело. И, наконец, развязкой мифологического рассказа становиться либо сообщение о последствиях для человека этой «встречи», либо, если исход встречи для «очевидца» оказывается благополучным, выражается его недоумение по поводу того, как с ним «такое» могло приключиться.

Поскольку мифологический рассказ – рассказ о необыкновенном, он всегда страшен. Каждый повествователь при помощи разнообразных приёмов и средств обязательно стремиться передать таинственность его содержания, его зловещий смысл. Действия чаще всего происходят в темноте: в сумерках, ночью, в туман, вечером. Место действия - обычно уединённое: пустынное место, кладбище, болото, берег реки, заброшенная шахта. Рассказчик подчёркивает зловещность обстановки, мрачность пейзажа. Словом, всё в мифологическом рассказе должно вызывать у слушателя ощущение опасности, беды.

Одна из целей быличек заключается в том, чтобы помочь человеку выстоять при столкновении с потусторонними силами.

Поэтому в отдельных из них можно отыскать немало «полезных сведений» и практических советов, как вести себя в подобной ситуации.

Практически все мифологические рассказы носят назидательный, поучительный характер. Например: « почитай родителей, уважай старших, заботься о детях, не ругай их «чёрным» словом, не отправляй «к лешему», «к чёрту». В некоторых случаях назидательность Былички выражается прямо, подчёркивается рассказчиком: «нельзя на росстанях ложиться спать», «ребятишек одних в избе не надо оставлять маленьких», «после двенадцати часов не балуйте», «нельзя с верёвкой баловаться, а то чёрт подтолкнёт в петлю и удавит».

Баня всегда имела огромное значение для славянина. В нелегком климате это было лучшее средство избавиться от усталости, а то и изгнать болезнь. Но в то же время это было таинственное место. Здесь человек смывал с себя грязь и хворь, а значит, оно само становится нечистым и принадлежит не только человеку, но потусторонним силам. Но ходить в баню должен всякий: кто не ходит, тот не считается добрым человеком. Даже банище – место, где стояла баня, - почиталось опасным, и строить на нём жилое не советовали. Ни один добрый хозяин не решиться поставить на месте сгоревшей бани избу: либо одолеют клопы, либо мышь испортит весь скарб, а там жди нового пожара! За много веков накопилось множество поверий и легенд, связанных именно с баней.

Как и во всяком месте здесь обитает свой дух. Это банный, банник, байник, баинник, баенник – особая порода домовых, недобрый дух, злобный старикашка, облаченный в липкие листья, отвалившиеся от веников. Впрочем, он легко принимает образ собаки, вепря, лягушки и даже человека. Вместе с ним здесь обитают его жена и дети, но встретить в бане можно и овинников, и русалок, и домовых.

Баенник со всеми своими гостями и челядью любит попариться после двух, трех, а то и шести смен людей, а моется он только грязной водой стекшей с людских тел. Свою красную шапку – невидимку он кладет сушиться на каменку, её даже можно украсть ровно в полночь – ежели кому повезёт. Но тут уж нужно бежать как можно скорее в церковь. Успеешь добежать, прежде чем банник проснется, будешь обладать шапкой-невидимкой, иначе же банник догонит и убьёт.

Добиваются расположения банника тем, что оставляют ему кусок ржаного хлеба, густо посыпанного крупной солью. Полезно так же оставлять в кадушках немного воды и хоть маленький кусочек мыла, а в углу – веник: баенники любят внимание и заботу!

Один мельник вернулся домой с ярмарки за-полночи и решил попариться. Растопил жарко баню, разделся, снял, как водится, нательный крестик и повесил его на гвоздик возле лавки, залез на полог и вдруг в чаду и дыму страшный мужик с огромными глазами и в красной шапке.

- А, попариться захотелось! – прорычал баенник. – Забыл, что после полуночи баня – наша! Нечистая!

И ну хлестать мельника двумя огромными, раскаленными вениками, пока тот не упал в беспамятстве. Когда уж к рассвету пришли домочадцы в баню, встревоженные отсутствием хозяина, ели – ели привели его в чувство! Долго трясся он от страха, даже голос потерял, и с тех пор ходил мыться-париться не иначе, как до захода солнца, каждый раз читая в предбанники заговор:

- Встал, благословясь, пошёл, перекрестясь, из избы дверьми, со двора воротами, вышел в чистое поле. Есть в том поле сухая поляна, на той поляне трава не растет, цветы не цветут. И так же у меня, раба Божия, не было бы ни чирия, не вереда, ни баенной нечисти!

Решили как-то парни в нашем селе красную шапку у банника украсть. Шапка была непростая, а шапка-невидимка! Ну и говорили, что банник после полуночи то только и появится. Кинули они вечерком жребий. Выпал он уж и не помню кому.

И вот значит, как только за полночь стукнуло, ребята в кусты потихоньку спрятались и нас, девчонок поглазеть взяли. Один пошел в баню, которому жребий выпал.

Что там случилось, мы не знаем, да только выбежал паренек через минуту, как ошпаренный из баньки-то, спрятался за деревом и молитву читает. Прочитал, значит, и побежал домой.

Долго мы его потом расспрашивали, да только нечего не говорит, молчит, что там с ним было, в бани-то?

Чем опасна ведьма? Она насылает порчу на людей и животных, разводит влюбленных и разрушает добрые семьи – просто так, от злобной души, - выдаивает молоко у чужих коров, так что у них вымя сохнет, наводит погибель на чужие поля, может учинить засуху. Больше всего вреда наносят ведьмы в полнолуние или новолуние, в грозовые ночи, а еще накануне больших годовых праздников: на Ивана Купалу, Юрьев день, Благовещение, Пасху, Рождество. Ведьмы владеют способностью летать по воздуху на помеле, кочергах, в ступах.

Жила-была в одном селение прекрасная девушка Жданка. От женихов у нее отбою не было! Но самые близкие подружки знали, больше всех был ей по сердцу Свиреп, сын богатой вдовы- знахарки Невеи. Но отец Жданки прогнал сватов со двора, крикнув им вслед:

- Да лучше я отдам её уродливому, нищему калеке, чем сыну ведьмы!

Понял Свиреп, что Жданка для него на веки потеряна, да и утопился с горя.

Жданка по своему милому убивалась страшно! И вот однажды решила навестить несчастную мать Свирепа.

Вошла – да так и ахнула! Лежит на кровати худая изможденная старушонка. С трудом узнала Жданка красавицу Невею. Пожалела её, зачерпнула воды резным ковшиком. Приняла Невея ковшик иссохшей рукой, выпила до дна и подает его обратно Жданке:

- Возьми, дитятко.

Ох, нельзя, ничего брать от умирающей ведьмы! Но Жданка этого не знала. Протянула руку и взяла ковшик.

И вдруг Крыша избы треснула, и в щелях увидела Жданка звездное небо, по которому вихрем мчались черти и нагие бабы с распущенными волосами, верхом на черных кошках да на помелах.

Глянула Жданка в пол – и прозрела все толщи земные, да самого подземного царства.

И голоса зверей и птиц услышала Жданка и поняла, что вместе с ковшом Невея передала ей всю чародейную ведьмовскую силу. Чудилось, вошло в нее все древние знание о мире!

В это время кто-то стал ломиться в дверь.

Испуганная девушка распахнула её – и в избу, приплясывая, ввалилась ступа, украшенная диковинными узорами, да длинный посох. А на дне ступы лежала мертвая голова с горящими очами.

И не хотела Жданка, а поделать с собой ничего не могла: схватила голову за длинные седые волосы, в другую руку взяла посох, вскочила в ступу, да и вылетела сквозь разваленную крышу в высокое небо, освещенное полной луной.

И больше Жданку никто никогда не видел.

У нас солдатик со службы шел. Переночевать зашел к старушонке. А она само-то летала. Вот солдатик-то спать лег, но не заснул, а из-за одеяла выглядывал одним глазом.

Вот старуха подошла к печи, горшочек поставила на шесток, руки помочила и фырк! – в трубу. А солдатику интересно. Он возьми, да так же сделай. И в бане очутился! А там старух полно. Хозяйка его увидала и говорит:

- Ты зачем здесь? Давай домой!

Дали ему коня красивого, быстрого. Солдатик сел на коня – и в миг очутился в хате.

Наши предки верили, что водяные это потомки тех нечистиков, которых бог низвергнул с небес, а они упали в реки, озера и пруды.

Особенно любит водяной забираться на ночлег под водяную мельницу, возле самого колеса, оттого в старину всех мельников непременно числили колдунами. Однако есть у водяных и свои дома: в зарослях тростника и осок выстроены у них богатые палаты из ракушек и самоцветных речных камушков. У водяных есть свои стада коров , лошадей, свиней и овец, которых по ночам выгоняют из вод и пасут на ближних лугах. Водяные женятся на русалках и красивых утопленницах.

В своей родной стихии водяной неодолим, а на земле сила его слабеет. Но уж на реках все рыбы ему подвластны, все бури, штормы и ураганы: он бережет пловца или топит его; дает рыбу рыбаку – или рвет его сети.

Летом он бодрствует, а зимой спит, ибо зимние холода запирают дожди и застилают воды льдами. С начала же весны, в апреле, водяной пробуждается от зимней спячки, разгоняет рыбу в разные стороны, а мелкую и совсем замучивает. В эту пору гневливого властелина реки ублажают жертвами: поливают воду маслом, даруют гусей – любимую птицу водяного.

Однажды летом рыбак поехал в лодке с товарищем острожничать. Наехали на такую рыбину, которая стоит по воде головой. Рыбак знал, что рыба завсегда стоит против воды, а эта рыба по воде, однако осмелился всадить ей острогу прямо в загривок.

Вдруг ни рыбины, ни остроги не стало. Делать нечего пришлось повернуть к берегу и идти к шалашу. Пришли, развели костерок, сидят да греются. Вдруг приходят два мужика и зовут одного из них, который всадил рыбине острогу. Говорят волей или неволей, ты должен с нами идти. Делать нечего, пошел мужичок за ними.

Приходит в избу. В избе рыбак увидал острогу в спине у мужика, мужик стонет. Тогда старший сказал:

- Ну ладно мужичок вынимай острогу из спины. А вы, ребята принесите рогоз.

Мужик вынул острогу, а больной не отдает ее. Старший велел больного стегать:

- Разве тебя отпускают затем, чтобы ты шалил, да оборачивался щукой и пугал рыбаков? Порите его пуще – чтоб кожа от костей отставала.

Отпороли крепко- накрепко, а больной острогу, так и не отдал.

Мужика отвели в шалаш к товарищу, а товарищ уже давно его дожидается. Как только ушли те мужики, рыбаки места себе не находят:

- Давай брат, оденем два кряжа своими одежонками, а сами уйдем, ляжем в малинники.

Только успели спрятаться в малиннике, вдруг бежит тот, раненый да выпоротый, прямо к кряжам и втыкает в одного острогу.

- И тебе попало в бок! – говорит. А мужик из малинника:

- Не в меня, а в кряж!

Так рыбак одного водяного обманул.

Мне было лет восемь или девять. Я помню, это было в Ильин день. Мужики наши кумаковские мылись в бане. У нас же в деревне бани все на берегу за огородами. Мужики напарятся и выскакивают – прямо в Нерчу ныряют.

Мы, ребятишки на берегу были. И вот тетка Мишиха из своей бани вышла, к нам подошла. Посмотрела, посмотрела и говорит:

- Это что же они такое вытворяют! Разве в Ильин день купаются? Сегодня Илья пророк в воду – только черти сегодня купаются.

Сказала так и ушла.

И вот мы смотрим: на той стороне Нерчи, за Тарским камнем, из воды кто-то косматый, черный – и давай из воды выскакивать. Унырнет – снова вынырнет, унырнет, снова выскочит. Сам волосатый, волосья длинны, черны. Руками хлопает по воде и выскакивает.

А там же за Нерчой, скалы одни. Кто же там мог быть? Человек никак не мог.

Говорят, домовой и по се пору живет в каждой деревенской избе, да не каждому об этом ведомо. Зовут его дедушкой, хозяином, суседкою, доможилом, бесом-хороможителем, но это все он – хранитель домашнего очага, незримый помощник хозяев. Конечно, он может во сне щекотать, и греметь по ночам посудою, или за печкой постукивать, но делает это больше из озорства. Главное же дело его – досмотр за хозяйством. Если ему жилье по душе, то он служит этой семье, словно в кабалу к ней пошел. Зато ленивым и нерадивым он охотно помогает запускать хозяйство, мучает людей до того, что давит по ночам чуть не до смерти или вовсе сбрасывает с пастели.

Если слышится плач домового, даже в самой избе, - быть покойнику. Смерть самого хозяина предрекает домовой тем, что, садясь за его работу, прикрывает голову его шапкою. Перед чумой, пожаром и войной домовые выходят из села и воют на выгонах.

Я еще девчонка была, а помню. Как-то нам в память все запало.

Лошадка у нас тогда была. Наповадился к нам в стайку кто-то ходить, да косичку заплетать. Вот как-то однажды дед пошел в сарай – у лошадки опять косички заплетены. Он про себя говорит: «Наверное, домовой». А смотрит: старичок сидит. Дед и говорит:

- Сидишь?

А тот сжался, малехонький такой стал, да так тихонечко прокряхтел. А сам косу-то плетет.

Мать моя частенько поговаривала, мол, уйдет куда-то, вернется – а в избе-то уж все прибрано.

Маленький, говорит, такой старичок, седенький.

Как ни просто деревенское хозяйство, как ни мелка, по-видимому, вся обстановка домашнего быта, но одному домовому-доможилу со всем не управиться. Не только у богатого, но у всякого мужика для домового издревле полагаются помощники. Их работа в одних местах не считается за самостоятельную и вся целиком приписывается одному "хозяину". В других же местах умеют догадливо различать труды каждого домашнего Духа в отдельности. Домовому-доможилу приданы в помощь: дворовой, банник, овинник (он же и гуменник) и шишимора-кикимора; лешему помогает "полевой", водяному - "ичетики и шишиги" вместе с русалками. Дворовой-домовой получил свое имя по месту обычного жительства, а по характеру отношений к домовладельцам он причислен к злым духам, и все рассказы о нем сводятся к мучениям тех домашних животных, которых он невзлюбил (всегда неизменно дружит только с собакой и козлом). Это он устаивает так, что скотина спадает с тела, отбиваясь от корму; он же путает ей гриву, обрезает и общипывает хвост и пр. Это против него всякий хозяин на потолке хлева или конюшни поднавешивает убитую сороку, так как дворовой-домовой ненавидит эту сплетницу-птицу. Это его, наконец, стараются ублажать всякими мерами, предупреждать его желания, угождать его вкусам: не держать белых кошек, белых собак и сивых лошадей (соловых и буланых он тоже обижает, а холит и гладит вороных и серых). Если же случится так, что нельзя отказаться от покупки лошадей нелюбимой масти, то их вводят во двор, пригоняя с базара, не иначе как через овчинную шубу, разостланную в воротах, шерстью вверх. С особенным вниманием точно так же хозяйки ухаживают около новорожденных животных, зная, что дворовой не любит ни телят, ни овец: либо изломает, либо и вовсе задушит. Поэтому-то таких новорожденных и стараются всегда унести из хлева и поселяют в избе вместе с ребятами, окружая их таким же попечением: принесенного сейчас же суют головой в устье печи, или, как говорят, "подомляют" (сродняют с домом). На дворе этому домовому не подчинены одни только куры: у них имеется свой бог. Прибегая к точно таким же мерам умилостивления домового-дворового, как и домового-доможила, люди не всегда, однако, достигают цели: и дворовой точно так же то мирволит, то без всяких видимых поводов начинает проказить, дурить, причиняя постоянные беспокойства, явные убытки в хозяйстве и пр. В таких случаях применяют решительные меры и вместо ласки и угождений вступают с ним в открытую борьбу и нередко в рукопашную драку. По вологодским местам крестьяне, обезумевшие от злых проказ дворовых, тычут навозными вилами в нижние бревна двора с приговором: "Вот тебе, вот тебе за то-то и за то-то". По некоторым местам (например в Новгородской губ. ) догадливый и знающий хозяин запасается ниткой из савана мертвеца, вплетает ее в трехвостную ременную плеть и залепляет воском. В самую полночь, засветив эту нитку и держа ее в левой, руке, он идет во двор и бьет плетью по всем (углам хлева и под яслями: авось, как-нибудь попадет в виновного. Нередко домохозяева терпят от ссор, какие заводят между собой соседние дворовые, несчастье, которое нельзя ни отвратить, ни предусмотреть. В Вологодской губернии (в Кадниковском уезде, Васьяновокой волости) злой "дворовушко" позавидовал своему соседу, доброму дворовушке, в том, что у того и коровы сыты, и у лошадей шерсть гладка и даже лоснится. Злой провертел дыру в чане, в котором добряк дворовой возил в полночь с реки воду. Лил потом добряк, лил воду в чан и все ждал, пока она сравняется с краями, да так и не дождался: и с горя на месте повис под нижней губой лошадки ледяной сосулькой в виде "маленького человека в шерсти". Оттуда же (из-под Кадникова) получена и такая повесть (записанная в дер. Куровской, как событие 80-х годов прошлого столетия). Не только в трудах и делах своих дворовой похож на доможила, но внешним видом от него ни в чем не отличается (также похож на каждого живого человека, только весь мохнатый). Затем все, что приписывается первому, служит лишь повторением того, что говорится про второго. И замечательно, что во всех подобных рассказах нет противоречий между полученными из северных лесных губерний и теми, которые присланы из черноземной полосы Великороссии (из губ. Орловской, Пензенской и Тамбовской). В сообщениях из этих губерний замечается лишь разница в приемах умилостивления: здесь напластывается наибольшее количество приемов символического характера, с явными признаками древнейшего происхождения. Вот, например, как дарят дворового в Орловской губернии: берут разноцветных лоскутков, овечьей шерсти, мишуры из блесток, хотя бы бумажных, старинную копейку с изображением коня, горбушку хлеба, отрезанную от целого каравая, и несут, все это в хлев, и читают молитву:

- Царь дворовой, хозяин домовой, суседушко-доброхотушко. Я тебя дарю-благодарю: скотину прими - попой и накорми. Этот дар, положенный в ясли, далек по своему характеру от того, который подносят этому же духу на севере, в лесах,- на навозных вилах или "а кончике жесткой плети. Домовые-дворовые обязательно полагаются для каждого деревенского двора, как домовой-доможил для каждой избы и баенники для всякой бани, овинники или гуменники для всех 0ез исключения риг и гумен (гумен, открытых со всех сторон, и из риг, прикрытых бревенчатыми срубами с непротекающими крышами). Вся эта нечисть - те же домовые, отличные лишь по более злобным свойствам, по месту жительства и по затейным проказам.

"Жила у нас старая девка, незамужняя; звали ее Ольгой. Ну, все и ходил к ней дворовушко спать по ночам и всякий раз заплетал ей косу и наказывал: "Если ты будешь ее расплетать да чесать, то я тебя задавлю". Так она и жила нечесой до 35 годов, и не мыла головы, и гребня у себя не держала. Только выдумала она выйти замуж, и, когда настал девичник, пошли девки в баню и ее повели с собой, незамужнюю ту, старую девку, невесту ту. В бане стали ее мыть. Начали расплетать косу и долго не могли ее расчесать: так-то круто закрепил ее дворовушко. На другое утро надо было венчаться - пришли к невесте, а она в постели лежит мертвая и вся черная: дворовушко-то ее и задавил".

Обитает леший в каждом лесу, особенно любит еловые. Одет как человек красный кушак, левая пола кафтана обыкновенно запахнута за правую, а не наоборот, как все носят. Обувь перепутана: правый лапоть одет на левую ногу, левый - на правую. Глаза у лешего зеленые и горят, будто уголь.

Леший может стать пнем и кочкой, превратиться в зверя и в птицу, он оборачивается медведем и тетеревом, зайцем, да кем угодно, ведь он не только дух леса, но и его сущность: он мхом оброс, сопит, будто лес шумит, он не только редко показывается, но и стелется мохом-травою.

Леший отличается от прочих духов особыми свойствами, присущим ему одному: если он идет лесом, то ростом равняется с самыми высокими деревьями. Но в то же время, выходя для прогулок на лесные опушки, он там малой былинкой, ниже травы, свободно укрывается под любым ягодным листочком. Но на луга, собственно, он выходит редко, строго соблюдая права соседа, называемого полевиком или полевым. Не заходит леший в деревни, чтобы не ссориться с домовыми и банниками, - особенно в те деревни, где поют совсем черные петухи, живут при избах «двуглазые» собаки (с пятнами на глазах в виде других глаз) и трехшерстные кошки.

Зато в лесу леший – полноправный и неограниченный хозяин: все звери и птицы в его ведение и повинуются ему безответно.

Накануне Иванова дня (24 июня/7июля) лешего легко можно было увидать в лесу и даже заключить с ним договор. Это старались сделать особенно пастухи, чтобы звери лесные не губили стадо. Праздником для леших считается Ильин день (20июля/2 августа), когда открываются волчьи норы, всякое зверье бродит на свободе. На Агафона огуменника (22 августа/4 сентября) лешие выходят из лесу и носятся по деревням, норовя раскидать снопы, поэтому хозяева в эти день и ночь стерегут свои гумна в тулупах, надетых на выворот, обмотав головы полотенцами и держа в руках кочергу.

14/27 сентября, на Воздвиженье, лешим тоже свобода в лесу: крестьяне не ходят туда, опасаясь попасть на сборище змей и лесовиков, которые прощаются со всем зверьем до будущей весны. Ну а после Воздвиженья указано лешим на Ерофея-мученника (4/17 октября) пропадать или замерзать. Перед этим они учиняют неистовые драки, ломают с треском деревья, зря гоняют зверей и наконец проваливаются сквозь землю, чтобы явиться на ней вновь, когда она отойдет, оттает весной, и начать свои проказы все в одном и том же роде.

В стародавние времена пастухи в начале лета заключали с лешими договор: молоко из коров не высасывать, скотину в болота не загонять и т. д. Если договор нарушался, писали на обидчика жалобу на широкой доске и подвешивали к дуплистому дереву в чащобе – пусть Дед Лесовик разберется.

Как-то раз пошли на охоту трое бывалых охотников, а с ними парень молодой попросился, поучиться охотничьему ремеслу. Охотники, как водится, люди разговорчивые, начали учить новичка уму-разуму. Первое дело в лесу, говорят, - лесового хозяина уважать. Он тоже по тропам людским ходит, и потому на тропе нельзя располагаться на ночлег. Иначе всю ночь будут слышаться то свист, то звон Колокольцев, будто тройка едет. А то выскочит к костру чудище неведомое, головешки разбросает – раскидает, костер загасит и снова – шмыг в чащу. Помимо того не грех у лесового в лес на ночлег попроситься

- Какой лесовой? Какие чудища? – усмехается парень. – У нас в роду мужики не робкого десятка. В лесу каждый – сам себе хозяин.

Переглянулись бывалые напарники: сам себе, говоришь? Ну, ну

В тот день припозднились они на охоте и легли спать, как на грех, возле тропы, от усталости даже не загасив костра. Только глаза сомкнули – соловей вдруг защелкал, а в августе какие же соловьи? Они в июне петь перестают! А потом поблизости затянули вдруг неземными голосами:

Ой, да кали-инушка,

Размали-инушка

И так голосили часа полтора, до восхода луны. Разве уснешь?!

- Ну так что, паря, веришь теперь в лесового? – говорят старшие. – Дальше хуже будет. Давай-ка место ночлега менять, подальше в чащобу от нахоженной тропы.

Начал наш храбрец упираться: вы-де поступайте как знаете, а я отсюда ни ногой! Пришлось его силком от тропы уволокать.

И вовремя! Буквально через минуту пронеслась по тропе тройка коней вороных, а в телеге – чудища лохматые да косматые. Свистнул бич, и парень рухнул, как подкошенный. Подняли его мужики, а у него через всю щёку рубец багровый от бича. А лесу раздался хор козлиный:

Хоть не робок ты, но ни в жи-исть

На тропу хозяина не ложись!

Водит из стороны в сторону головой ошалевший парень и шепчет белыми губами:

- Не лягу на тропу! Не лягу! В жизни не лягу!

С этих пор он не то что тропу – в лес он больше ни ногой! А рубец на щеке так и остался – на всю жизнь.

Приписывая превращения влиянию злого колдовства и в то же время признавая души человеческие за существа стихийные, способные менять свои телесные одежды, предки наши пришли к убеждению, что некоторые люди наделены даром оборотничества. В первую очередь это относится к лебединым девам, вещим красавицам, которые превращаются то в лебедей (или горлинок), то в девушек.

Во всех сказаниях колдуны, ведьмы и нечистые духи могут превращать людей в различных животных. Убеждение это укоренилось у всех индоевропейских народов и вызвало множество любопытных сказаний. На Руси думают, что колдун, зная, имя человека, может по собственному произволу сделать его оборотнем, а потому имя необходимо утаивать и называться другим, вымышленным. В пылу злобы и мщения колдуны и ведьмы творят чары и оборачивают своих недругов навсегда или на какой-то срок зверями. Таких невольных оборотней называют вовкулаками или волкодлаками, потому что чаще всего их представляют в виде волков. Это – более страждущие, чем зловредные существа: они живут в берлогах, рыскают по лесам, воют по-волчьи, но сохраняют человеческий смысл и почти никогда не нападают на деревенские стада; только нестерпимый голод может понудить их искать поживы. Нередко бродят они возле родного села и, когда завидят человека, смотрят на него так жалостно, как будто умоляют о помощи; случалось замечать при этом, что из глаз бедного оборотня струились в «три ручья» слезы; от сырого мяса, которое ему предлагают он отказывается, а брошенный кусок хлеба поедает с жадностью.

Одна ведьма выдала дочку замуж за богатого молодца. Зажили хорошо, да одна беда – повадилась жена летать в трубу, как мать да оборачиваться черной свиньей. Муж не потерпел да хорошенько поучил жену. Она пожаловалась матери. Теща разозлилась:

- Ах он такой-сякой! Вот я поучу его, как тебя уродовать! Приходи с ним в воскресенье в гости.

Пришли молодые, теща и плеснула в лицо парню квасу из кружки, он потопчась обернулся собакою и побежал невесть куда. Бегал, бегал и наконец прибился к мельнику и прожил у него три года. Мельник нахвалиться псом не мог: дескать, если кто за помол не хочет платить, пес как чует- хватает за полы, треплет, не пускает со двора, пока не рассчитается сполна.

И вот как-то раз заглянул на мельницу один знающий человек. Поглядел он на пса и ахнул:

- Да это же у вас оборотень преневольный добро стережет!

Спрыснул пса какой-то наговоренной водой, утер полотенчиком – тот упал где стоял. Велел знатка положить его спать, да не собачью подстилку, а на лавку, где люди спят. Три дня и три ночи спал пес, а на четвертую сделался человеком.

Мельник и его жена так и разинули рты. А знатка говорит:

- Я тебя три года по указке твоей жены искал. Очень она печалилась, что мать такое зло тебе сделала, покаялась она, старое ремесло бросила. А теща ведьмачит по-прежнему. Если хочешь ей отомстить, возьми полотенчико, которым я тебя утирал и брось ей в лицо.

Пришел оборотень домой – жена так на шею ему и кинулась, сама не своя от радости. А теща смотрит люто. Он изловчился, ка-ак бросил ей в лицо полотенце – и ведьма мигом обратилась черной свиньей и с пронзительным визгом выбежала вон из избы. Больше о ней не было ни слуху, ни духу.

А с женой он отныне жил хорошо.

Как видно из названия, жил этот дух в овинах (на гумнах) – строениях, где крестьяне в старину хлеб сушили. Известно из древних книжных памятников, что именно в овинах наши предки – славяне чаще всего молились огню – Сварожичу. Потом там поселился овинник, который сидел в самом дальнем углу днем и ночью, - глаза горели палеными углями, как у кошки, да и сам он был похож на огромного кота – весь черный и лохматый, сажей измазанный. Иногда его видели в образе черной или белой собаки. Овинник умел лаять по-собачьи, хлопать в ладоши и хохотать, когда удавалось ему наказать нерадивого хозяина.

Суждено было овиннику стеречь овин, чтоб огонь не разгорался больше нужного, чтоб не было пожара; следить за укладкою снопов, наблюдать за временем и сроками, как и когда затоплять овин, не позволять делать этого под большие праздники. В случае нарушения этого завета, бывало, как пихнет в бок ослушника, что тот едва соберет дыхание; ну а на худой конец, разгневавшись, может и сам овин поджечь. Не позволяет он также сушить овин во время сильных ветров и безжалостно за это наказывал. Нельзя было работать в овине и в Михайлов день (8/21 ноября); если кто затопит здесь печь раньше Воздвижения (14/27 сентября), овин сгорит. Овинник считался самым зловредным из всех духов, окружавших крестьянина в его повседневной жизни: если залютует, ублажить его было нелегко! Разве что принести к овину пирог и петуха: петуху у входа отрубали голову и кровью кропили по всем углам, а пирог оставляли в подлазе. Вообще уваженье и почет овинник любил так же, как и все его нечистые сородичи. Опытные хозяева не иначе начинали топить овин, как попросив у «хозяина» позволения. А после того, как мужик сбрасывал последний сноп, прежде чем идти домой, обращался к овину лицом, снимал шапку и с низким поклоном говорил: «Спасибо батюшка-овинник: послужил ты нынешней осенью верой и правдой!» Именины его отмечали на Воздвиженье и на Покров (11-14 октября). Внимательным хозяевам он не вредил, а отплачивал добром за почет.

В овинах, как и в банях, любили девушки гадать в старину.

Сошлась молодежь на посиделки, а в деревне недавно старуха умерла.

Один парень возьми да и скажи, что покойников боится, так его приятели задразнили: ну, де, теперь тебе непременно мертвая явится. Он разозлился хлопнул дверью и ушел домой. А на крыльце та самая старуха его уже поджидала – накликали молодые дурни неосторожными насмешками! Он от нее бежать, она за ним, вот-вот схватит. Тут на пути овин. Вбежал туда парень, взмолился:

- Батюшка овинник, не выдай помилосердствуй!

И вдруг из-под кучи снопов выбежал какой-то маленький, косматый, весь как бы в соломе и начал со старухой мертвой драться. Дрались долго, чуть не заломала овинника покойница, а все же он парня не выдал. Прокричали петухи – и все исчезло.

Парень едва живой домой побрел, овинника благословляя.

Полевик – дух, охраняющий хлебные поля. В отличие от прочей нечисти, любимое время его – полдень, когда и можно увидеть этого маленького старичка с телом черным, как земля, с разноцветными глазами, с волосами и бородою из колосьев и травы. Впрочем, иногда его описывают как высокого молодого мужика, который с безумным видом носится по полям.

Живет он в поле только весной и летом, во время восхода, роста и созревания хлебов. С начала жнитва наступает для него нелегкая пора: приходится бегать от одного серпа да прятаться в недожатых полосках. В последнем снопе последний приют его. Потому и смотрят на этот сноп старые люди с особым почетом: или наряжают его и с песнями несут в деревню, или переносят в житницу, где хранят до нового сева, чтобы засеяв вытрясенные из него зерна, умилостивить покровителя полей, дав ему возможность возродиться в новых всходах.

Полевика не назовешь добряком, любит он шутить с человеком шутки нехорошие, то с тропы собьет, то заведет в болото.

Говорят с полевиком особенно часто можно встретиться у межи (граница полей). Спать, например, в таких местах ни за что нельзя: детки полевиков, межевички и луговички, бегают здесь и ловят птиц родителям на обед. Если же найдут спящего человека, то наваляться на него и могут даже задушить.

Как и все духи, житный дед любит, чтобы его задабривали его как можно чаще. Глухими ночами уходят землепашцы подальше от проезжей дороги, к какому-нибудь рву, и приносят в дар полевику несколько яиц и старого безголосого петуха – притом так, чтобы никто не видел, иначе полевик рассердится. А в этом случае немало может он напроказить в полях: и всякую истребляющую урожай гадину напустить, и вообще весь хлеб перепутает, так что вырастет среди ржи пшеница, а меж проса – ячмень. Задобренный же, станет всячески оберегать ниву зорким хозяйским глазом!

Дабы полевые духи могли перезимовать без нужды и заботы, крестьянин, следуя стародавнему обычаю, оставляет на полях несколько несорванных яблок, а на току несколько пригоршней обмолоченного зерна, и за это ожидает на будущий год хорошего урожая. Несжатые полосы связывают за макушки пучком – это называется завивать бороду Велесу (который был богом плодородия), или Велесовой бородой.

Возвращалась одна женщина из гостей домой, а ее их работник. Дело было зимой, на Святки. Не доезжая нескольких верст до деревни, видит: в лесочке горит костерок, а вокруг сидят несколько человек. Смотрят проезжие в ту сторону, и вдруг видят, что из костра покатился к ним огненный шар. И растет, разрастается! Испугались оба до смерти, хлестнул работник по спине лошадь – та и понеслась, а шар по следу катится, у женщины той уж платок загорелся и тулупчик затлел. Насилу ушли.

Работнику велено было тотчас возвращаться, однако он так испугался, что тронулся в путь только утром. Не утерпел подобрался к тому месту, где вчера горел костер. Никого и нечего, одни головни остывшие лежат, а там, где катился огненный шар, снег растаял до самой прошлогодней травы, хоть кругом лежали широкие сугробы. Потом уже умные люди сказали, что полевики, видать, над проезжими подшутили, да пустили огненный шар.

Пожалуй, одними из наиболее известных и популярных мифологических существ у многих народов планеты является русалка. В мировом фольклоре существует много историй об обольстительных обитательницах морских пучин полуженщинах-полурыбах. Попробуем рассмотреть образ русалки не только в славянской мифологии, но и мифологии других стран мира.

Корни легенд о русалках восходят к могущественным вавилонским божествам, связанным с Солнцем и Луной. У бога Солнца Оаннеса было тело человека, его венец был сделан из головы рыбы, а мантия   из рыбьей чешуи. Постепенно Оаннеса вытеснил бог Эа, уже полурыба-получеловек, и можно предположить, что возникновение в греческой мифологии мифов о тритонах, вызывающих штили и штормы, связано именно с ним. А богиня Луны Атаргатис, полуженщина-полурыба, была предшественницей русалок. Вавилоняне верили, что Солнце и Луна, заканчивая свое ежедневное путешествие по небесному своду, погружаются в море. И, естественно, боги, их символизирующие, должны были иметь подходящие тела для жизни как под водой, так и на суше. Необычный имидж этих богов доведенный до абсолюта симбиоз рыбы и человека   и способность погружаться на неизведанные океанские глубины добавляли им таинственности.

Сербия.

Вилы - крылатые красавицы, духи гор, озер и колодцев. Носят длинные волшебные платья. Ноги с копытами. Симпатизируют  мужчинам, обиженным и сиротам. Могут  лечить, предсказывать смерть. Разгневавшись, способны убить взглядом.  

      Вилы- сербские русалки. Обладали почти традиционной внешностью русалок, с той лишь разницей, что тело у них прозрачное; происхождение: они не утопленницы, а дети тучи. Вот что рассказывает вила о себе: 

  Меня гора-туча родила; 

Утренняя роса падала- 

Меня, вилу, вспоила; 

От горы-тучи ветер веял- 

Меня, вилу, баюкал; 

То были мои няньки 

     По сербским поверьям, вилы насылают бури, дождь и град, поднимают ураганы. Кроме того, они хозяйки родников. Кто напьется из заповедного источника вилы, тому придется заплатить тяжкую дань: "сам он слепнет, а конь его обезножеет". Если же вилам, когда они танцуют, как и русалкам, удается затащить в свой хоровод юношу - тут ему и конец настает.

Древняя Греция.

Дерекето.

В трактате «О Сирийской богине» древнегреческий писатель II века Лукиан описал величественный храм в городе Гиераполе (современный Мембидж): 

«Это святилище основала Семирамида Вавилонская*, от которой осталось много сооружений в Азии. Она построила его в честь своей матери Дерекето. Я видел изображение этой Дерекето — странное зрелище: верхняя часть представляет собою женское туловище, тогда как нижняя, от  бедер до ног, сделана в виде рыбьего хвоста. Жители Гиераполя считают  рыб священными и никогда к ним не прикасаются».

Сирены.

Мы знаем древнегреческих сирен, женщин-птиц. Еще в V веке «Физиолог» утверждал, что «образ сирен до пупка женский, другая же половина птичья».  

    Но уже в «Бестиарии» XVI века сирены описываются и изображаются  как полуженщины-полурыбы. Альберт Великий упоминает их среди «чудищ поэтических сказаний»: лица их безобразны — но голос, как и у греческих  сирен, прекрасен. Сирены средневекового «Бестиария», подобно онокентаврам, олицетворяют двойственность человеческой натуры.  

     Со временем новый образ сирен стал так популярен, что сиренами  назвали целый отряд крупных морских млекопитающих, к которому относятся дюгони, ламантины, а также морские (или стеллеровы) коровы, к  сожалению полностью истребленные к концу XVIII века.  

     Но и это не все. За долгие века легендарного существования сирены 

«приобрели» еще и третье обличье - деворыбоптичье. Такое представление  существовало не долго, но оставило свой след в изобразительном искусстве и даже в стихах. Средневековый автор Филипп Танский писал о сиренах так: 

Живет сирена в море

И накликает горе.

До пояса она —

Прелестная жена.

Но при таком обличье —

С когтями лапы птичьи

И длинный рыбий хвост.  

Когда не видно звезд, 

Ночами на просторе 

Раздастся песня в море, 

И кормчий в мутной мгле 

Заснет на корабле.  

Смысл в этом сокровенный:

Прекрасные сирены — 

Прообраз благ мирских, 

Погибель душ людских.

Южная Америка (индейцы)

Индейцы Бразилии так искренне верили в существование русалок, хозяек вод, что убедили в их реальности и европейских священнииков-мессионеров. «До прихода и расселения христиан в этих местах много индейцев было утоплено иарами», — сообщал в XVII веке падре Аншиетта, выражая надежду, что торжество истинной веры заставит языческих женщин-рыб присмиреть.  

    Но и век спустя голландский путешественник Гаспар ван Баэрле свидетельствовал, что ненасытные иары, красавицы с длинными волосами и рыбьими хвостами, продолжают соблазнять пловцов и рыбаков и губят  их. Ван Баэрле справедливости ради уточняет: «Иара душит своих избранников не по злобе, а по страсти», зацеловывает до смерти.

Украина, Белоруссия.

Лоскотухи.

  «Лоскотать» означает и «болтать», «трещать», и «щекотать». Лоскотуха означает собственно: лоскочущая, т. е. щекочущая, щекотунья. В наших источниках (относящихся в основном к районам Украины и Белоруссии) нельзя не заметить стремления выделить лоскотух в особый разряд русалок, которые замучивают щекотаньем встречающихся им людей.   Лоскотухи - русалки, души девушек, умерших зимою, весною или летом. В полях они «залоскачивают» (защекочивают) насмерть парней и девушек. Чтобы уберечься от русалок-щекотух, в период приблизительно с Троицы до начала Петровского поста старались не ходить в одиночку в лес или к воде, а также в засеянное рожью поле, особенно после захода солнца; носили с собой отпугивающие русалок травы (чеснок, полынь и т. д. ). Наиболее опасными считались недели до и после Троицы.  

Ирландия.

Мерроу.

В ирландском фольклоре водяные фейри. Женщины-мерроу, дальние родственницы морских дев - настоящие красавицы, но с  рыбьими хвостами вместо ног и перепонками между пальцев рук.   Мерроу боятся, ибо их появление предвещает шторм, однако они  куда благосклоннее других фейри относятся к людям и часто  влюбляются в смертных. Дети от таких браков рождаются с рыбьей чешуей вместо кожи. Порой мерроу выходят на берег в облике маленьких лошадок, а под водой им позволяют жить красные шапочки с перьями. Если украсть такую шапочку мерроу уже не сможет вернуться в море. Мужчины-мерроу - настоящие уроды, у них зеленая кожа, красные орлиные носы и свиные глазки. Впрочем, они не менее дружелюбны, чем женщины.

Ундина и наре.

«Унда» по-латыни — «вода».  Ундины— типичные русалки с рыбьими хвостами.

    Кроме ундине, в литовских водах в старину обитали еще и наре. Внешне они точно такие же: до пояса — женщины, ниже — рыбы. И собою  красавицы. Однако они отличаются по характеру от своих водяных сестер.  

    «Ясными ночами, как месяц выходил, они появлялись из воды, пели  да хороводы водили. И тогда были они особенно прекрасны: как радуга  блистали, сверкали и светились! Многим хотелось полюбоваться на их  красоту. Да только не к добру было это: наре топили любопытных без  жалости».  

Раз на Немане ловили неводом рыбу. Закинули рыбаки невод в заводь у самого берега, а заводь эта илистая оказалась, точно болото. Закинули невод, вытянули, а там незнамо что — то ли рыбина, то ли человек: раскрасавица — кудри у нее золотистые, ручки маленькие да коротенькие. Вместо ног — вроде хвост рыбий. Привезли ее рыбаки домой, сделали лохань попросторней и пустили ее в воду. За десять километров  приходилось по воду ездить, к Неману, а воду меняли через день. Со всей  округи стекались в ту деревню на ундине смотреть. А она, как наберется много народу, пригорюнится, прикроет волнистыми своими волосами  личико и зарыдает.  

      А когда погода была, певала ундине — да так ладно! Голос у нее был  дивный, у людей такого не бывает. Жаль только — в песнях ее никто ни  словечка разобрать не мог.  

    Изо всех окрестных деревень шли на нее подивиться. А как не стали  ходить — повезли ее напоказ по городишкам. А потом и вовсе всем  приелось. Тогда отвезли ундине опять к Неману да выпустили на волю.  

Трижды она нырнула, трижды голову наклонила — благодарила, видно, что выпустили ее! А в третий раз погрузилась — и уж больше не показывалась.  

Средняя Азия.

Су-кызлары.

Недалеко от города Кара-Хисар, есть большое озеро Ойнар-гель, посередине торчит из воды скала. Там, как утверждает старинное предание, живут красавицы су-кызлары — наполовину девы, наполовину рыбы. Они выходят в солнечный день из воды на камень и расчесывают золотые косы. Глаза у них голубые, брови — изогнутые, подбородки круглые, кожа белая-белая. Бывает, что парни целыми днями стерегут красавиц у озера, да только напрасно: как увидят су-кызлары человека, бросаются в воду и больше не появляются.  

Северный Кавказ.

Хе-гуаше.

Еще недавно на Северном Кавказе верили в Хы-гуаше, госпожу моря. В ее честь каждое лето устраивали массовые церемонии с хороводами, купаниями и обливанием друг друга водой. У Хы-гуаше нижняя часть тела рыбья, а верхняя женская, как у русалки. Если ее поймать, то нетрудно выучить говорить по-человечески, утверждает поверье.  

Россия.

Берегини.

Берегини  живут по берегам рек, они оберегают людей от злых духов, предсказывают будущее, а также спасают маленьких детей, оставшихся без присмотра и  упавших в воду.  

 Берегини- бродницы часто указывали путникам, где расположен брод. Однако, ныне  нужно опасаться и этих  добрых духов, ибо многие из них стали злыми лобастами, когда  люди забыли о Русалиях и перестали следить за чистотой вод. А коли озеро, либо старое  русло реки становилось болотом - все водные жители либо переселялись в живые реки и озера, либо  становились болотниками и болотницами.  

Одна из наиболее оригинальных трактовок образа берегинь принадлежит Д. К. Зеленину:«Поскольку русалки часто появляются на берегах рек, постольку название берегинь было бы к ним приложимо. Но в народных говорах название это неизвестно. Судя же по контексту речи, под берегинями" в слове (т. е. в двух древнерусских поучениях, известных по рукописям  XIV- XV вв. –М. В. ) разумеются скорее  не русалки, а весьма близкие к русалкам сестры- лихорадки.  

Согласно народным верованиям, вода – традиционное местообитание не только лихорадок, но и многих болезней. Берегини были не столько «непосредственными прообразами» сестер – лихорадок, сколько наделялись властью над болезнями.

Мемозина.

Мемозина - водяной дух в облике женщины. Упоминания о мемозинах, полу-рыбах полуженщинах, чаще всего встречается в поверьях юго - западных районов России. Мемозин (голова,  руки и брюхо женские, а вместо ног - рыбий хвост) считают произошедшими из людей, которые утонули во время преследования идущих через Чермное (красное) море евреев. "Мемозины эти замечательны так же пением, до такой степени прекрасны, что когда поют, море перестает волноваться и человек может заслушаться навеки (Зеленин 1916). Надо полагать в этом мемозины сходны с сиренами, которые тоже обладали чарующим голосом.  

 Мавки - (слав. миф)  вид русалок. Особенно любят при полном месяце появляться.   Распоясывается так что не ставит ни во что ни  охранительный чеснок, ни траву полынь. И через железную цепь не побоится перешагнуть. Мавки плещутся в реке, а потом вылезают на берег чесать свои зеленые кудри, а путников просят позычить им для этого дела свой  гребешок. Если дать его наглым и мокрым девкам, они расчешутся и вернуться в реку с миром, а гребень  придется выбросить, иначе потом облысеешь. Если же не дать, пожадничать то замучают мавки до смерти.  

   Вообще мавки красивые, такие красивые какими сроду при жизни не были. Некоторые страхолюдины как раз  для этого и топятся. Только красота эта обманная. Повернется к тебе спиной мавка, и увидишь позеленевшие без  воздуха легкие, небьющееся сердце, сопревшие кишки -  такая гадость! Находчивый парень, правда, может  отшутиться от мавок, только на это вся надежда.   

  Зеленые камыши, высокие и густые, со светло-коричневыми метелочками-наконечниками, придающими им вид копий, плотной стеной окружали озеро, точно защищая от берега, и лишь в нескольких местах размыкались, образуя неширокие проходы, в которых бирюзовую воду прикрывали, кое-где, словно раскиданные по столу хозяйкой-неумехой темнозеленые блины, большие округлые листья, а возле них, напоминая комочки коровьего масла, желтели кувшинки, сочные и упругие, да под обрывом прорвал их плотные ряды темный и глубокий омут. В ближнем комуту проходе имелся деревянный причальчик, малость перекосившийся, а рядом с ним высунулись тупым носом на узкую полоску серо-желтого песка ветхая плоскодонка, на белесом, выгоревшем сидении которой свернулся черный уж, грелся на солнце, наколовшемся на верхушки деревьев на западном берегу озера. Вот росшая посередине прохода кувшинка заколыхалась, как поплавок при поклевке, утонула. Окружавшие ее листья-блины подтянулись к тому месту, где она была, и медленно вернулись назад, словно поняли, что не смогут ее спасти. Затем исчез под водой соседний цветок, еще один и еще, и вскоре в протоке не осталось распустившихся кувшинок.

  У причальчика вынырнула обнаженная девушка с распущенными зелеными волосами, положила на него охапку кувшинок, взобралась сама. Тело и лицо у нее были неестественно бледными и как бы принадлежали разным людям: тело - с развитой грудью и широким бедрами - взрослой девушки, а лицо - невинное и лишенное каких бы то ни было чувств или мыслей - ребенку-несмышленышу. Она потянулась, посмотрела зелеными глазами сквозь прищуренные веки с зелеными ресницами на заходящее солнце, недовольно повела зелеными бровями и принялась отжимать волосы, длинные, до колен, и густые. Когда она перекинула их на грудь, оказалось, что спины нет и видны внутренности: серо-лиловые легкие, словно гроздья сирени, бурое сердце, похожее на паука, раскинувшего сине-красную паутину вен и артерий, сизые кишки, напоминающие клубок змей - и все это бездействовало, потому что не нужны им были ни воздух, ни кровь, ни пища. Отжав волосы, девушка закинула их назад, спрятав внутренности от чужих взглядов, и начала плести венок из желтых кувшинок со светло-зелеными мясистыми стеблями, напевая чуть слышно песню без слов, напоминающую плеск волн. Уж, привлеченный ее голосом, перебрался из лодки на причальчик, потерся, как кошка, головой о живот девушки и свернулся черной спиралью на белых бедрах.   Маленькие пальцы ловко сплетали стебли в венок, сочные цветы выстраивались в ряд, дружка к дружке, а потом последний был соединен с первым. Девушка надела венок на голову, полюбовалась своим отражением в воде. Зеленый обруч сливался с волосами, и казалось, что бутоны вставлены прямо в них и каким-то чудом не выпадают. Девушка радостно улыбнулась и забултыхала ногами, созывая, наверное, своих подводных подружек, чтобы полюбовались, какой красивый у нее венок и как смотрится на ней. Никто из подружек на призыв не откликнулся, зато в лесу послышался топот копыт. Девушка бережно сняла сонного ужа с бедер и опустила в воду, пробежала по мели к камышам, углубилась в них сажени на две и присела, прикрыв лицо и плечи волосами, отчего стала похожа на высокую кочку, на которой кто-то позабыл венок из кувшинок. Неоседланный гнедой жеребец вынес из леса на берег озера русоволосого юношу с рыжеватым пушком на щеках и подбородке, одетого в рубаху навыпуск и штаны, закатанные до колен, и державшего в руке вместо кнута пучок полыни. Юноша спрыгнул с лошади, звонко шлепнул ее по крупу, загоняя в озеро, мигом разделся. Прикрывая стыд руками, он пробежался по причальчику и упал грудью в воду, а когда вынырнул, громко ухнул, снял с лица светло-коричневую водоросль и позвал коня:

  - Рыжик, иди ко мне!. Иди-иди, не бойся!

  Жеребец, пивший воду, поднял голову, посмотрел большими черными глазами на хозяина и нерешительно помахал длинным черным хвостом.

  - Догоняй! - крикнул юноша и поплыл по проходу к большой воде.

  Жеребец еще какое-то время нерешительно махал хвостом, потом заржал, как бы подгоняя самого себя, и рванулся за хозяином. Догнал уже в конце прохода и поплыл медленнее, голова к голове с человеком.

  Девушка бесшумно выбралась из камышей на берег, обошла брезгливо, как йоровью лепешку, пучок полыни и осторожным движением, словно боялась обжечься, дотронулась до рубашки юноши, помяла ткань и тихо засмеялась.

Поднеся рубашку к лицу, понюхала ее с звериной подозрительностью, поморщила носик, еще раз понюхала и снова засмеялась. Заметив, что юноша разворачивается к берегу, она одной рукой прижала рубашку к груди, второй подхватила штаны и спряталась в ближних кустах. На мелководье юноша надергал с дна водорослей и, как мочалкой, прошелся ими по холке, спине, крупу и брюху лошади. Рыжеватая шерсть, высыхая, заигралась золотистыми искорками. Получив шлепок по крупу, жеребец выскочил на берег, обмахнулся мокрым черным хвостом и принялся щипать траву. Юноша вышел следом, попрыгал сначала на левой ноге, потом на правой, вытряхивая воду из ушей. Одежды на месте не оказалось, юноша поискал ее взглядом, посмотрел на лес.

  -  Эй, кто шутить вздумал?

  Ответа не получил.

  -  Сейчас кто-то бедный будет! - пригрозил юноша.

  Из кустов послышался девичий смех, хрустнула ветка.

  Юноша прикрыл руками низ живота и смущенно гмыкнул.

  -  Ну, побаловались - и хватит, верни одежду.

  -  Не верну, - послышалоось из кустов, - так ходи.

  - Ну, ты скажешь! - возмутился он. - Отдавай быстро, бестыжая!

  -  Не-а!

  -  Силой заберу и по мягкому месту нашлепаю!

  -  Ой-ей, какие мы грозные!

  -  Сейчас узнаешь! - Юноша рванулся к кустам.

  Девушка, прижимая его одежду к груди, перебежала в ельник. Укрытое зелеными волосами тело ее как бы растворилось между елками, заметны были лишь желтые кувшинки. Бежала она быстро, почти бесшумно и, казалось, не задевая колючих веток, которые больно хлестали юношу, мешали гнаться, и он вскоре отстал от девушки и потерял ее из виду. Выбравшись на лужайку посреди ельника, он тяжело опустился на траву и просительно крикнул:

  -  Эй, где ты там?

  -  Ау! - послушалось за его спиной.

  Юноша развернулся и устало произнес:

  -  Поигрались - и хватит, отдай.

  -  Не-а!

  -  Не могу же я голым вернуться в деревню!

  -  Тут оставайся!

  - Ночь скоро, а сейчас идет русаличья неделя, сегодня четверг- Русальчин велик день: поймают меня - защекочут. - Он перекрестился и испуганно огляделся по сторонам. - Матушка не пускала меня на озеро, пока не пообещал, что купаться не буду и полынь из рук не выпущу. - Юноша посмотрел на свои пустые руки и закончил огорченно: - На берегу забыл!

  Девушка весело засмеялась.

  -  А ты случаем не русалка?

  - Нет.

  - Что-то я тебя раньше не встречал. В деревне на том берегу живешь?

  - Да.

  -  Ан, врешь! Я знаю там всех, а тебя - нет.

  -  А и вру - так что?!

  - Ничего. Если ты не из той деревни и не русалка - тогда откуда ты?

  -  Из озера. Я не совсем русалка, я мавка.

  - Ты - мавка?! - удивился юноша. - Мавки же - это утонувшие некрещенные младенцы, а ты вон какая - девица на выданье!

  -  Когда-то была маленькая, а теперь подросла.

  - Да-а. - Он почесал затылок, опасливо оглядел потемневший лес. - А ты меня не защекочешь?

  -  А как это?

  - Ну, это. - юноша запнулся. - Не знаешь - и не надо.

  -  Я хочу знать, скажи.

  -  Ну, зачем тебе.

  -  Одежду не верну! - пригрозила мавка.

  - Да я и сам не знаю, - схитрил ок. - У подружек русалок спросишь.

  -  Они со мной не играют, говорят, маленькая еще.

  Вот когда стану русалкой.

  -  А когда ты станешь?

  - Они не говорят. Спрошу, а они перемигиваются и хохочут, - обиженно сообщила мавка.

  - Да-а. - Юноша опять почесал затылок и хитро улыбнулся. - Вышла б, что ли, на полянку, а то заговариваю и не вижу с кем.

  Мавка вышла из ельника, села неподалеку от юноши, положив одежду посередине между ним и собой. Двумя - руками она, нимало не смущаясь, перекинула волосы назад, открыв красивое детское личико. То, что юноша стыдливо отвел взгляд, она поняла по-своему:

  -  Некрасивая, не нравлюсь тебе?

  -  Красивая, - еле выдавил он.

  -  Почему же отворачиваешься?

  - Голая ведь, прикрылась бы, - он подтолкнул свою рубашку к ней.

  - Зачем? - не поняла на. - Тебе неприятно смотреть на мое тело?

  -  Приятно, - потупив глаза, ответил он.

  - Ну и смотри на здоровье! - Она пересела ближе. - Мне нравится любоваться тобой, когда купаешься: ты тоже красивый. - Она дотронулась до его плеча, испуганно отдернула руку. - Какой ты горячий!

  -  Разве?! - удивился юноша.

  - Ну да!- Она взяла его руку и положила на свою грудь.

  - Это потому, что ты холодная, - сказал он, все еще отводя глаза.

  - Так погрей меня, - попросила она и прижалась к его плечу.

  Юноша отпрянул и, сглаживая грубость, произнес:

  -  Ты не очень холодная.

  Мавка тихо засмеялась, пересела вплотную к нему и дотронулась кончиком указательного пальца до висевшего на юношеской груди темно-коричневого деревянного крестика.

  -  Подари его мне.

  - Нельзя, - сказал юноша. - Мне его при крещении надели. Вот крестишься, и у тебя. - Он запнулся.

  -  Я и хочу, чтоб ты меня крестил.

  -  Это поп делает, я не умею.

  - А как умеешь,- предложила она и добавила с мольбой: - Что тебе - жалко?

  -  Да нет, только силы такое крещение иметь не будет.

  - А вдруг будет?- предположила мавка. - Попробуй, а?

  -  Ну, хорошо, - согласился юноша.

  Торопливо пробормотав "Отче наш", он осенил ее троекратно крестным знамением, снял с себя гайтан с крестиком и надел на мавкину шею. Она задержала руки юноши на своих плечах, прошептала:

  - Теперь я крещеная, и ты можешь взять меня в жены, прямо сейчас.

  - Но ведь венчаются в церкви, - нерешительно возразил он, однако руки не убрал.

  - Венчаются там, где влюбляются, - сказала мавка и поцеловала его.

  Она лежала с открытыми глазами, смотрела на темное небо, на котором появились звезды, тусклые, еле различимые, и казалось, что они интересуют ее больше, чем торопливые ласки юноши. Открыв глаза, увидела, что небо посветлело, а звездочки исчезли, и вспомнила, что пора возвращаться в озеро. Она попробовала выбраться из-под юноши, тяжелого и холодного, не смогла и жалобно попросила:

  -  Встань, мне тяжело. Слышишь?

  Он ничего не ответил и не пошевелился. Собрав остатки сил, она все-таки выползла из-под юноши, встала на колени. Настороженно, будто дотрагивалась до чужого тела, провела рукой по своему лицу, шее, удивляясь, что они теплые, задержалась на левой груди, уловив толчки внутри.

  - Живая. - засмеявшись, произнесла она. - Слышишь, я живая! - крикнула она и шлепнула юношу по плечу, твердому и холодному.

  Не дождавшись от него ни звука, перевернула юношу на спину. На нее глянули переполненные белками глаза, и она вскрикнула от ужаса и закрылась руками, а затем упала головой на грудь юноши и зарыдала. Длинные зеленые волосы разметались по его телу, обнажив девичью спину с бледно-розовой кожей.

  Ржание лошади, донесшееся от озера, заставило ее оторваться от юноши.

Какое-то время она повсхлиповала, размазывая слезы по порозовевшим щекам, потом закрыла юноше глаза, поцеловала в губы.

  - Мы будем вместе: где ты - там и я! - поклялась она и побежала к озеру.

  На краю обрыва она остановилась, схватилась двумя руками за гайтан и, тихо всхлипнув, кинулась в омут. Разбежались круги, заставив пошуршать камыши, и на поверхность всплыли венок с измятыми кувшинками и деревянный крестик с порваным гайтаном.

Ребятишками мы еще тогда были. Сидели не берегу. Темно уже было. Глядь, а на той стороне реки девица идет и поет. Потом всплеск слышим, и плывет она на этот берег. Вышла из оды, вся черная. Села на камень и волосище длинные распустила и давай чесать, а сама поет. Расчесалась, бульк в воду – и ушла. Покуда она чесалась, мы все смотрели. А потом подбежали к этому камню, а гребень-то лежит. Шура Попова взяла его и домой понесла. А мать-то как заругается: «Отнеси его обратно, а то сама придет за ним». Побежали мы опять и положили его у камня.

Комментарии


Войти или Зарегистрироваться (чтобы оставлять отзывы)