Отражение жизни поэта в портретной живописи

Сила и яркость исключительного таланта Александра Сергеевича Пушкина сделали его творцом новой русской литературы. Пушкин первый стал смотреть на литературу как на служение идеалу. Содержание этого идеала символизируется для него в слове «свобода». В индивидуальной жизни он предпочитает «младых повес счастливую семью» пошлой благопристойности; в социальной – враг всякого произвола; в литературе – враг теорий, стесняющих свободу творческого порыва. Его свободолюбивую натуру стремились уловить и запечатлеть живописцы разных поколений. Каждое время по-своему прочитывает гения и жаждет отразить в видении его облика суть представлений о характере, творческой натуре, о судьбе. Такой поиск идет по пути постижения многозначности личности и наследия поэта. Представления о нем не размываются, не тускнеют и не канонизируются в раз и навсегда принятых толкованиях. Образ меняется вместе с читателями Пушкина, которые обретают способности все более глубокого и всестороннего проникновения в особенности его личности и творчества. Чтобы представить картину восприятия в динамике исторического развития – от времени пушкинских современников до наших дней, – важно учесть по возможности широкий круг мнений, отзывов, свидетельств, принадлежащих критикам, ученым, биографам, деятелям разных видов искусства, которые, запечатлев свое отношение к Пушкину (в письмах, дневниках, мемуарах, в произведениях искусства и т. д. ), внесли свой вклад в летопись восприятия поэта. Тогда откроется богатейшая, чрезвычайно интересная история жизни Пушкина в памяти наших соотечественников. Такая история пока не написана с необходимой полнотой и обстоятельностью, хотя подготовлена многими поколениями пушкинистов, историков, культурологов, искусствоведов.

Пушкин – спутник многих поколений без малого почти два столетия. К его имени слух привыкает с детства. О нем говорят – «мой Пушкин». В этом признак особо доверительных отношений, открытости чувств и преданности поэту. Но это взгляд с позиций нашего дня. Образ поэта в представлениях разных поколений не был единым, статичным, неизменным. История восприятия личности и творчества Пушкина в отечественной культуре далеко не так проста, полна страниц парадоксальных, порой драматических.

В строках, обращенных к Россини, Пушкин метко и лаконично сформулировал закон неисчерпаемости великого художника. Гений для потомков – «вечно тот же, вечно новый. » Завершив жизненный путь, он оставляет миру свое наследие, к которому уже не прибавляются новые произведения, но его жизнь продолжается в памяти общества. Каждое поколение прочитывает творения по-своему, открывает для себя будто впервые (порой вступая в споры с былыми интерпретациями), с позиций своего времени определяет художественную их ценность. Классик оказывается современником своих потомков.

Пушкин являет собой пример наиболее яркий. Он живет, развивается, меняется в социальной памяти, он поистине всегда и бесконечно нов. Чтобы убедиться в этом, проследим динамику восприятия его облика.

Вообразим, что удалось попасть на выставку, где были бы собраны и расположены в хронологическом порядке (по времени создания) все портреты поэта – живописные, графические, скульптурные. От первой миниатюры неизвестного художника, на которой мальчик трех с половиной лет, от портрета, гравированного Е. Гейтманом, – до изобразительной пушкинианы наших дней, до портретов Пушкина работы Н. Кузьмина, Е. Белашевой, О. Комова, Е. Моисеенко, Э. Насибулина.

Проходя по такой галерее, отметим: портреты отличаются по технике, жанру, стилистике, по способам постижения поэта. Сколько вариаций облика, который узнаем сразу, не спутаем ни с кем! В полотнах, рисунках, скульптурных портретах запечатлены итоги творческих дерзаний, мучительных поисков, талантливых постижений натуры поэта, проникновений в его творчество – и многих неудач, при которых за внешней похожестью черт – кукольно-бездушная маска.

Каждому известны классические пушкинские портреты. На фоне свойственных всякому времени стереотипов «видения» поэта, поражает своеобразие трактовок его образа выдающимися живописцами и скульпторами – О. Кипренским, В. Тропининым, А, Опекушиным, В. Серовым, М. Аникушиным, В. Фаворским, В. Шухаевым, Н. Кузьминым.

Припоминаются слова Н. Полевого (журналиста, издателя «Московского телеграфа», хорошо знакомого с поэтом) после просмотра одного из первых пушкинских портретов работы В. Тропинина: «. физиономия Пушкина столь определенная, выразительная, что всякий живописец может схватить ее, вместе с тем и так изменчива, зыбка, что трудно предположить, чтобы один портрет Пушкина мог дать о ней истинное понятие. Действительно: гений пламенный, оживляющийся при каждом новом впечатлении, должен изменять выражение лица своего, которое составляет душу лица. »[1]

Необычайность его гения проявляется в редкостной слитности человеческих и артистических качеств. Расцвет таланта, становление взглядов, широта интересов, близость к передовым идеям времени – все по-особому полно, мощно отозвалось в его поэзии и в прозе. «. Пушкин, – по словам Белинского, – от всех предшествующих ему поэтов отличается именно тем, что по его произведениям можно следить за постепенным развитием его не только как поэта, но вместе с тем как человека, как характера».

Подобная диалектика отражается и в образе Пушкина. В нем тесно связаны, сбалансированы суждения о личности и творчестве, об облике внешнем и внутреннем, о поступках и их мотивах, об истории жизни и судьбе поэта, представления о нем как о человеке и творце.

История формирования, закрепления и эволюции представлений о поэте в социальной памяти – тема неисчерпаемая.

Выделяются следующие хронологические периоды в портретной живописи, изображающей А. С. Пушкина. Первый – прижизненный, со времени появления первых откликов на творчество поэта до 1837 года. Различные оценки личности и творчества поэта складывались еще при его жизни, наиболее отчетливо они поляризовались после трагической его кончины.

В смене представлений о Пушкине прошлого века выделяются события последней его четверти: в 1880 году волна интереса к поэту связана с открытием памятника работы Опекушина в Москве, в 1899 году – с празднованием столетнего юбилея.

Новая жизнь Пушкина в сознании многочисленных его почитателей началась после Великой Октябрьской революции. Поистине выдающимся событием явилось всенародное чествование его памяти в 1937 году в связи со столетием со дня дуэли.

На протяжении длительного времени своего существования то или иное портретное изображение Пушкина оценивается, воспринимается неодинаково. Рассказ о том, как видоизменялись точки зрения на то или иное произведение пушкинианы может служить школой развития эстетического вкуса. В летопись восприятия поэта органично включается история жизни того или иного выдающегося художника – интерпретатора образа поэта. Параллельно идет ознакомление с яркими представителями русского и советского искусства.

Портреты А. С. Пушкина, написанные при жизни поэта

Мы, люди конца XX века, привыкли воспринимать живописные портреты прошлого как аналоги фотографии, как подобия почти документальных свидетельств эпохи, предшествовавшей изобретению светочувствительной пластинки. Мы доверяем живописцу, полагая, что он верно отразил облик портретируемого. Но что означает в таком случае «верно»? Автор прекрасной книги о Моцарте Г. В. Чичерин точно заметил, что из многих портретов выдающегося деятеля искусства мы обычно отдаем предпочтение тем, которые соответствуют в наибольшей степени нашему пониманию творчества, внутреннего мира и личности портретируемого. Живописец, создавая портрет, предлагает свое толкование поэта. Он оценивает прототипа, соотнося свои наблюдения с принятым в обществе представлением о типе художника, поэта, о том, каким ему надлежит быть в жизни и творчестве. Такой естественный для восприятия портрета вопрос, похож ли изображенный на самого себя, должен решаться с учетом тех задач, которые ставил автор портрета, а также признанных во время создания портрета представлений об эталоне творческой личности. Не лишнее сопоставить отзывы современников, первых зрителей и ценителей портрета, лично знакомых с прототипом. При всем том прижизненные портреты А. С. Пушкина воспринимаются всеми поколениями уже более полутораста лет как особо ценное достояние. Они – свидетельства очевидцев, живые, непосредственные отзывы о нем его окружения. Таково отношение к портретам поэта, созданным Ж. Вивьеном, В. Тропининым, О. Кипренским, П. Соколовым, Г. Гиппиусом, Т. Райтом, П. Челищевым, Г. Чернецовым. Хотя, при общей схожести, у каждого из них «свой Пушкин».

Есть у прижизненной пушкинской портретистики ряд особенностей.

Во-первых, изображения неравномерно распределяются по годам. Помимо «детского» портрета (миниатюры неизвестного художника), всего один «юношеский», упомянутый уже гравюрный портрет Е. Гейтмана. Десятилетие, на которое приходится зенит славы поэта, – наиболее щедрое на его портреты. После 1826 года создаются выдающиеся портреты В. Тропининым, О. Кипренским, Н. Уткиным, чуть позже – П. Соколовым, также включенный современниками в ряд наиболее значительных. Скудны на портреты последние годы жизни Пушкина: в это время пишет свою акварельную работу П. Соколов, создает гравюру на меди англичанин Томас Райт и мало кому известный самоучка И. Линев рисует маслом необычный, не похожий ни на один другой портрет поэта.

Во-вторых, не все портреты в равной степени были известны близким, друзьям поэта, не все попали в орбиту внимания современников. Нам же интересны как раз те изображения, что стали фактом формирования общественного мнения, вызвали дискуссии, тем самым заострили внимание на тех или иных чертах пушкинского облика.

Часть публики – особенно молодежь – первых двух десятилетий XIX века была настроена на волну искусства романтического. В движении от классицизма и сентиментализма это направление более полно соответствовало требованиям времени, его духу. В прогрессивных (будущих декабристских) кругах распространяются идеи гражданского романтизма с требованиями к искусству, к поэзии возвышать нравственное чувство, способствовать распространению примеров героизма, преданности народу.

Приверженцы более мягких в политическом смысле взглядов также ожидали встречи с романтическим гением. Таким и предстал Пушкин публике, своими первыми блестящими поэтическими опытами, южными поэмами утвердив за собой репутацию романтического певца.

Ожидания публики поддержали и издатели поэта. К вышедшему в 1822 году «Кавказскому пленнику» Н. И. Гнедич (издатель «Руслана и Людмилы» и «Кавказского пленника», известный поэт, переводчик «Илиады» Гомера) приложил гравированный портрет А. С. Пушкина. Это было первое изображение, по которому читателю предстояло составить мнение об облике стихотворца. Обращаясь к читателю, Гнедич писал в примечании: «Издатели присовокупляют портрет Автора в молодости с него рисованный. Они думают, что приятно сохранить черты Поэта, которого первые произведения ознаменованы даром необыкновенным».

Это был портрет, гравированный Егором Гейтманом, теперь хорошо знакомый каждому школьнику. Но тогда читатели впервые увидели поэта. Кудрявый мечтательный юноша устремил вдаль отрешенно задумчивый взор. Мягкие, округлые черты лица, совсем еще детские. В памяти современников поэта, по ассоциации, скорее всего, возникало широко известное изображение Байрона на портрете работы Ричарда Уэстола. Та же поза, воротник, который так и назывался «a la Byron», выражение вдохновенного лица – все свидетельствовало, что перед зрителем – поэт. В таком байроническом духе было принято изображать питомцев муз.

Почему в 1822 году, когда Пушкину было уже 23 года, понадобилось изображать его юношей приблизительно четырнадцати-пятнадцати лет? Почему никогда не указывается автор рисунка, по которому сделана гравюра?

Поскольку именно первому портрету Пушкина было суждено сыграть немалую роль в утверждении представлений о нем как о романтическом гении, вспомним историю портрета.

В пору, когда готовилось издание «Кавказского пленника», Пушкин был в ссылке. Чтобы приложить портрет к поэме, был необходим оригинал – рисунок-портрет. Кто же автор портрета?

Уже после гибели Пушкина писатель Нестор Кукольник в «Художественной газете» опубликовал рассказ об истории гравюры. В нем говорится, что портрет нарисован без натуры, наизусть неким К. Б. и «обличает руку художника, в нежной молодости уже обратившего на себя внимание всех любителей живописи того времени. Гравирован Е. Гейтманом, который один на гравюре подписал свое имя. Доска доставлена в редакцию от Н. И. У. (Николая Ивановича Уткина). Разослан как воспоминание о молодых летах и Поэта и Художника. ».

Опять загадка: кто такой К. Б. ? Выдвигались разные предположения. Думали, что за инициалами скрывается Карл Брюллов, по другой версии – Константин Батюшков. Предполагалось, что автором рисунка мог быть и человек с совсем иными инициалами – учитель рисования в Лицее С. Г. Чириков. Окончив Академию художеств, он совмещал обязанности гувернера и учителя рисования. Авторство рисунка приписывалось и Оресту Кипренскому.

В недавней работе искусствовед Е. В. Павлова напомнила версию, предложенную академиком и видным живописцем нашего века И. Э. Грабарем. Поскольку друзьям поэта во что бы то ни стало хотелось выпустить книжку с портретом, а Пушкина не было в Петербурге, они принялись искать какой-либо портрет. Тогда, видимо, и вспомнили о портрете Чирикова. Кстати, есть свидетельства лицеистов, что учитель рисования сделал портрет Пушкина. Брюллов, учившийся с Гейтманом в Академии, «заменил, вероятно, прозаический фрак поэтической сорочкой с эффектно накинутым плащом, и получился ни дать ни взять – юный Байрон. Таким образом, впредь до находки новых материалов, – заключил И. Э. Грабарь, –. приходится условно принять в качестве автора портрета С. Г. Чирикова, а в качестве его байронизатора безусловно К. П. Брюллова».

В пользу этой версии позже появились дополнительные доказательства. Уже в советское время Пушкинским домом был приобретен акварельный портрет Пушкина-мальчика, очень напоминающий вариант гравюры Гейтмана, в котором угадывается манера Чирикова.

Как отнесся сам Пушкин к первому представленному читателям портрету? Получив экземпляры «Пленника», 27 сентября 1822 года из Кишинева он благодарил Н. Гнедича за хлопоты по изданию и замечал: «Александр Пушкин мастерски литографирован, но не знаю, похож ли, примечание издателей лестно – не знаю, справедливо ли». В конце письма он выразил свое мнение о портрете более определенно: «Я писал к брату, чтоб он Оленина (петербургского книгопродавца и издателя) упросил не печатать моего портрета, если на то нужно мое согласие, то я не согласен». Этот эпизод весьма показателен. С первых же шагов на литературном поприще Пушкин стремился противостоять захлестывающей волне расхожих суждений о поэтической личности, о том, каким пристало быть поэту.

Пушкин рано начал отстаивать право на индивидуальность, на отличное от других «лицо», на то, чтобы, по его же словам, «брести своим путем». Тому способствовала необычность его дарования, отличавшего от собратьев по перу поэта уже в юности. Но все же новое оценивается через сопоставление со знакомым, более привычным. Хотя Пушкин с самого начала своего «выламывался» из привычных рамок «романтизированного байронического образа», публика узнала в нем романтического гения и акцентировала свой интерес именно на этих его чертах.

Еще одна любопытная подробность. После окончания Лицея в 1817 году поэт стал готовить для печати сборник своих стихов. Приблизительно к этому же времени относят исследователи и один из первых автопортретов поэта, так называемый «Портрет в круге». Предполагается, что Пушкин намеревался приложить его к изданию стихотворений. Так ли это, сказать; сложно. Но несомненно одно: автопортрет разительно не похож на все изображения, которые были тогда в моде и прилагались обычно к томикам стихов и поэм. Весьма далек автопортрет и от гравированного Гейтманом. Не оставляет мысль, что уже тогда Пушкин подчеркнуто хотел предстать перед публикой самим собой, а не походить на расхожие стереотипы; хотел, чтоб увидели его Пушкиным, а не Байроном.

Каким изобразил себя поэт? Нарисовав себя в полуфигуру (обычная его манера в автопортретах – профиль), он тщательно прорисовал голову, силуэт и детали костюма. Свое изображение заключил в своеобразный медальон и затушевал штрихом фон. Искусствовед А. М. Эфрос увидел в автопортрете «нарочитое подражание стилю миниатюр». В описании рисунка искусствоведом подчеркивается своеобразие автопортрета, разительное отличие от получившей популярность гравюры Гейтмана. «Весь облик подтянут, худощав, заострен; у него покатая, почти стремительная линия лба, надбровий, носа; выступающая вперед верхняя губа; сухая, извилистая линия рта; вздернутые очертания ноздрей, нерельефный, срезанный подбородок, крупно поставленные глаза, отмеченные той особой выпуклостью, которую сумел передать только Тропинин. Индивидуальна прическа: она небольшая, тщательно приглаженная, собранная округло по затылку; она придает автопортрету присобранность, соответствующую строгому характеру всего изображения. Больше такой манеры носить волосы у Пушкина мы не встретим. Начиная с кишиневских и кончая предсмертными изображениями, везде дальше пойдет та всклокоченная, вольная, играющая прядями и кольцами копна волос, которая входит традиционно в наше представление о пушкинском облике».

Пушкинское кредо, выраженное в строках: «Страшися участи бессмысленных певцов, Нас убивающих громадами стихов, Страшись бесславия», в которых «слава» трактовалась в духе декабристской поэтики – славы гражданской, доблести служения отечеству, определяло основные особенности и черты того образа поэта, на которые ориентировался сам Пушкин.

После возвращения поэта из Михайловской ссылки почти в одно и то же время создаются два самых замечательных его портрета. В Москве в начале 1827 года облик его запечатлел В. А. Тропинин. Портрет был заказан С. А. Соболевским. Весной того же года в Петербурге А. Дельвиг заказал портрет друга О. Кипренскому.

Оба живописца ко времени создания пушкинского портрета были признанными и прославленными мастерами. И тот и другой отчетливо понимали важность закрепления образа гордости русской культуры.

В общественном мнении благодаря им сложился некоторый обобщенный тип поэта. Значимым оказывались в портрете и поза – чаще вполоборота, с устремленным ввысь взглядом, и одежда – плащи, пледы, небрежно повязанные галстуки, открытый свободный ворот, и выражение лица, сочетающее мечтательность и отрешенность.

Следует отдать должное таланту В. Тропинина, О. Кипренского, которые сумели создать индивидуализированные, самобытные, высочайшие по мастерству портреты, сохранив для потомков облик Пушкина.

Есть в этих двух портретах «знаменательная противоположность». Тропинин был по происхождению крепостным живописцем, что сказалось в его взглядах на ценность человека, на свободу как достояние личности. У Тропинина Пушкин изображен по-домашнему – в халате, распахнутый, неофициальный. У Кипренского – подтянут, в наглухо застегнутом сюртуке. В таком виде рисовали живописцы Державина, Карамзина.

Уже одеждой и позой подчеркивается различие во взглядах на идеал человека. Санкт-Петербург (где писал портрет Кипренский) был строг, чопорен, официален; здесь принято было ходить в мундире, запахнутым и подтянутым. Иным был «московский дух». «Москвичи, – по воспоминаниям Белинского, – люди нараспашку, истинные афиняне, только на русско-московский лад. Оттого-то там так много халатов, венгерок, штатских панталон с лампасами и таких невиданных сюртуков со шнурами, которые, появившись на Невском проспекте, заставили бы на себя смотреть с ужасом»[2].

В конце 1826 года С. А. Соболевский, близкий друг Пушкина, обратился к Тропинину с предложением написать портрет поэта.

«Соболевский был недоволен приглаженными и припомаженными портретами Пушкина, какие тогда появились. Ему хотелось сохранить изображение поэта, как он есть, как он бывал чаще, и он просил Тропинина нарисовать ему Пушкина в домашнем халате, растрепанного, с заветным перстнем на пальце», – рассказывает, со слов самого Тропинина, один из современных ему мемуаристов.

Таким, по-видимому, и был первоначальный замысел портрета. Дело художника сводилось лишь к тому, чтобы запечатлеть облик Пушкина со всей возможной точностью и правдивостью, не задаваясь сложными задачами психологического анализа и раскрытия внутреннего образа.

В эскизе, непосредственно с натуры, Тропинин ближе всего подошел к осуществлению пожеланий Соболевского. Он дал непритязательное, но, несомненно, вполне точное и похожее изображение Пушкина — «в домашнем халате и растрепанного», как просил Соболевский. Но в самом облике поэта было нечто, настолько отличавшее его от рядовых москвичей, обычных моделей Тропинина, что решение образа не смогло войти в уже устоявшуюся, привычную тропининскую систему.

Работая над портретом, Тропинин, в сущности, очень далеко отошел от своего первоначального замысла. Это не значит, конечно, что он отошел и от правдивого воспроизведения натуры. Нет сомнений, что Пушкин позировал не только для эскиза, но и для портрета, и воссоздание живого облика поэта по-прежнему оставалось главной задачей Тропинина. Сходства в портрете не меньше, чем в эскизе, но само понимание образа стало иным. От первоначального замысла остались только внешние атрибуты «домашности» – халат, расстегнутый воротник рубашки, растрепанные волосы, но всем этим подробностям придан совершенно новый смысл: они воспринимаются не как свидетельство интимной непринужденности позирующего, а, скорее, как признак того «поэтического беспорядка», с каким романтическое искусство так часто связывало представление о вдохновении. Тропинин написал не «частного человека Пушкина», о чем просил его Соболевский, а вдохновенного поэта, уловив в его облике выражение глубокой внутренней значительности и творческой напряженности. По своему образному строю портрет Пушкина перекликается с произведениями современной Тропинину романтической живописи, но при этом Тропинин сумел создать романтический образ, не поступившись реалистической точностью и правдивостью изображения.

Пушкин изображен сидящим, в естественной и непринужденной позе. Правая рука, на которой видны два перстня, положена на столик с раскрытой книгой. Кроме этой книги, в портрете нет никаких аксессуаров, связанных с литературной профессией Пушкина. Он одет в просторный домашний халат с синими отворотами, а шея повязана длинным голубым шарфом. Фон и одежда объединены общим золотисто-коричневым тоном, на котором особенно выделяется лицо, оттененное белизной отворота рубашки, – самое интенсивное красочное пятно в картине является одновременно и ее композиционным центром. Художник не стремился «приукрасить» лицо Пушкина и смягчить неправильность его черт; но, добросовестно следуя натуре, он сумел воссоздать и запечатлеть его высокую одухотворенность.

Современники единодушно признали в тропининском портрете безукоризненное сходство с Пушкиным. Правда, один из критиков отмечал, что художнику не удалось передать быстрый взгляд поэта. Но этот упрек вряд ли справедлив: именно во взгляде Пушкина, напряженном и пристальном, с наибольшей силой выражено содержание портретной характеристики. В широко раскрытых голубых глазах поэта светится подлинное вдохновение. В соответствии с романтическим замыслом Тропинин стремился придать его взору то выражение, которое он принимал в минуты творчества.

В сравнении – известным портретом Пушкина работы Кипренского тропннинский портрет кажется более скромным, но не уступает ему ни по выразительности, ни по живописной силе. Портрету Пушкина, бесспорно, принадлежит одно из первых мест и в иконографии поэта, и в творчестве Тропинина.

Однако ему не суждено было попасть на общее обозрение. Судьба портрета сложилась сложно, внешней канвой своей напоминая детектив. Владелец портрета С. А. Соболевский отдал работу В. А. Тропинина А. П. Елагиной для снятия копии. Копию видел Пушкин. Перед отъездом за границу в 1828 году Соболевский оставил портрет на хранение сыновьям Елагиной, братьям Киреевским, вместе с собственной библиотекой. По возвращении обнаружил, что вместо оригинала в богатой раме находится другая, не елагинская, но скверная копия. Портрет исчез. Лишь в середине 50-х годов прошлого века он был обнаружен в меняльной лавке и куплен за 50 рублей директором Московского архива министерства иностранных дел М. А. Оболенским, а в 1909 году приобретен Третьяковской галереей. Портрет получил известность после того, как в 1860 году была сделана с него фоторепродукция сыном владельца Алексеем Оболенским.

Более счастливо сложилась судьба второго портрета работы О. Кипренского. Незадолго до создания портрета, в 1824 году, художник возвратился на родину, в Россию, из Италии, где был увенчан славой одного из лучших живописцев Европы. Его произведение украшало галерею автопортретов во дворце Уффици. Такой чести удостаивались лишь редкие избранники.

Кипренский, создавая портрет Пушкина, подчеркнул в нем поэтическое начало. Не только символической фигурой Музы, но и всем строем композиции, обликом портретируемого, световой и колористической нюансировкой. Указывает на поэтическую натуру и выражение лица Пушкина своей просветленностью, возвышенностью. Поэт вдохновенен, величав. Взгляд «великолепных больших и ясных глаз», в которых, как казалось современнику, отражалось все прекрасное в природе, устремлен на какое-то видение. Ничто не омрачает в этот миг душу: поэт взволнован захватившим его воображением.

Портрет написан с редкостным мастерством. Это было отмечено самим Пушкиным. Кто не помнит его блестящий отзыв на работу живописца?

Нетрудно заметить, что вместе с высокой оценкой и благодарностью живописцу в стихах очевидна привычная и столь свойственная Пушкину самоирония. Поэтический отзыв интересен сжатой, емкой и очень точной характеристикой портрета и живописца. Указывается, что Кипренский следовал общепринятой манере («Любимец моды легкокрылой») изображения поэтов по западноевропейским канонам («хоть не британец, не француз»). Приукрашенность облика, романтическая приподнятость тоже изящно выделена поэтом: «Себя как в зеркале я вижу, Но это зеркало мне льстит. »

Пушкин высоко ценил работу Кипренского. После смерти владельца портрета А. Дельвига в 1831 году он хранился в семье Пушкина, в 1916 году был передан в Третьяковскую г.

В прижизненной иконографии Пушкина существует загадочный портрет, автором которого считается И. Л. Линев. По мнению некоторых исследователей, этот портрет наиболее реалистически передает внешность и состояние Пушкина в последние годы жизни.

Об истории создания портрета не сохранилось ни документальных данных, ни свидетельств современников. Ничего не известно и об истории бытования портрета до 1877 г. В 50-ю годовщину со дня смерти поэта он поступил в музей при Александровском лицее от артиста Л. Л. Леонидова.

На загрязненном, запыленном и поблекшем от времени полотне едва можно было различить черты лица, и на первый взгляд можно было подумать, что это какая-нибудь плохая копия с Кипренского. Портрет был подписан буквами „И. Л. “».

Поступивший в музей портрет Пушкина был реставрирован и дублирован (авторский холст наклеен на новое основание), и тут-то, по словам Либровича, «выступили, как живые, черты лица поэта. Тогда можно было вполне оценить, что портрет – действительно замечательный. Навели справки – чьей кисти мог принадлежать портрет. По начальным буквам „И. Л. “ и по характеру живописи петербургский Эрмитаж признал портрет принадлежащим кисти И. Л. Линева».

На основе подписи и манеры письма, казалось, было определено имя художника – И. Л. Линев. Атрибуция такого характера возможна, если речь идет о работах достаточно известного художника. В данном же случае определение автора портрета ничем не подтверждается – нет художника с таким именем, нет, соответственно, и ни одной его работы.

Однако имя Линева закрепилось за портретом. Надпись на краю живописи «рис. с натуры И. Линев» ввела портрет в число прижизненных. В исследованиях по иконографии Пушкина рядом с именем Линева стала появляться как бесспорная и дата создания портрета – 1836 – 1837 гг.

Вслед за Либровичем восхищенные отзывы о портрете дают М. Беляев («сходство его и, так сказать, документальность, по-видимому, изумительны») и Э. Голлербах («общая концепция портрета, его строгий реализм, явное отсутствие прикрас, наконец, сходство самой конструкции лица с автопортретами поэта – заставляют нас верить Линеву»).

Правда, Голлербах высказывает некоторое сомнение в том, что портрет прижизненный: «. трудно предположить, что появление нового портрета Пушкина в последние годы его жизни осталось незамеченным его современниками».

При изучении прижизненной иконографии Пушкина следует иметь в виду отношение поэта к самому факту портретирования. Пушкин не только никогда не заказывал своих портретов, но и отказывал художникам, хотевшим его написать. Особенно важно учитывать этот момент, когда речь идет о последних годах жизни поэта.

В мае 1836 г. Пушкин писал из Москвы жене: «Здесь хотят лепить мой бюст. Но я не хочу. Тут арапское мое безобразие предано будет бессмертию во всей своей мертвой неподвижности».

Насмешки над происхождением, внешностью Пушкина вряд ли могли вызвать у него желание заказывать свои портреты, да еще художникам-любителям, что дало бы повод посмеяться не только над «неблагообразной» внешностью, но и над неумелым, непрофессиональным изображением.

Уже одно это не позволяет категорично решать вопрос о согласии поэта позировать неизвестному любителю.

Обратимся непосредственно к анализу самого портрета.

В 1986 г. в Отделе технико-технологических исследований ГРМ была произведена экспертиза портрета, выявившая значительные расхождения между первоначальным авторским изображением и позднейшими реставрационными записями.

При поступлении в музей Александровского лицея в 1887 г. портрет, по свидетельству Либровича, находился в очень плохом состоянии и был тщательно реставрирован. Именно эта реставрация изменила черты лица изображенного: «. прописаны левая бровь и глаза, нижняя часть носа вместе с теневой частью ноздри; сплошная запись по теневому краю лба и подбородку. Эти записи существенно искажают черты лица поэта, так как лежат не в границах утрат авторской живописи».

При сравнении портрета с фотографией, сделанной с экрана телевизионной инфракрасной системы, эти различия явственно заметны. Искажено изображение правого глаза – нарушена параллельность и соответствие направленности взгляда по отношению к левому глазу. Утяжелен подбородок. Заново написан кончик носа и опись ноздри. С правой стороны расширено очертание лба, увеличивающее поворот головы изображенного. Непрофессиональная, грубая реставрация придала и мертвенность, неподвижность чертам лица. Насколько же точно первоначальное авторское изображение передает реальные черты внешности Пушкина? Поэт изображен со слегка вьющимися волосами, с бакенбардами, прямым носом и карими глазами.

На других портретах Пушкина и особенно на автопортретах – характерный опущенный кончик носа. Попытка передать эту особенность внешности Пушкина сделана реставратором, заново написавшим нижнюю часть носа.

Как известно, глаза у Пушкина были голубые. Сам поэт, описывая свою внешность на так называемом «Билете на проезд в Петербург» на имя Алексея Хохлова, указал: «. волосы темнорусыя, глаза голубыя».

В подтверждение документальности портрета Голлербах, Беляев и Зильберштейн акцентировали внимание лишь на словах П. В. Нащокина, записанных П. Бартеневым: «К концу жизни у него уже начала показываться лысина и волосы переставали виться».

Однако можно привести и другие, противоположные этому свидетельства современников.

И. С. Тургенев, видевший Пушкина за несколько дней до его смерти в зале Энгельгардта, так описывал его внешность: «Помню его смуглое небольшое лицо, его африканские губы, темные желчные глаза под высоким лбом почти без бровей – и кудрявые волосы». Кудрявые волосы у Пушкина отмечал и В. П. Бурнашев, видевший поэта в гробу: «Великолепные курчавые темные волосы были разметаны на атласной подушке».

Таким образом, утверждение о правдоподобии и документальности портрета представляется достаточно спорным.

Портреты А. С. Пушкина, созданные после смерти поэта

Весть о дуэли и гибели поэта вмиг разлетелась и всколыхнула Петербург. Вся грамотная Россия «содрогнулась от великой утраты».

И. И. Панаев вспоминал: «У дома поэта не было ни прохода, ни проезда в те дни. Толпы народа осаждали с утра до ночи. Извозчиков нанимали, говоря: «К Пушкину!» Собрались почтить память поэта люди разных чинов, сословий и звании. Это напоминало народную манифестацию, было похоже на очнувшееся вдруг общественное мнение. Университетская и литературная молодежь решила нести гроб на руках до церкви; стихи Лермонтова на смерть поэта переписывались в десятках тысяч экземпляров, перечитывались и выучивались наизусть всеми».

С того времени к юбилейным датам Пушкина создавались живописные портреты поэта, сюжетные картины, памятники, в которых авторы стремились передать не только внутренний мир Пушкина, но и свое отношение к великому поэту.

А. М. Опекушин «Памятник Пушкину в Москве»

После смерти Пушкина Петербургская Академия художеств приняла решение о создании памятника великому поэту. Комиссия по сооружению памятника отдала предпочтение модели Опекушина как «соединявшей в себе простоту, непринужденность и спокойствие позы – тип, наиболее подходящий к характеру наружности поэта.

Скульптор подчеркнул в своем варианте памятника простоту, человечность гения, его доступность и открытость. Его поэт – мыслитель, гражданин. Непритязательность, задушевность образа передаются композицией и пластикой фигуры.

Опекушин представил Пушкина одетым в длинный сюртук с наброшенным сверху плащом. «. Движение и поза стоящей фигуры отличаются непринужденностью и живостью, не исключающими, однако, благородной возвышенности образа. ». Далее в описании памятника искусствоведом И. М. Шмидтом подчеркиваются естественность позы, выразительность мягко вылепленной головы статуи. Особо отмечается мастерски найденный скульптором легкий наклон головы, благодаря которому завершился, получил собранность общий силуэт памятника, а в самом образе поэта еще более усилилось неповторимое «пушкинское звучание», которым проникнуто все творение скульптор.

Реалистический образ, созданный Опекушиным, отвечал стремлениям передовой части русского общества увидеть Пушкина великим и вместе с тем «лишенным какой-либо театральности и надуманности, величавым в своих думах и вместе с тем демократичным по всему облику. Опекушин точным чутьем большого художника сумел уловить эти требования и ответить на них. », – пишет И. М. Шмидт.

Мнения о памятнике, конечно же, не были единодушными. Некоторых покоробила чрезмерная «простота» монумента, несоответствие идее возвышенного вдохновенного пророка. Появились в печати и восторженные отклики. «Сходство с верным портретом Пушкина и маской, снятой с лица в день его кончины, вышло выразительное, – отмечает автор заметки в «Народной школе» за 1880 год. – Черты лица поэта переданы замечательно верно, с тою именно печатью думы, которая свойственна гению. Поза непринужденная, простая, полная внутреннего движения. Кажется, как будто поэт, углубившись в себя, обдумывает одно из наиболее зрелых своих произведений». В другом популярнейшем русском журнале «Нива» отмечалась удача создателя памятника, изобразившего поэта в состоянии тихой скорби и грустной задумчивости, которая так сквозит в его лирических произведениях. Многие авторы отзывов и хвалебных откликов отмечали как большую победу скульптора достижение им ощутимого движения в фигуре и позе Пушкина. «. Он на пьедестале своем не окаменел, а как бы двинуться хочет», – писал известный русский писатель А. Ф. Писемский.

На площади состоялось торжественное открытие памятника в первые июньские дни 1880 года. Праздник сопровождался торжественными заседаниями, на которых выступили многие видные писатели, общественные деятели.

В отличие от «благонамеренных» отзывов о поэте, попавших на страницы газеты, во многих неопубликованных Пушкин предстает окрашенным в лирические тона искреннего, сердечного влечения. Вспоминаются крестьянами и произведения искусства, памятник поэту, его портреты. Т. Вилков вспомнил в своем письме и монументы, и стихи, посвященные поэту: «Я теперь пишу, а мысли на Тверском в Москве и в Пушкинской в Петербурге перед монументами, у которых я бывал несколько раз. В Москве стоит он грустно задумчив, видно, его голову тяготили мысли, а какие? Не знаю, может быть, он думает об своих врагах, которых у него было много. И невольно срываются с языка слова Кольцова: «о чем дремучий лес призадумался» и проч. А в Петербурге как взглянешь на год и день его смерти, так слова и приходят сами Лермонтова «погиб поэт, невольник чести», и слез не нужен теперь хор. Заплакал бы, да некогда, пройдешь мимо его мельком в свободное время, а свободного времени у рабочего, сами знаете, 1 час в неделе, и то нужно весь город выглядеть».

Как видим из этого письма, а также и ряда других свидетельств, произведения искусства оказывали немалое влияние на ориентацию восприятия личности и творчества Пушкина. Более того, произведения искусства отражали направленность интереса читателей к тем или иным моментам биографии поэта. В последней четверти прошлого века наблюдается отчетливое тяготение к выяснению тех «белых пятен» истории жизни Пушкина, которые не получали по разным причинам освещения в популярной, учебной литературе.

«Пушкин в Михайловском» – удивительная картина: другой такой в творчестве Ге не найти. Это благодушная картина очень проста в композиции.

Для Г е она уже по замыслу неудачна. Ее могла спасти глубина и сложность характеров. Но характеры незначительны – словно выплеснуты из кувшина на мелкие тарелки. Характеры почти неощутимы. Герои бесхарактерны.

Пушкин и Пущин благополучны, милы лицом приглажены. Не будь у Пушкина характерной его внешности, ему грозила бы опасность превратиться в Бенедиктова, в помещика, балующегося стишками, в собственного Ленского. Если Ге суждено было раз в жизни написать икону, то это «Пушкин в Михайловском».

Есть сведения, что вначале Ге намеревался дать на картине настоятеля Святогорского монастыря. Возможно, это все бы переменило. Появление настоятеля поломало бы благодушную обстановку. Пущин вспоминал, как с приходом монаха присмирел Пушкин, как раскрыл Четки-Минеи, объяснил: «Я поручен его наблюдению». Ге был чуток: он бы почувствовал пушкинское одиночество в глуши лесов сосновых, трагедию поэта под надзором.

Стасов писал про картину: «Никому она не понравилась, никого она не затронула, не восхитила». Ну, положим, многим понравилась и даже восхитила кое-кого. Были и статьи хвалебные. Не следует забывать, что «Пушкин в Михайловском» – чуть ли не первое полотно, посвященное жизни поэта. Картину купил Некрасов. Очевидец вспоминал последние дни Некрасова: «Некрасов лежал спиной к окнам и лицом к стене, с которой смотрел сосланный в деревню Пушкин, читающий Лущилу стихи (картина Ге)». Очень нравилась эта картина Суворину, он даже статью о ней написал. Суворин увидел на картине новую Россию – «пробудившуюся, радостную, любящую, исполненную надежд и стремлений, Россию, которая повторяла на всех концах своих вдохновенные речи своего поэта». Суворин говорят правильно, но его слова не имеют отношения к Ге. Всякое изображение Пушкина и Пущина было изображением новой, исполненной надежд России 1825 года, но ведь мало в искусстве что, а важно и как.

Суворин чрезмерно поднял «Пушкина в Михайловском». Надо соотнести картину с творчеством и возможностями Ге. Картина имела даже успех, но не тот, к которому привык Ге. Хвалебные отзывы вялы, безжизненны: «Картина имеет много достоинств, но не чужда и недостатков. » Она понравилась, но «не затронула», – тут Стасов прав. Это теперь «Пушкин в Михайловском» кажется специально созданным для хрестоматий. Ге замышлял картину острой, трогающей. В 1875 году исполнилось полвека со дня восстания на Сенатской площади. Так что картина вроде бы опять «юбилейная».

Обращались к пушкинской тематике И. Репин в содружестве с И. К Айвазовским. Однако их создания не вносили существенной лепты в отображение и в разработку образа поэта. Картины на отдельные сюжеты биографии Пушкина знакомили зрителя с эпизодами жизни поэта, но мало прибавляли к пониманию его характера. Удачной, по отзывам того времени, признавалась лишь фигура поэта на картине Репина и Айвазовского «Пушкин на берегу Черного моря» (1887 года). «Задавшись целью воссоздать Пушкина полным увлечения и надежды юношей, г. Репин, нужно ему отдать справедливость, блистательно исполнил эту нелегкую задачу,— отмечали «Новости» (1887, № 263). Он дает нам Пушкина не с теми чертами лица, которые запечатлелись в памяти каждого из нас по циркулирующим в публике портретам, а таким, каким действительно можно и должно представить себе Пушкина юношей». В еще более восторженных тонах оценил созданный Репиным портрет поэта критик «Всемирной иллюстрации»: «. Пушкин Репина – чудо живописи. Видно, что с любовью и, может быть, благоговением писал Репин фигуру поэта. Светлые глаза Пушкина обращены к морю, и художник сумел показать нам в них огонь мысли в тот момент, когда в мозгу поэта отпечатлевается образ моря и он стоит перед волнующеюся стихией, охваченный сладостной тоской, стоит «звучных дум полн», как выразился о нем другой современный нам поэт».

В год столетнего юбилея появилось немало новых изобразительных интерпретаций образа поэта. Большинство из них копировали и составляли вариации на темы портрета О. Кипренского и гравюрного варианта портрета работы Н. Уткина. Весьма удачным признан офорт В. В. Матэ. Сравнивая новую интерпретацию пушкинского облика с гравюрой Уткина, между которыми разрыв в семьдесят два года, Е. В. Павлова отмечает знаменательные различия в манере художников, в технике, а также в отношении к поэту. У Матэ Пушкин выглядит его современником, дистанция времени не ощущается, не подчеркивается, хотя «. приблизив Пушкина к своему времени, Матэ утерял что-то очень важное, быть может, самую суть портрета Кипренского», в котором акцентировалось возвышенное, поэтическое в облике поэта.

К 1899 году относится создание первого богато иллюстрированного собрания сочинений поэта в трех томах. Оно открывалось акварелью В. А. Серова «Пушкин в парке». Этот портрет явился этапным, определив возможности нового подхода к пушкинской иконографии, к толкованию образа поэта и к воссозданию его в живописи. Поэт в осеннем парке сидит на скамье. Весь рисунок, однако, преисполнен движения. Прочитывая его, искусствовед Е. В. Павлова проницательно замечает, как неровны, стремительны, направлены под острыми углами друг к Другу штрихи, мазки, удары кисти. Скамейка, на которой сидит поэт, стоит по диагонали к плоскости листа, Пушкин расположен по диагонали к скамейке, с наклоном влево, а стволы деревьев разделяют лист пополам. Все в движении в этом рисунке. Художник воссоздал облик Пушкина с так артистизмом и легкостью, как будто писал его с натуры.

Перед юбилеем художником В. А. Фаворским был исполнен графический портрет Пушкина-лицеиста вошедший в классический фонд пушкинианы.

Графический портрет работы Фаворского – один из большой серии, выполненной для девяти миниатюрных томов издания «Academia» 1935 – 1936 годов. Гравюра приложена к первом тому, в котором представлена пушкинская ранняя лирика. Интересно сопоставить этот портрет с единственным юношеским, созданным Егором Гейтманом: очевидно различие в самом способе видения Пушкина. «Советский художник, – пишет искусствовед Е. Павлова, – достиг высокой экспрессии образа Пушкина благодаря своим знаниям о поэте, преображенным чувством. На наших глазах милый задумчивый мальчик превращается в гениального подростка-поэта. С интуицией большого художника Фаворский находит равновесие реального и условного. Фоном изображения художник взял Царскосельский парк. Фаворскому удалось показать в портрете то рождение поэта, о котором говорится в этих строках. ».

Имя Пушкина навсегда вошло в историю русского портретного творчества: больше столетия его поэмы, драмы и повести, его сказки и лирические стихотворения пленяют воображение художников, обогащают их мысль и служат источником художественных замыслов. Больше столетия помогают они глубже видеть и ощущать русскую действительность, понимать и любить родную речь, историю народа и его творчество. Можно сказать уверенно, что гений Пушкина не только сопутствовал национальной культуре, – он активно участвовал в ее строительстве, направляя и вдохновляя русскую художественную мысль

Для многих поколений Пушкин был и остается вечным спутником. Характер отношения к поэту, особенности интереса к нему входят в культуру, отражаются в ней и символизируют ее.

. Есть ценности, которым нет цены: Клочок бумаги с пушкинским рисунком. Учебник первый в первой школьной сумке

И письма не вернувшихся с войны.

Строки Майи Борисовой напоминают моментальный снимок, запечатлевший не случайные детали, но важнейшие приметы нашего мироощущения. Детство, верность памяти о защитниках страны, святыни прошлого, Пушкин. Воистину ценности, которым нет цены.

Чтобы определить меру нынешнего духовного приобщения к поэту, мы все настойчивее всматриваемся в минувшее. Это естественно. Однако история еще не обрела подробность и полноту объемного летописания, рассмотрены лишь эпизоды жизни Пушкина в социальной памяти. Прошлое многозначно. Мы строим разные его картины, добиваясь панорамности видения и представления о былом. Подобное происходит и с памятью о поэте. Она многослойна: образы Пушкина формируются и хранятся на разных уровнях общественного сознания. К началу прошлого века восходят, к примеру, истоки фольклорного или так называемого «мифологизированного» представления о поэте. С сожалением признает наш современник – литературовед, что по сей день относящийся к Пушкину фольклор – анекдоты, поверья, частушки, самодеятельные песни и стихи — собран и изучен в гораздо меньшей степени, нежели предания об Иване Грозном, Степане Разине, Петре I. Легенды о Пушкине, между тем, не просто укоренились, но живут, воздействуя на некоторые грани нынешних суждений о поэте.

Концепции образа поэта, выработанные разными общественными группами, противостояли друг другу. Важно не забывать вместе с тем, что не прерывались и даже крепли связи между модификациями образа поэта у читателей разного уровня культуры в пределах одного временного диапазона. Эта линия требует развития и уточнения. Не случайно отмечал В. Непомнящий, что хотя не следует преувеличивать факт возрастания в наши дни «массового уровня» понимания Пушкина, все же «именно мнение народное. стихийно, «снизу» напирало на науку и постепенно добилось своего: произошел радикальный методологический сдвиг в изучении классики, в частности – творчества Пушкина, его жизни и личности; сдвиг в сторону постижения смысла того, что он писал и делал».

Динамика образа поэта в сознании общества высвечивает многое в истории культуры и в нас самих, сегодняшних читателях Пушкина. Потому так важно стремиться к по возможности полному, объемному представлению об изменчивой жизни поэта в прошлом – далеком и в относительно недавнем. Для этого предстоит сделать немало. Разобраться в смысловой многозначности и изменчивости определений поэта как «народного», как «солнечного» гения, как мыслителя, пророка. Различные смыслы вкладывались в трактовки пушкинской «всеотзывчивости», гармонии, художественного совершенства, а также гуманизма.

Образ поэта, каким он складывался на определенных витках культурного развития, влиял на отношение к пушкинскому наследию. Вместе с тем и истолкования произведений, вдумчивое их прочтение не проходили бесследно для образа поэта как целостного представления о его личности и творчестве. Этим были заданы изначальные параметры понимания одного из основополагающих качеств Пушкина как писателя и личности. За прошедшие полтора столетия углублены и конкретизированы понимания пушкинского гуманизма. В начале XX века Иннокентий Анненский определил гуманность Пушкина как явление высшего порядка: «. она не дразнила воображение картинами нищеты и страдания, и туманом слез не обволакивала сознания: ее источник не в мягкосердечии, а в понимании и чувстве справедливости».