Анализ сказки Г. -Х. Андерсена «Снежная королева»

При изучении сказки Г. -Х. Андерсена «Снежная королева» и сказа П. П. Бажова «Малахитовая шкатулка» мы редко обращаем внимание на их глубокую внутреннюю взаимосвязь. Родство «Снежной королевы» и «Малахитовой шкатулки», их тем, идей, сюжетов и образов объясняется тем, что эти произведения опираются на народные мифологические представления, типологически сходные у всех народов мира. Эти произведения привлекают яркостью образов, занимательностью сюжета и художественностью формы. Они поднимают нравственные и эстетические проблемы. Поиски красоты в природе и искусстве, труд и счастье, любовь и верность — вот далеко не полный круг тем, затрагиваемых писателями. Попытаемся продемонстрировать и объяснить взаимосвязь этих произведений в сравнительном анализе с опорой на устное народное творчество.

Упомянутые сказы входили в первое издание «Малахитовой шкатулки», появившееся в 1939 году. Книга включала четырнадцать сказов и вышла как фольклорный сборник. Бажов был уверен, что его сказы нужно считать фольклорными, а не авторскими, литературными. В детстве он слышал их от замечательного народного сказителя, мастерового конца XIX века В. Хме-линина, или деда Слышко, и через сорок лет восстановил тексты по памяти. С первой публикации сказы печатались как фольклорные записи с пометой «Из сказов Хмелинина». Некоторые собиратели и исследователи уральского фольклора включали в свои сборники произведения Бажова. Но со временем стало очевидно, что сказы «Малахитовой шкатулки» нельзя считать фольклорными. Сам Бажов писал об этом: «За сорок лет, конечно, память не могла сохранить все детали. Сохранилась лишь фабула, общий стиль рассказчика и отдельные, наиболее запомнившиеся выражения». «Малахитовая шкатулка» — сборник литературных сказов, но сама история ее создания и публикации показывает, насколько сильно в ней фольклорное начало.

Сказки Андерсена также опираются на устное народное творчество. Сказочник начал свою творческую деятельность в ту пору, когда по всей Европе пробудился необычайный интерес к фольклору, стали появляться собрания и исследования народных сказок. Сам Андерсен с детства знал устное творчество, религиозно-мифологические представления датского народа. Сказки рассказывали ему мать, бабушка, старухи из соседней богадельни. Из народной поэзии писатель черпал сюжеты и образы многих своих произведений. «Снежная королева» опирается на мифологические представления датчан.

Очевидно, что данные произведения, столь тесно связанные с народной традицией, необходимо изучать, опираясь на мифологические рассказы и сказки, обрядовый и необрядовый фольклор.

Рассмотрим в первую очередь главные фантастические образы сказки Андерсена и сказов Бажова. Снежная королева и Хозяйка медной горы, две девы — ледяная и каменная. Камень и лед в фольклорной традиции всех народов являются символами безжизненности, бездушности, того, что чуждо и враждебно человеческой природе, теплу, жизни. «Каменное сердце» и «ледяное сердце» — понятия синонимичные. И Андерсен, и Бажов подчеркивают неожиданность, фантастичность того, что их героини живые, вопреки своей мертвой природе: Снежная королева «была так прелестна, так нежна, вся из ослепительно белого льда и все же живая!». Хозяйка медной горы называет себя каменной: «Что каменной сделается!», героя и читателя поражает, что у нее живая женская рука: «Камешки холодные, а рука, слышь-ко, горячая, как есть живая. » Одежда героинь под стать их мертвой природе. Снежная королева укутана «в тончайший белый тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звездочек»; когда она заворачивает Кая в свою шубу, он «словно опустился в снежный сугроб». На Хозяйке медной горы одежда из камня: «А одежа, и верно, такая, что другой на свете не найдешь. Из шелкового, слышь-ко, малахиту платье. Сорт такой бывает. Камень, а на глаз, как шелк, хоть рукой погладить». По такой необычной одежде Малахитницу и узнают герои: «. по красоте да по платью малахитову Данилушко сразу ее признал». Героинь окружают символы смерти, безжизненные пространства. «Холодно, пустынно, мертво» в саду Снежной королевы: северное сияние, вечные льды и снега. «Веселье никогда не заглядывало сюда!». Так же мертво и в чертогах Малахитницы, здесь нет жизни, весь ее мир создан из камня: каменные деревья, «которые мраморные, которые из змеевика — камня. Понизу трава, тоже каменная».

Знаменательно, что владения Снежной королевы и Хозяйки медной годы недоступны для солнечных лучей. Солнце как источник жизни, тепла и света обожествлялось всеми народами мира. Датчане необычайно шумно и весело отмечали день летнего солнцестояния — йонсок, в ночь с 23 на 24 июня по всем датским деревням пылали костры, вокруг которых молодежь водила хороводы, и скрипачи играли всю ночь без перерыва. Это — праздник влюбленных, в Иванов день молодые пары договаривались о свадьбе. В Скандинавии в эту праздничную ночь в пламени костра сжигали человекоподобное чучело. Исследователи считают, что это языческий символ зимы и смерти, пережиток языческой церемонии победы света над тьмой. Ночь на Ивана Купала у славян сопровождалась аналогичными обрядами, прославляющими солнце, лето и любовь. Солнце — символ жизни, оно не проникает в страну смерти: в каменных садах Малахитницы «солнышка не видно», ледяные залы Снежной королевы освещаются не солнцем, а северным сиянием. Катерине (героине сказа «Горный мастер») и Герде страшна, чужда мертвенность этого царства. «Не надо мне твоего мертвого камня! Подавай мне живого Даиилушку!» — говорит Катерина Хозяйке медной горы.

Когда Кай попадает в царство Снежной королевы, живые, оставшиеся дома, считают его умершим, утонувшим: «Наконец порешили, что он умер, утонул в реке, протекавшей за городом. О Даниле-мастере, ушедшем к Хозяйке медной горы, односельчане также говорили как о мертвом: «давно человек изгиб», «нет его в живых», «давно умер человек». Итак, владение двух сказочных дев — царство смерти, героя, ушедшие в эту страну — умершие. Думается, фольклорная основа произведений Андерсена и Бажова — древние языческие мифы о потустороннем мире и посмертной жизни души.

Рассмотрим древнейшие мифологические представления о загробном мире, стране мертвых. Язычники верили, что после смерти все души уходят в иное царство. Представления о нем разнообразны. Умерший может продолжать жизнь в могиле, кургане, то есть непосредственно на месте захоронения. Он может также отправиться в дальнюю страну; чтобы попасть в нее, ему предстоит проделать долгий и трудный путь. Он должен большое расстояние пройти пешком, поэтому умершего снаряжают в «путь-дорогу»: одевают новую одежду и обувь. Широко известны русские похоронные плачи, в которых умершего вопрошают:

Ты куда собрался — собрался

На житье на вековешное?

Уж куда же ты снарядился,

Уж куда же ты сподобился,

Уже во какую ты-путь-дороженьку?

В «Старшей Эдде» — знаменитом сборнике текстов мифологических песен скандинавских народов — смерть названа «долгой поездкой», «поездкой смертельной». Один из героев «Эдды» говорит о женщине, решившей умереть вместе с любимым:

Пусть не мешают долгой поездке, не вернется она никогда оттуда.

В древних похоронных обрядах скандинавов отразилось представление о долгом пути в мир мертвых; чтобы ускорить и облегчить этот путь, умерших хоронили в повозках. Героиня «Эдды» Брюнхильд была сожжена в повозке. «Она была в повозке, увешанной драгоценными тканями. Говорят, что Брюнхильд поехала в этой повозке в Хель. ». Хель — в скандинавской мифологии — царство мертвых. Славяне также хоронили умерших предков в санях; с хозяином убивали коня, который, по мысли древних, должен был отвезти его в иной мир.

Представление об ином мире связывается также с образом реки — ее необходимо переплыть, она является границей между миром живых и мертвых. Это представление существует в античной мифологии: в подземное царство Аида можно попасть, лишь переправившись через мрачную реку Стикс в ладье Харона — перевозчика мертвых. В славянском похоронном обряде сохранилось воспоминание о реке мертвого царства и перевозчике, которому нужно заплатить, чтобы он переправил умершего в загробный мир (для этого в гроб или могилу бросают монеты), сам гроб представляет собой две ладьи, что также связано с представлением о загробной реке.

Иной мир — страна забвения. Умерший забывает свой дом и родных. Первоначально царство забвения мыслилось язычниками как страна, находящаяся внизу по течению реки.

В скандинавской мифологии все реки текут в Хель. Подобное представление было у славян, память о нем сохранилась в русском языке: выражение «пойти за водой» воспринималось как «уйти в иной мир, к мертвым, по течению реки» и в ряде деревень до недавнего времени считалось запретным, вместо него говорили «пойти по воду». В заговорах от тоски по дому и родным сохранилось воспоминание о забвении, которое приносит уход по течению реки:

Как ты, водичка-матушка,

Убегаешь — не жалеешь

Ни бережков, ни камешков,

Так и мне не жалеть.

Исполнитель заговора подчеркивает, что, произнося текст, «надо три раза умыться водой из реки. Стоять надо по течению, иначе ничего не получится». То есть для того, чтобы забыть дом и родных, нужно умыться в водах реки забвения. Образ реки забвения характерен для мифологических представлений разных народов. Но во многих мифологических рассказах забвение и отречение от одного мира с переходом в другой не связано с рекой. Так, в русских быличках популярен сюжет: герой отрекается от христианской веры и родных, после чего представитель иного мира считает его «своим», то есть мертвым, и помогает ему. В волшебных сказках герой, напротив, забывает о своей жене — представительнице другого мира, когда попадает в мир живых. Здесь важную роль играет поцелуй живого человека — он заставляет забыть женщину из загробного мира. Василиса Премудрая (героиня русских и украинских сказок) просит царевича: «Не целуй сестрицы, не то меня позабудешь» , «не целуйся только с своей крестной матерью, а то меня позабудешь», «там застанешь у себя багато и сестер, и братев, да хоть як вони будуть просить, щоб ти их поциловав,— та не цилуй, а то зараз забудеш мене». То есть поцелуй живого в фольклоре осмысливается как приобщение к миру живых. Аналогично и поцелуй мертвого должен приобщать к миру мертвых. Все эти представления о загробном мире нашли отражение в «Снежной королеве» и сказах «Малахитовой шкатулки».

В сказке Андерсена важную роль играет поцелуй Снежной королевы: «„. королева поцеловала Кая еще несколько раз — и он забыл маленькую Герду, бабушку и все родное», «. „тут снежная царица еще раз поцеловала Кая, и тогда он совершенно забыл и маленькую Герду, и бабушку, и всех оставшихся дома», «Снежная королева еще раз поцеловала Кая, и тогда он забыл маленькую Герду, бабушку, и всех, кто был ему дорог». Разные переводы «Снежной королевы» дополняют друг друга, помогают наиболее глубоко понять мысль Андерсена, идущую из фольклора. Все дорогое и родное, оставшееся дома, в мире живых, забывает душа умершего в стране смерти. По возвращении в мир людей забывается все, что было во владениях Снежной королевы: «. холодное пустынное великолепие чертогов Снежной королевы было забыто ими, как тяжелый сон». Здесь мифологический мотив получает новое осмысление — в любви и счастье забываются все беды и невзгоды. Никакие тяжелые воспоминания не омрачают «теплого, благодатного лета» Кая и Герды.

Мотив забвения отражен и в сказе Бажова «Горный мастер». Малахитница испытывает Данилу: «Выбирай,— как быть? С ней пойдешь — все мое забудешь, здесь останешься — ее и людей забыть надо». Здесь, как и в сказке Андерсена, побеждает человеческая любовь. «Не могу,— отвечает,— людей забыть, а ее (Катерину) каждую минуту помню». Данила сам делает выбор и возвращается к людям, в живой мир.

В «Снежной королеве» нашла отражение мысль о дальней стране как месте обитания умерших. Чтобы попасть в нее, Каю приходится много дней и ночей лететь по поднебесью: «. они летели над лесами и озерами, над морями и твердой землей. а над ними сиял большой ясный месяц. На него Кай смотрел всю долгую-долгую зимнюю ночь,— днем он спал в ногах у Снежной королевы». Герда идет в царство Снежной королевы, очевидно, не один год, так как, вернувшись, узнает о многих переменах в мире живых: принц и принцесса уехали в дальние края, лесной ворон умер и т. д. А сами Кай и Герда, «проходя в низенькую дверь. заметили, что успели за это время сделаться взрослыми людьми»). Путь Герды в царство смерти долог и труден. Знаменательно, что начинается он путешествием вниз по реке. «Может быть, река несет меня к Каю?» — думает Герда. К исчезнувшему Каю в мир мёртвых Герду может отнести река — этот мотив, очевидно, навеян скандинавской мифологией. Сама река в сказке фантастична, мифологична, тесно связана с древними анимистическими представлениями о живой душе всего живого мира природы, но у Андерсена этот художественный образ передает и поэзию души Герды. Живая, сочувствующая река — плод ее воображения. «Девочке почудилось, что волны как-то странно кивают ей», «Река как будто не хотела брать у девочки ее драгоценность, так как не могла вернуть ей Кая». Герда продолжает свой путь пешком. Она убегает босая от женщины, умевшей колдовать, без башмаков остается перед самыми чертогами Снежной королевы. «Ах, как болели ее бедные усталые ножки!». Думается, что мотив неоднократной смены обуви Герды (утрата красных башмаков, а затем теплых сапожек) связан с представлением, отраженным в волшебных сказках, — чтобы попасть в иной мир, нужно проделать такой долгий путь, что износится несколько пар обуви. «Три пары железных сапог истоптал» — постоянный мотив русских волшебных сказок об исчезнувшей жене или исчезнувшем женихе. В русском фольклоре в царство мертвых героя доставляет конь, для северных народов типичен образ оленя. Северный олень привозит Герду к Снежной королеве.

В сказах «Малахитовой шкатулки» отразилось представление о горах, курганах как месте обитания умерших. Загробный мир находится внутри горы. Катерина по ночам ходит на Змеиную горку в надежде увидеть Данилушку, над ней смеются: «Вовсе рехнулась мертвякова невеста. По ночам на Змеиную ходит, покойника ждет. Перед горюющей Катериной раскрывается гора, в ней она видит своего жениха: «. идет кто-то внизу, на Данилушку походит и руки вверх тянет, будто сказать что хочет. Катя свету невзвидела, так и кинулась к нему. Ну, а пала тут же на землю, где стояла». Но мотив дальней дороги, соединяющей мир человеческий со страной умерших, сохранился и здесь в ряде деталей. Так, Хозяйка медной горы учит Данилушку перед его возвращением в живой мир, чтобы он говорил людям, что «на выучку к дальнему мастеру ходил». В сказе «Малахитовая шкатулка» Малахитница навещает свою дочь Танюшку, живущую среди людей. Горная хозяйка в реальном мире предстает в облике странницы, о своем пути она говорит: «Ноженьки не несут, а итти не близко».

Таким образом, в «Малахитовой шкатулке» сочетаются различные представления о царстве мертвых: оно находится в реальной горе и одновременно в дальней стороне.

«Человек переносит в иной мир свои интересы и идеалы», — указывает В. Я. Пропп. Совершенство, не существующее в реальности, по мысли древнего человека, находится в ином мире. В русских волшебных сказках тридесятое царство — царство золотое, именно там находится Елена Прекрасная — идеал женской красоты, ослепительная жар-птица и другие диковинки. Отметим, что каменный цветок сказов Бажова — идеал красоты в природе и искусстве, воплощение совершенства, неземного мастерства — находится у Хозяйки медной горы, в ином мире. О каменном цветке самый старый мастер говорит: «В том цветке красота показана», а о горных мастерах, то есть умерших, работающих в горе, служащих Малахитнице: «Они каменный цветок видали, красоту поняли». В чертогах Снежной королевы также находится то, что, по ее представлениям, является совершенством, — зеркало разума. «Посреди самого большого снежного зала, бесконечного и пустого, сверкало замерзшее озеро. Посреди озера восседала Снежная королева, когда была дома, она называла его зеркалом разума, самым совершенным зеркалом в мире». Малахитница — покровительница творчества, в ее чертогах все прекрасно. Снежная королева — воплощение неосердеченного ума, главная ценность в ее королевстве — ледяной и абсолютно правильный разум. Это различие обусловливает и разницу в занятиях уведенных ими юношей: Данила, как и другие горные мастера, занят камнерезным делом, Кай — «ледяной игрой разума».

Сюжетная канва «Снежной королевы» глубоко родственна сюжету сказа «Горный мастер». Представительница иного мира, могущественная природная хозяйка — образ, характерный для мифологических представлений всех народов,— увлекает в свои чертоги юношу. Любящая девушка, невеста, не верит в его гибель, ей удается проникнуть в страну смерти; живая человеческая любовь оказывается сильнее великого могущества властительницы «чужого» мира. Жених и невеста возвращаются к людям. Этот сюжет складывается из двух ведущих мотивов: похищение (уход) юноши и возвращение невестой жениха в мир живых.

Остановимся подробнее на этом сюжете, его фольклорных и обрядовых истоках. В языческой древности люди верили, что из загробного мира можно вернуться; мифологический мотив временного ухода в страну смерти сохранил представление о временной смерти и воскресении человека, возрождении его в новом качестве в обряде инициации (посвящения). В период родового строя обряды посвящения существовали у всех народов. Они представляли собой испытания юношей и девушек, достигших половой зрелости, переход их в новую возрастную группу. Посвящаемый, по мысли древних, умирал, чтобы возродиться в новом качестве. Обряды посвящения окружались тайной, происходили в уединенном месте, обычно в глухом. лесу, куда уводили посвящаемых. Оставшиеся дома верили, что ушедшие умерли (вообще в древности всех покинувших родовую территорию считали умершими). Посвященные должны были хранить в тайне ото всех, что происходило с ними в период их «временной смерти». Воспоминания об обряде посвящения сохранила волшебная сказка. В ней уход в загробный мир, в тридесятое царство мыслится временным; сказочные герои возвращаются из него. Приобщившихся к миру мертвых считают взрослыми, полноправными членами рода, с этим связаны сказочные мотивы женитьбы героя и замужества героини, посетивших царство смерти. Герой наделяется знаками иного мира — «чудесными» дарами, «чудесным» знанием, умением, мастерством. Этот мотив отражен в русских мифологических рассказах, где после контакта с представителями фантастического мира (чертом, лешим, водяным) герой начинает ворожить, предсказывать будущее; вообще мастерство человека осмысливается как его причастность к иному миру: мельник и кузнец — люди, постоянно общающиеся с чертом, удачливому охотнику помогает леший и т. д. В «Малахитовой шкатулке» и «Снежной королеве» нашли отражение воспоминания об инициации (мотивы взросления и чудесного мастерства).

Чудесное мастерство Данилы осмысливается в сказе как результат контакта с Хозяйкой медной горы, недаром «по работе-то Данилу все горным мастером звали. Против него никто не мог сделать». Горные мастера — умершие, живущие в горе, «никто их не видит. что хозяйке понадобится, то они и сделают». Высокое мастерство Данила выносит из чертогов Малахитницы.

По возвращении из горы Данила женится на Катерине, обретает новый общественный статус мужа, хозяина дома.

В «Снежной королеве» также отмечено, что, побывав в мертвом царстве, герои повзрослели: «Но, проходя в низенькую дверь, они заметили, что успели за это время сделаться взрослыми людьми». У Андерсена мотив взросления обретает нравственный смысл: дети становятся старше, когда на их жизненном пути встают суровые испытания; преодолевая их, взрослеет Герда — долгие и трудные искания выпали на ее долю, холод и смерть побеждает она, чтобы спасти любимого человека, найти любовь и счастье. Но и повзрослев, Герда и Кай сохраняют детскую чистоту сердец: «. так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою».

Мотив — живой возвращает умершего в мир людей — часто встречается в сказках, мифологических рассказах, обрядовом фольклоре. Наиболее популярен вариант позднего, патриархального периода: жених (муж) уходит в иное царство за умершей невестой (женой). В древнегреческом мифе об Орфее и Эвридике молодая супруга умирает от укуса змеи, и певец Орфей спускается за ней в мрачное царство Аида, музыкой пленяет перевозчика Хароиа, незнающих жалости Эриний и самого бога Аида. Властелин, царства мертвых возвращает певцу жену. Но, не выполнив условия Аида, Орфей оглядывается, чтобы увидеть любимую,— и Эвридика исчезает навсегда. Русские волшебные сказки отразили мотив поисков утраченной жены или жениха. В русских мифологических рассказах популярен мотив: представитель мира живых возвращает в реальный мир девушку, унесенную антагонистом (чертом, лешим, банником и другими духами), и женится на ней. Очевидно, этот мотив также связан с обрядом посвящения. Эту мысль можно проиллюстрировать на примере свадебного обряда. В русском фольклоре свадьба с ее песнями и ритуалами сохранила наиболее полное воспоминание об инициации.

В свадьбе отразилось представление о том, что герой (жених) должен проделать большой путь, чтобы добыть невесту. Утром свадебного дня в доме жениха совершается обрядовый сбор свадебного поезда. Добрые кони ожидают у крыльца,

«слышат, они слышат путь-дороженьку не близкую».

Жених просит у родителей благословения на дальний путь:

«Благослови-ка, родимый батюшко,

Во путь-то, во дороженьку,

Во чужу дальну сторону,

По судьбу-то мою по верную,

По мою-то по сужену,

По сужену, по ряжену».

Путь жениха за невестой подробно описывается в песнях. Он едет через города, болота, реки, леса длинной дорогой.

«Как из лугу-то лугу,

Из зеленого лугу,

Пролягала путь дорожка,

Пролягала путь широкая,

Шириной-то она не широка,

Долиной конца-края нет».

Жених отправляется за невестой в иной, чужой мир. С этим связано частое повторение' эпитета, «чужой» в свадебных песнях. Поначалу невеста причитает, что ей предстоит попасть в чужую сторону, к чужому чужанину, чужеземному человеку. Возможно, в древности под чужим чужанином причитаний понимался не жених, а представитель «чужого», иного мира, у которого девушке предстоит жить. Свадебные обряды до позднего времени сохранили воспоминания о браке невесты с неким фантастическим духом до того, как она сама становится супругой человека. Затем жених едет в чужой мир за невестой и возвращается с ней к живым.

Свадебные песни рисуют невесту, которая в загадочном уединении в окружении девушек-подруг ожидает жениха.

«На горе стоит елочка,

Под горой стоит светелочка.

Во светелочке стол стоит,

За столом сидят девицы,

За столом сидят красные. »

Очевидно, здесь описывается место проведения обряда инициации. Никому не удается увести невесту домой:

«Приходил тут родный батюшка,

Уж он звал меня с собой домой.

Я нейду, нейду, не слушаюсь идти.

Ночь темна, темна, немесячна.

Леса темны, караулов нет,

Реки быстры, перевозов нет».

Лишь на зов жениха невеста откликается:

«Приходил тут сужен-ряженый,

Приходил тут сударь Ванюшка,

Приходил и тут Иванович,

Он и звал меня с собой домой.

Я иду, иду и слушаюсь идти.

Ночь темна, темна и месячиа,

Леса темны, караулы есть,

Речки быстры, перевозы есть».

То есть именно жених увозит невесту назад в «свой» мир, лежащий за темными лесами и быстрыми реками. В сказе Бажова и сказке Андерсена герой и героиня меняются функциями: героиня возвращает из иного мира жениха, живущего у фантастической девы — владычицы страны смерти.

Хозяйка медной горы и Снежная королева — языческие божества. Показательны их взаимоотношения с христианской религией. Когда малахитовые столбы, добытые Степаном (сказ «Медной горы хозяйка»), отвозят «в самую главную церкву в Сам-Петербурхе», то для всех добытчиков богатства горы скрываются, рудник идет на убыль. «Говорили, что это Хозяйка огневалась за столбы-то, что их в церкву поставили. А ей это вовсе ни к чему». Малахитница враждебно относится к христианской религии, не признает ее. Дочь Хозяйки горы и Степана живет в мире людей, у Степановой вдовы Настасьи; придя за ней, Малахитница «все Танюшку дитятком да доченькой зовет, а крещеное имя ни разочку не помянула». Недаром сам Бажов сравнивает свою героиню с языческими марийскими богами. Враждебность языческих духов христианству отражается в мифологических рассказах всех народов, принявших христианство. Популярный мотив русских быличек — нечистый дух боится креста, молитвы, упоминания Бога, победить его может лишь искренне верующий человек.

В сказке Андерсена Герде преграждают путь войска Снежной королевы. «Герда начала читать «Отче наш»; было так холодно, что дыхание девочки сейчас же превращалось в густой туман. Туман этот все сгущался и сгущался, но вот из него начали выделяться маленькие светлые ангелочки. когда Герда окончила молитву, вокруг нее образовался уже целый легион».

Итак, Малахитница и Снежная королева — языческие божества, хозяйки языческого иного мира. Но писатели переосмысливают фольклорные образы, подчиняют их» характеристику своим идеям. Образы владычиц мертвого царства служат выражению авторских концепций Андерсена и Бажова.

В осмыслении Андерсена страна смерти, подвластная Снежной королеве,— мир мертвого, чистого разума, абсолютных идей, абсолютного совершенства. Как указывалось выше, озеро Снежной королевы — озеро разума, она. считает его самым прекрасным в мире — оно абсолютно правильно. Кай, приобщившись к ледяному миру, хвастает, что «знает все действия арифметики, да еще с дробями, знает, сколько в каждой стране квадратных миль и жителей». Он хочет познать вечность, мечтает приблизиться к воплощению чистого разума и разумной красоты. Но «что значит знать?» — фаустовский вопрос, решаемый Андерсеном. Мир невозможно постичь без любви, самопожертвования, осознания глубокой душевной связи всего живого. И Герда, которая не знала арифметики и дробей, внесла высшее,. подлинное знание сердца в холодные чертоги смерти, абсолютного разума — и слово «вечность» само сложилось из льдинок, вечность сама открылась Герде и Каю. Согласно философской концепции Андерсена, мир постигается сердцем. Лишь любовь в сочетании с подлинной, детской христианской верой открывает человеку смысл и красоту бытия. Эту мысль выражают и строки старого псалма, трижды звучавшие в сказке:

Розы цветут. Красота, красота.

Скоро узрим мы младенца Христа.

В философской концепции Бажова мир Хозяйки медной горы — мир совершенного искусства, высшего мастерства, недостижимого человеком идеала, того абсолюта, постоянное стремление к которому порождает творческие муки и творит подлинное искусство. Почему «несчастный тот человек, который каменный цветок увидит»? Это созерцание родит в мастере тоску по идеалу, вечную творческую неудовлетворенность, ибо в жизни абсолютного совершенства быть не может, но именно стремление к нему и движет искусство.

Страна смерти я осмыслении Бажова — мир чистого искусства, творимого в мертвом уединении, в каменной, безжизненной горе, мире забвения; мир искусства, не согретого человеческой любовью. Вечное служение высшему, чистому, но безжизненному идеалу, по мысли Бажова, мучительно для человека. Данила-мастер не может забыть людей и любимой, его разрывают противоположные стремления, это вызывает страдания: он стремится к неземному абсолюту, и в нем бьется живое и горячее человеческое сердце.

Человеческое любящее сердце способно одушевить мертвый разум, безжизненное искусство, победить духовную и физическую смерть.