История России

«Мы ласково называли его Никитой» - в унисон твердят те люди, с которыми мы встречались в процессе создания нашей работы. Хисамутдинов Рустем Исмагилович, Матвеева Сария Сабировна, Сайдашева Земфира Нурмухаметовна, Гараева Неля Гариповна, Давлетьяров Марлис Сафович, Кешнер Черепнев Валентин Михайлович. Кто они, эти люди? Что их объединяет? Ни один знаток не ответит на этот вопрос, если мы не произнесем ключевого слова – «репрессии». Все они, кроме Валентина Михайловича, - дети репрессированных родителей, дети, родившиеся в ссылке, дети, отправленные в детские дома, дети, оставшиеся на попечении родственников. Это все о тех, чьи родители в одночасье стали «врагами» своего собственного народа.

Великая Победа ничего не изменила. Они так и оставались в неведении о судьбе свои родителей. От того дня, когда арестовали их отца или мать и до того дня, когда из прокуратуры СССР пришло официальное извещение о реабилитации - дистанция огромного размера. Детство и юность, школа и первое место работы. Через все это время красной нитью проходит вопрос: «Что писать в графе «родители»? Мы же сейчас хотим понять: когда наступил момент истины, что они чувствовали? Что они вновь пережили? Что для них значит «товарищ Хрущев»?

Вот те нелегкие вопросы, на которые мы, поколение начала XXI века, пытаемся ответить. В своей работе нам хотелось бы не только увидеть сам процесс реабилитации глазами непосредственных ее участников, но и показать личность Н. С. Хрущева через призму восприятия тех людей, которые жили в то время и прошли путь от пугающего неведения и стыдливого умалчивания к реабилитации и открытию архивов.

В нашем лицее каждый год, под руководством учителя истории Елены Михайловны Шуваловой, мы готовим несколько уроков по истории XX века, используя архивные источники. Мы занимаемся в читальном зале центрального государственного архива историко-политической документации Республики Татарстан. Архивные документы – это удивительные «свидетели» истории. Так, например, в ЦГА ИПД РТ хранятся письма, которые писал сын Азат Ахметшин маме Минзиган Сагидулловне в один из мордовских лагерей. Его отец, Ахметшин Миннигарей Ахметович, был председателем Презудиума Верховного Совета ТАССР. В 1938г. расстрелян. Его мать осудили на 10 лет как жену врага народа. Мальчик, оставшийся без попечения родителей, писал: «Ах, мамочка, как же я могу забыть тебя. Ты ведь сама знаешь, что я и три часа не мог прожить без тебя», «Мама, береги себя ради нашей встречи» Встреча матери и сына не состоялась. Пока она находилась в лагере, сын погиб на войне.

В национальном музее РТ находится удивительный источник – книжка для маленького сына, сочиненная и написанная его матерью, отбывающей наказание как жена врага народа. Посвятила она ее двум своим сыновьям: Марату и Марлису Давлетьяровым, чей отец был арестован и расстрелян, будучи председателем правительства Татарской республики. Впоследствии мальчики оказались в детском доме.

Огромное количество источников хранятся и в фондах общества «Мемориал». Мы можем судить об этом, используя интернет-ресурсы фонда. Документы публикуются на страницах центральных и республиканских журналов. Так что недостатка в информации нет.

Но есть еще такое понятие как «устная история». Мы встречаемся с людьми, носителями информации об эпохе, беседуем с ними, берем интервью, составляем анкеты и вопросники. Появляются кино-, фото- и фонодокументы Они откладываются в архиве нашего лицея. Придет время и, может быть, наша небольшая коллекция источников тоже станет подспорьем для изучения истории страны.

В нашем архиве сохранилась запись встречи с детьми репрессированных родителей, которая состоялась еще в 2004 году. Фото и кинопленка сохранила образы В. Г. Бурлакова, А. Гатина, у которых также были репрессированы родители. Сейчас их уже, к сожалению, нет в живых. Тогда они с удовольствием приходили в наш лицей и делились своими воспоминаниями.

Послевоенный период в истории России – период ожиданий и надежд. Возвращались с войны солдаты, возвращались из лагерей осужденные в 1930-х гг. И. прокатилась по стране следующая волна репрессий. Вновь были арестованы и сосланы ранее обвинявшиеся по политическим статьям. Они получили второй срок. Одновременно в стране начинается ряд процессов, которые сейчас хорошо известны как «Ленинградское дело», «Дело Еврейского антифашистского комитета», «Дело врачей». Идут проверки тех соотчественников, которые оказались во время войны на оккупированной территории или в плену. И вновь заработала 58-я статья. Антисоветская агитация и пропаганда, саботаж, клевета на советский строй.

Вот так и жили. Пока не пришла «оттепель». Она была очень своеобразная, эта политическая оттепель. Узнали о судьбе родителей, но в графе «причина смерти» стоял прочерк. Судебные дела в большинстве случаев были недоступны. И все-таки.

19 марта 1956г. было принято постановление Презудиума ЦК КПСС «О рассмотрении дел на лиц, отбывающих наказание за политические, должностные и хозяйственные преступления». Указ Президиума Верховного Совета СССР «О рассмотрении дел на лиц, отбывающих наказание за политические, должностные и хозяйственные преступления» 1956 года. предусматривал создание комиссии для проверки в местах лишения свободы обоснованности осуждения каждого лица, обвиненного в совершении преступления политического характера, а также для рассмотрения вопроса о целесообразности содержэания в заключении тех лиц, которые, хотя и совершили политические или должностные преступления, но не представляют государственной и общественной опасности. Этот же указ предусматривал рассмотрение дел на всех несовершеннолетних, содержащихся в трудовых колониях, решая в необходимых случаях вопросы об освобождении из-под стражи и о передачи на поруки родителям или близким родственникам тех осужденных, дальнейшее содержание которых в колонии не вызывалось необходимостью.

Комиссия заседала неоднократно. Рассматривались материалы открытых судебных процессов 30-х годов. Начавшийся процесс реабилитации, безусловно, принес и духовное раскрепощение. Но не были забыты и материальные вопросы. Пострадавшим назначалась компенсация. Были приняты решения о порядк возврата реабилитированным гражданам сумм конфискованных вкладов, стоимости изъятого у них имущества и др.

Чтобы узнать, что значил этот процесс для семей репрессированных, кем для них стал Хрущев, что они думают о нем сейчас, нужно понять, как они жили, как они выживали. Все познается в сравнении. И лучше всего, оценку того или иного исторического факта услышать из уст очевидцев и свидетелей эпохи. Хотя мы понимаем, что любое суждение субъективно, но также может быть субъективен и любой архивный документ. Поэтому, на наш взгляд, важно предоставить слово непосредственному участнику тех далеких событий. Это тоже важный исторический источник - эпоха глазами очевидца, взгляд семьдесят лет спустя: 1937-2007гг.

Каждая встреча – это страничка ненаписаной повести, скорее всего, народного романа. По всей стране таких страниц создано уже множество. Попробуем вписать в народный роман несколько новых страниц. Но не только с описанием событий, но и с размышлениями авторов.

Страница 1.

Вадим Валентинович Кешнер.

Мне всю жизнь безумно не хватало отца.

В семье каждого есть свои тайны, секреты, интересные, а иногда и грустные истории.

Так одна из таких трагичных историй срывается под актерской маской Народного артиста России и Татарстана, Вадима Валентиновича Кешнера.

«Я последний из Кешнеров, который помнит» - так сказал о себе при встрече Вадим Валентинович, сын репрессированного Валентина Александровича Кешнера.

Семья Кешнеров имеет богатые корни. Здесь переплелись как датские, немецкие, так и чисто русские богатые роды. Генеалогическое древо Кешнеров начинает свой отчет с 1841 года, с академика Йенсена.

«Сначала я опишу кланы параллельно, а потом соединю их воедино».

Вадим Валентинович Кешнер родился 22 марта 1937 года в городе Казани. Был пятым, последним ребенком в семье. Ко времени его рождения в живых был только брат Алексей, родившийся тоже в Казани 2 июня 1933 года.

«А моя мама (Елена Гаврииловна Кешнер, урожденная Тихонова), муленька, как я звал её всю свою сознательную жизнь, родилась тоже последней, семимесячной 9 мая 1905 года» - в семье потомственного купца Тихонова Гавриила Федоровича и жены его Степаниды Ивановны.

«Дедушка мой (Гавриил Федорович) – прекрасный был человек, и мама его любила даже больше своей матери Степаниды».

Степанида Ивановна Тихонова работала в лавке своего мужа и ведала всеми финансами.

«Была очень экономна, если не сказать прижимиста. Но вынутую ею из шкафчика щепотку изюма в войну, в 1943-м, вымытую в кружечке и данную мне – не забуду».

Жили Тихоновы в разные годы в разных местах. Это зависело, прежде всего, от обстоятельств и «настроения» властей.

« Вот, что память сохранила из рассказов мамы.

Октябрь 1917-го. Революция. Тихоновы на даче. Кто-то предупреждает: ночью будет налет «красных». Но разряжается неимоверная гроза, и это спасает дачников. Под утро запрягли лошадь и лесами пошли на Раифу. Ехали и шли долго.

Из Раифы, где их приняли в монастыре, поехали к Каме на переправу. «Как нам повезло, - говорила мама, - что мы проскочили перевоз раньше: потом налетели самолеты и всех с воздуха просто расстреляли». Дальше была теплушка в «столыпинском» вагоне. Были Урал, Сибирь, Байкал, Иркутск».

Когда в центре, и, в частности в Поволжье, стало все успокаиваться, потянулись из Сибири бежавшие туда казанцы. Вернулись и Тихоновы. Жили они теперь в качестве квартирантов.

Дома эти и квартиры все сохранились до наших дней, например, двухэтажный дом на Калинина,25. «Отсюда выходила замуж моя мама за папу».

«Ну, а теперь, – папа». Валентин Александрович Кешнер родился 27 мая 1904 года. Был седьмым, опять же последним ребенком в семье Кешнеров – Александра Федоровича и Луизы Давидовны, урожденной Луизы Вильгельмины Каролины Терезы Йенсен.

Отец бабушки Вадима Валентиновича, Луизы Йенсен, Давид Иванович Йенсен был академиком, скульптором, профессором живописи со своей личной мастерской.

Кешнер и Йенсен приехали в Казань из Санкт-Петербурга. «А как и когда их предки попали в Россию, мне не известно. » По словам Вадима Валентиновича, Кешнеры в Петербурге имели сахарный завод, который был дополнением к фармакологии.

Вообще, Кешнеры были потомственными аптекарями. В Казани на улице Большой Проломной (ныне ул. Баумана) у них был аптекарский магазин «Кешнер и К0». В этом же доме, на втором этаже они и жили. «Мы же молодая семья Кешнеров впоследствии купили дом и жили на Второй Малой, 3».

«Это были счастливые и самые радужные моменты детства, - вспоминает Вадим Валентинович. Я также хорошо помню отца, несмотря на то, что, когда его забрали, мне было всего четыре с половиной года. Мама рассказывала, что папа меня очень баловал: позволял залезать руками в свою тарелку и вытаскивать мясо. Сейчас понимаю, что это довольно противно, но его никогда это не раздражало. Помню ещё отца, входящим в дом с работы и кричавшим: «Смирно». Это был сигнал нам с Лешкой бежать к большим напольным часам и становиться спинами к стеклу, лицом к отцу. И тут вручались ежедневные дары».

Казалось, ничего не предвещало трагедии и такого страшного конца. А день все приближался23 октября 1941 года на улице Профсоюзной арестовывают человека, глубоко порядочного, прошедшего всю финскую войну, и на тот момент являющегося заведующим торгового отдела аптекоуправления г. Казани и Татарстана.

«Первой просьбой отца было попрощаться с детьми. Попрощался. Тут же был обыск». Одной из причин ареста Валентина Кешнера, Вадим Валентинович назвал то обстоятельство, что незадолго до этого его отец получил новый паспорт, где в графе национальность, по ошибке, значилось - немец.

Однако впоследствии было выяснено, что осудили Валентина Александровича за антисоветскую пропаганду. «Казанская пересыльная тюрьма. Это под Кремлём. Я помню, как мы играли с Алексеем на зеленом бугорке у этого здания. Тогда мы, конечно, не понимали, где мы и где папа».

Семья часто навещала Валентина Александровича. Елена Гаврииловна говорила своим сыновьям, что отец в больнице. Через некоторое время Валентина Кешнера посылают в этап. «Лялькин, меня отправляют в этап, прощайте, ваш Валентин 11/IV».

«Записка была маленькая – красным карандашом и почему-то адресованная А. С. Ивановой. Но это точно отец. И это точно было обращено к маме. Ибо никто и никогда не называл маму Лялю – Лялькин мама говорила, что за всю жизнь ни разу не услышала от отца грубого слова. Когда он был не в «настроении» - что было чрезвычайно редко (его принцип: переступил порог дома – оставь всё плохое за ним), он называл маму Елена или Лялечка. Эта была высшая степень неприятия чего-то. Но – подчеркиваю – было это чрезвычайно редко. Они прожили 15 счастливейших лет жизни».

Расплата за это счастье была ссылка Валентина Александровича.

«Но мы были, были счастливы, что не сослали нас».

Последнее письмо, пришедшее от отца Вадима Валентиновича из Сибири, датировано 15 января 1943 года (за шесть дней до смерти). Это письмо было обращением к старшему сыну, Алексею, брату Вадима. Здесь Валентин Александрович просит документы, подтверждающие то, что он русский. «Вы пошлёте документы, и меня не будут считать за проклятого немца». В этом письме, как и во всех других «красной нитью» проходит строка «Дорогая Лялькин, береги детей». И ещё одна особенность, Валентин Александрович знал, что его скоро не станет, ведь не случайно же последние слова звучат так: «Будьте здоровы, счастливы, не забывайте папку. Родная моя, единственно любимая Лялька, спасибо тебе за всё, всё, что ты сделала мне за все время, как мы жили с тобою».

«38 лет! Нет! Он собирался жить. Его убили!».

21 января 1943 года не стало Валентина Александровича Кешнера.

Известие же о смерти отца Вадима Валентиновича было получено через 5 месяцев от его товарища К. А. Егорова 27 мая 1943 года, в день рождения Валентина Александровича.

«Мама работала после отца в аптеке № 13. Несколько посылок вернулось обратно. Мама никак не могла понять (или не хотела?!), почему они возвращаются. И вот 27. мая 1943 года у нее на столе по счетами (работала бухгалтером) оказалось письмоУглышком. Солдатское. И в нём:

«Здравствуйте. Благодарю Вас за заботу в поисках моих родных, сообщаю Вам, что я разыскал их, в конце концов, но получил сообщение о смерти жены и брата на войне. Проживают остальные родные на ст. Зеленый Дол.

Как неприятно и печально, сообщаю Вам, что Валентин умер – после болезни, в январе с/г.

Зная его характеристику о Вас, полагаю, что Вы, не падая духом, и эту утрату перенесёте, а при встрече я Вам подробно расскажу.

А день нашей встречи приближается.

С приветом, К. А. Е. 1. V – 43 года».

Но, к сожалению, с Егоровым встречи не произошло. И тайна смерти отца Вадима Валентиновича осталась нераскрытой.

Вот что записал Вадим Валентинович в своём дневнике в день 50-летнего «юбилея» со дня смерти своего отца:

«Вот сегодня - 21 января. В этот день много-много лет поминалась очередная годовщина смерти Ленина. И ведь надо же, чтобы именно в этот день ушел из жизни мой отец. Как ушёл, знает только он и Бог. Свидетелей нет. И не может быть. Все мертвы. Документов тоже нет, кроме свидетельства о смерти с датой 21 января 1943 года, с причиной смерти – асфиксия (по медицине – удушие). Повесился? Или просто – придушили?!»

«Военный Трибунал

ПРИВОЛЖСКОГО

ВОЕННОГО ОКРУГА

11 апреля 1957 года

№208 г. Куйбышев (обл. )

СПРАВКА

Дело по обвинению КЕШНЕРА Валентина Александровича 1904 года рождения, арестованного 23 октября 1941 года, пересмотрено Военным Трибуналом Приволжского военного округа 10 апреля 1957 года.

Постановление особого совещания при НКВД СССР от 23 мая 1942 года в отношении КЕШНЕРА Валентина Александровича отменено, и дело производством прекращено за отсутствием состава преступления.

КЕШНЕР В. А. до ареста работал заведующим торговым отделом Татарского аптекоуправления г. Казань.

ЗАМ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ВОЕННОГО ТРИБУНАЛА

ПРИВОЛЖСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА

ПОЛКОВНИК ЮСТИЦИ

/МЫШАКОВ/».

В 1986 году, по словам Вадима Валентиновича Кешнера, он, не выдержав, написал письмо в Ухту, где находился в ссылке его отец с 1942 по 1943 года, и получил официальный ответ на свой запрос. В письме было указана в строке причина смерти – всё та же асфиксия, однако дата смерти была другой – не 21, а 22 января.

«Это теперь не существенно», - сухо, но со всей той же грустью в глазах, поясняет Вадим Валентинович.

Но, что же поменялось со ссылкой отца в душе, жизни, в отношении с окружающими горячо любимых отцом сыновей?. Ведь официально, с 1941 года они были детьми «врага народа».

Вот что сохранила детская память Вадима Кешнера:

«На улице – на нашей незабвенной Второй Малой, нас часто дразнили фашистами. Однако в школе все тихо уважали и любили».

Только раз были упомянуты немецкое происхождение семьи Кешнеров. Однажды учитель математики заметила, что у Вадима, возможно, нет способностей к предмету, так как его дед приехал на облучке из Германии без образования. «Как это было связано с моим незнанием и нелюбовью к математике, до сих пор не понимаю».

В народе известна такая поговорка: «не было бы счастья, да несчастье помогло». Так вот негласное – «сын «врага народа», плавно трансформировавшееся на «сын репрессированного (или реабилитированного)», помогло Вадиму Валентиновичу поступить в ВУЗ, где ему не хватило всего одного балла, чем он был очень опечален и огорчен.

«И здесь мне помог отец, пусть даже косвенно».

Хочется сказать, что Вадиму Валентиновичу всегда не хватало отца, несмотря на то, что их «чудо-мать» старалась компенсировать утрату, старалась, как могла. «Учась уже в 10 классе и зная о гибели отца, я всё ещё жал чуда, глядя на наши ворота изнутри двора: вот сейчас откроется калитка, и совершится чудо – войдёт отец»

22 марта 2007 года Вадиму Валентиновичу Кешнеру исполняется 70 лет.

У него есть взрослый сын – Александр. Также имеет замечательного внука и красавицу внучку.

Внуку, Александру Александровичу, пока только четыре, но дед, как знаток театрального искусства видит в нем выдающийся талант и сулит ему светлое актерское будущее.

«-Что ты, Вадька? Ты бревно!

-Ничего! Пустота! И точка»

В. В. Кешнер.

В середине 90-х годов в квартире Вадима Валентиновича Кешнера раздался звонок. Звонил неизвестный с Чёрного Озера. Спросил единственный вопрос: «Хотите познакомиться с делом отца?» Ответ был, конечно, утвердительным.

По воспоминаниям Вадима Валентиновича, вглядываясь в этот «листочек» (всё, что осталось от отца да ещё только одна елочная игрушка-грибок-подарок сыну), он испытал всего два самых запоминающихся чувства: ужас и пустоту.

Ужас покорял его сознание снова и снова от мысли о гибели, «нелепой», возможно, подстроенной смерти отца.

Испытанное же тогда чувство пустоты Вадим Валентинович объяснил весьма конкретно, с примером из личной жизни.

В 1970-71-х годах Вадим Кешнер играл главную роль, роль Пушкина в спектакле Ю. Дынова «Всего тринадцать месяцев». Поехав в Ленинград, он заглянул в дом-музей А. С. Пушкина, и так проникся к хранительницам этого музея, что они единогласно решили показать ему нечто особенное. Пройдя несколько анфилад дверей и комнат и войдя в необычный овальный зал, через минуту в руках Вадима Валентиновича оказались подлинники «Евгения Онегина», «Руслана и Людмилы» и др. «Все рукописи в профилях, всё несколько раз зачеркнуто. Удивительно толстая бумага. Непередаваемо».

И всё же, что он чувствовал тогда, именно в тот момент? Что значит это «непередаваемо»?

«Я внутренне спросил себя:

-Каковы ощущения?

-Ничего!

В тот самый миг, я будто взорвался, и гневился сам на себя.

-Что ты, Вадька? Ты бревно! Опомнись!

-Ничего! Пустота! И точка»

После просмотра рукописей он, поблагодарив, вышел, и, не успев дойти до Невского, поймал себя на мысли «меня начало просто физически бить, электрически, током, от волнения, от всего увиденного и понятого мной». Какая, должно быть, была пустота, чтобы наступила такая реакция.

«Когда сильное потрясение, тогда пустота. Такой шок, что сил на эмоции нет».

Аналогичное чувство посетило его и при ознакомлении с делом отца.

«Всё-таки удивительно устроена жизнь: предполагаешь одно, а вдруг получается что-то, и всё изменяется, течет совершенно в другом русле».

Рустем Исмагилович оказался человеком с очень интересной судьбой. Родился он 15 июля 1938 года. Его отец, Хисамутдинов Исмагил Фатхутдинович, был репрессирован и сослан в Норильск. «За отца» посадили и мать. Причем, мама Рустема Исмагиловича носила его уже под сердцем. «Сердобольные» начальники НКВД «разрешили» ей родить в Казани, а затем отправили по этапу. Рустему в то время было всего 4 месяца. Поэтому его «посадили» вместе с мамой. Пять лет маленький Рустем находился в спецпоселении в Мордовии.

«Я помню, как вечером серая масса рабочих выходила из леса, усталые матери бежали к своим детям, чтобы накормить и согреть их, и подарить им хоть каплю материнской ласки». Больше из лагерной жизни Рустем Исмагилович ничего не помнит, ему ведь было всего 5 лет. К тому же, может этот провал в памяти был защитной реакцией – стирать из памяти не самые лучшие моменты жизни.

Зато Рустем Исмагилович прекрасно помнит, как они возвращались домой, в Казань, помнит, как ехали на поезде. Очень хорошо помнит, что сидел на коленках у «военного дяденьки» и тот кормил его сахаром-рафинадом. «Это, наверное, было самое первое счастливое воспоминание моего детства, поэтому, наверное, я так отчетливо его помню». Как они приехали в Казань, каким ему показался этот, совсем еще новый для него, мир, Рустем Исмагилович тоже не припомнит. Да это и понятно, разве мог понимать пятилетний ребенок, что теперь его жизнь изменилась? «А мама казалась очень встревоженной, она испуганно озиралась по сторонам, как будто не узнавала свой город. Когда мы приехали домой, помню, как какая-то женщина (кажется, это была бабушка) сказала, как мне теперь кажется, на татарском: «Вернулась, доченька?!» Потом еще помню, что дома было темно – не было света. Как потом мне рассказывала мама, отключили его еще тогда, в 1938-ом, когда ее арестовали. Наш дом не подключали к электричеству вплоть до 1958-ого года, когда и отца, и мать реабилитировали». Маме Рустема Исмагиловича очень повезло, что вернулась она более или менее здоровой, что дома ее ждали любящие люди, которые не отвернулись от нее в тот трудный для нее период.

Жизнь после лагеря была непростой. Нужно было заново учиться жить среди людей, учиться жить на свободе. Ведь свободу сначала надо было почувствовать, убедиться в том, что люди не смотрят косо, не относятся с холодным презрением. «В какой-то степени маму спасали письма, которые она писала своим подругам из лагеря. Особенно часто она писала одной узбечке. Помню, что как-то раз письмо от нее пришло на арабском языке. Его пришлось отправить обратно, так как арабского в нашей семье никто не знал».

С мамой Рустем Исмагилович прожил недолго, его отправили к теткам, которые жили в другом районе города. Наверное, мать хотела уберечь его от той холодности и настороженности, с которой относились к ней, и которая, несомненно, отразилась бы на мальчике.

В детском саду его никто не выделял, к нему относились так же, как и к остальным детям. Может быть потому, что просто не знали о его семье (ведь он жил не с матерью), а может, на самом деле не придавали значения тому, что его отец – враг народа, а мать отсидела в лагере. Время было такое - многие сидели.

В восемь лет, в 1946 году, Рустем Исмагилович пошел в 1-й класс, в 37 школу г. Казани. И вот тут началось. Дети бывают порой очень жестоки, не понимая, какую боль они причиняют другим. Его называли безотцовщиной. Обидно было до слез. «А в 10 лет я осознал себя как личность и понял, что за обиды нужно платить. И я отплатил всем обидчикам – кулаками. У меня не было отца, который мог бы объяснить, что сила не в кулаках, а мать уже ничего не могла поделать, да и не до меня ей было: она очень много работала, чтобы прокормить и одеть меня. Но денег все равно не хватало». Рустем начал замечать, что все его одноклассники одеты гораздо лучше, чем он. А он ходил в школу в залатанной одежде, доставшейся от родственников. Чувство обиды и несправедливости не давало ему покоя. И некому было успокоить, утешить его. Чтобы хоть немного самоутвердиться и не чувствовать себя таким нищим и униженным, он начинает. «шарить» по карманам в школьной раздевалке. Чувство ущербности заставляло его ввязываться в каждую драку, чтобы хоть как-то выместить всю горечь и злобу. А драки случались часто, в основном они возникали на почве национальной неприязни, шли стенка на стенку: русские на татар, татары на русских.

Проблемы были не только с учениками, но и с учителями. Как-то раз завуч школы поймал его и, отчитывая за очередное хулиганство, в гневе выкрикнул: «Я тебя в тюрьму посажу!», на что мальчик ему спокойно ответил: «А я там уже был». Из-за трудного характера его перевели в школу №5 в Суконной слободе, тем самым, надеясь усмирить его непокорность, так как в новой школе были совсем другие нравы. Но он и там дрался так же отчаянно, никто не сумел сломить его непокорность.

Учился Рустем Исмагилович плохо, отличников в их школе не любили, при всяком удобном случае били. Поэтому Рустем и не рвался в отличники. «Как-то раз совершенно случайно получилось так, что домой я возвращался с одним отличником. Поэтому в тот день этого отличника впервые не побили. Его родители, узнав об этом, предложили мне каждый день сопровождать этого мальчика в школу и из школы, а они за это будут меня кормить и всячески благоволить ко мне. В то время я в первый раз попробовал колбасу и познал вкус настоящей жизни». За это Рустема Исмагиловича стали недолюбливать, один раз он даже чуть не поплатился за это зрением: в него кинули кирпичом, и осколок попал в глаз. Но его это не остановило, жизнь была трудная, и за место под солнцем надо было бороться.

Окончив школу, Рустем Исмагилович решил поступить на геологический факультет Казанского университета, но потом передумал и пошел сдавать экзамены на биологический. Первый же экзамен – английский язык - он с треском провалил, получив «двойку». Но это его не остановило. Сразу после школы, еще до поступления, Рустем Исмагилович работал на обувной фабрике. Он обратился к председателю своего профсоюза, и тот написал письмо в университет, в котором просил предоставить возможность пересдать экзамен. В приемной комиссии его узнали, так как на пересдачу он пришел через два дня. Стало понятно, что этот молодой человек не оставит их в покое и будет приходить, пока не поступит. Уж чего-чего, а настырности и упрямства Рустему Исмагиловичу было не занимать. Он с отличием окончил школу под названием «улица» и хорошо усвоил все ее уроки. В 1957 году он был зачислен на биологический факультет Казанского Государственного Университета.

Уже будучи студентом, он узнал всю правду об отце: к матери пришел какой-то человек и подробно расспрашивал об аресте и жизни в лагере. В том же году они получили документы о реабилитации отца. Посмертно.

«Что я тогда почувствовал? Пустоту. И обиду. Обиду за то, что меня лишили отца, за то, что посадили мать. Я даже узнал, кто сдал отца. Этому человеку все вернулось: с ним поступили так же, как он поступил с моим отцом. Его тоже посадили. Я встречался с ним уже после того, как его реабилитировали. Злости не было, был лишь немой вопрос: «За что вы так с отцом?» Меня лишь одно коробит по сей день: его фамилию вместе с фамилией отца поместили в Книгу Памяти. Разве он этого достоин?!».

«В 1978 году я вступил в партию. Вступал, потому что должность требовала партийности, а работал я начальником Рыбнадзора. В анкете прямо написал, что отец был репрессирован, а потом реабилитирован».

Теперь Рустем Исмагилович является председателем «Общества жертв политических репрессий», которое существует с 1999 года. Его члены помогают друг другу, проводят мероприятия: встречаются с молодежью, пишут воспоминания и книги. Каждый год, в день Памяти - 30 октября, они собираются на Архангельском кладбище в Казани и отдают дань прошлому.

«Вся история России прокатилась по моей семье» Так начала свой рассказ Уразманова (Матвеева) Сария Сабировна, дочь одного из тех людей, которых в те времена называли «врагом народа».

Придя на эту встречу и увидев Сарию Сабировну, мы поначалу растерялись. Какие вопросы можно задавать, а какие нет? Мы боялись спрашивать о ее чувствах и ощущениях в то время, когда забрали отца, а ведь именно это нас и интересовало. Но Сария Сабировна держалась молодцом и старалась подробно рассказать о тех временах. А еще она принесла нам воспоминания ее младшей сестры.

Из воспоминаний младшей сестры, Уразмановой (Мирсаетовой) Адыбы Сабировны: «В 1931 году, когда мне было шесть месяцев, наша семья переехала в г. Казань. Жили мы на ул. Волкова, дом 16, кв. 2. Здесь, с 1931г. по 17 октября 1936г. я прожила самые счастливые моменты своего детства.

Отец работал товароведом в книжном отделе Татсоюза, мама - на молочном заводе, была ударницей социалистического труда.

Отец, по профессии педагог, знал толк в воспитании детей. Был разумно строг, требователен, с установкой – «все начинается с детства», посему поблажек нам не давал, приучал к порядку во всем – в большом и малом, уважению к старшим по возрасту. Дети в семье заботились друг о друге, младшие должны были слушать тех, кто старше. А самой старшей из нас – Музе – отец доверял во всем, делился с ней семейными проблемами, вел серьезные разговоры о своих делах на работе, совершенно по-взрослому и совершенно на равных.

Обстановка в нашей квартире из двух комнат была простая. В большой комнате – родительской – стоял огромный стол, где собирались на обед в один и тот же час всей семьей. Железная двуспальная кровать для родителей, на стене вдоль нее – вместо коврика - висела большая физическая карта СССР, по которой впоследствии мы, младшие дети, любили путешествовать – находить реки, озера, моря, горы, острова и полуострова, города с удивительными названиями. Все было, как наяву. В дальнейшей нашей жизни нам через эту игру в поисках неизведанного привилась настоящая любовь к путешествиям по родному Отечеству с названием СССР.

На стене, возле окна, была закреплена радио-тарелка, через нее с утра разливались удивительные звуки народных песен в исполнении Гульсум Сулеймановой, Рашита Вагапова и других любимых певцов татарского народа.

Для детей в их распоряжении была маленькая комната. Еще был длинный коридор – общий с соседями, общая большая кухня, где на примусах готовились обеды, ужины, проводилась стирка.

Отец любил подкладывать нам, младшим детям, небольшие детские книжечки с яркими красочными иллюстрациями. Они всегда привлекали наше внимание, будили нашу фантазию и к желанию читать тексты под иллюстрациями, хотя мы еще не умели читать, так как ходили в детский сад.

Детский сад №37, что возле музея В. И. Ульянова-Ленина, мы очень любили, воспитатели были отличные. Заведующая, которую мы звали тетя Аня (Ефимова) была большим мастером-профессионалом в воспитании и образовании детей. Наш отец был бессменным членом родительского комитета, часто бывал в детском саду. Коллектив его хорошо знал и уважал.

В каждой группе было много игрушек, мы относились к ним очень бережно, умели играть с ними и никогда не ломали.

Дома все свободное время проводили в основном на свежем воздухе – в подвижных играх. Двор дома был большой, всегда зеленела трава. А еще при доме был большой сад, в котором росли самые разные деревья – лиственницы, клены, вязы, дикие заросли малины, яблони. Мы наслаждались всеми Дарами Природы. Под каждым из окон дома были разбиты цветочные клумбы, цвели жасмин, розы, сирень. Аромат цветов так и лился в открытые окна квартир.

В саду была огромная спортивная площадка, где старшие по возрасту юноши и девушки играли в волейбол, крокет, а для младших детей была оборудована обустроенная сцена с навесом над ней. Были установлены и ряды скамеечек для зрителей. Мы, дети, любили выступать – исполняли смешные сценки, пляски, песни. Было весело, зрители смотрели всегда с большим удовольствием.

А сколько было подвижных игр на бег в «ловилки», жмурки, множество игр с мячами. Любили скакалки. Водили хороводы. И во всем была инициатива самих детей.

В нашем одноэтажном доме из восьми квартир было много детей, только в подвальном помещении дома проживала огромная рабочая семья Храмовых из десяти детей, семья Чамриных, где детей было чуть поменьше. Несмотря на хроническую бедность, все дети впоследствии стали хорошими людьми, ни один из них не сошел с колеи.

Но вскоре волшебной сказке из золотого детства приходит конец, и – навсегда»

Сария Сабировна: «В 1937 году моя мама умерла из-за неудачного аборта. Нас осталось четверо детей. Через три месяца (мы еще никак не могли прийти в себя после смерти мамы) в ночь на 25 января забрали папу. Двое людей приехали на черной машине и сказали всего одно слово:«Cобирайся». Нам никто ничего не объяснил, я только помню, что отец все время повторял: «Дети, это какая-то ошибка. Не волнуйтесь, я скоро вернусь». Но он не вернулся ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. В ту страшную ночь Сария Сабировна в последний раз видела своего отца. Так четыре сестры остались сиротами

Историческая справка. Постановление ЦИК и СНК СССР "О запрещении абортов, увеличении материальной помощи женщинам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводах» было принято 27 июня 1936 года.

1. В связи с установленной вредностью абортов, запретить производство таковых как в больницах и специальных лечебных заведениях, так и на дому у врачей и на частных квартирах беременных.

2. За производство абортов установить уголовное наказание врачу. от 1 года до 2 лет тюремного заключения. за понуждение женщин к производству аборта. до 2 лет. В отношении беременных женщин. общественное порицание, а при повторении - штраф до 300 рублей".

Сария Сабировна показала нам две удивительные фотографии. На первой - все четверо детей вместе с матерью и отцом. Счастливая семья. Это 1935г. На второй (год спустя) – четверо детей с отцом у гроба матери. А на следующей фотографии семьи уже не будет. Потому что не будет отца.

Хорошо, что старшая сестра Муза к тому времени завершала обучение зубоврачебном училище, она и помогала своим сестренкам, чем могла. Поражаемся ее стойкости и силе. Задаем себе вопрос: А мы бы смогли? Не сломались, не отчаялась бы?

Следующее воспоминание - обыск. Что искали, нашли ли что-нибудь – Сария Сабировна не помнит. Но в памяти все же осталось одно яркое пятно: «Я ясно помню малиновое пальто, которое они тоже почему-то записали вместе с другими какими-то вещами».

Так они и жили, без материнской ласки, без поддержки отца. Кто знает, что случилось бы с ними, если бы не старшая сестра?

Интересно, а кого дети винили в том, что случилось с их отцом? Ведь был же кто-то, кого они считали виновником своих бед и такой жизни?

«Ну что вы, у меня тогда и в мыслях не было винить в этом кого-либо, тем более власть или Сталина. Я даже подумать о таком не могла, я воспринимала это как-будто так и должно быть. Я была пионеркой, и, представьте себе, в седьмом классе я даже получала сталинскую премию за отличную учебу! Все мы в те времена любили и почитали товарища Сталина, я бы даже сказала, боготворили. Мне в голову даже не могла прийти мысль, что во всем виноват Сталин. Будучи пионеркой, я ходила заниматься со слабыми учениками к ним домой. Их родители меня и подкармливали, и два-три полена дров могли дать».

Что искренне порадовало в рассказе Сарии Сабировны, так это то, что, по ее словам, никто не относился к ней с презрением, никто не был с ней холоден из-за того, что отец ее сидит. Может быть потому, что в то время многие «сидели», причем сидели ни за чтоСария Сабировна вспоминает, что постоянно подрабатывала: «убирались и мыли полы, через которые тут же перешагивал наш же ученик. Так что унижений было предостаточно», но со всеми учителями у них были очень теплые, дружеские отношения, и класс у них был очень дружный, всегда старались помочь друг другу. Все-таки, общая беда сплачивает, ведь в то время шла война, и многие жили бедно.

«Жили мы очень бедно, но молодым девушкам хотелось красиво одеваться и поэтому мы с подругами сдавали кровь и получали за это небольшие деньги,впоследствии замуж я выходила в тот самом платье, которое купила на «донорские» деньги. Правда, когда муж узнал, какой ценой мне досталось это платье, он запретил мне «тратить свое здоровье» на такую чепуху. С тех пор я больше не надевала это платье».

В 1944г. Сария Сабировна окончила семилетку и поступила в фармакологическое училище, по окончанию которого ее пригласили продолжить обучение в Москве. Но на это нужны были деньги, которых не было. Не было и родителей, которые могли бы чем-нибудь помочь: занять деньги или найти знакомых, которые могли бы быть полезными. Она осталась наедине со своей проблемой и сама должна была решить ее. Очень обидно, но Сария Сабировна не смогла продолжить обучение в Москве. Она, конечно, огорчилась, но молодость – прекрасная пора, когда беды быстро забываются. Вот Сария Сабировна и не стала долго горевать. Ее манила романтика и она по распределению поехала работать на Дальний Восток, в Амурскую область, в город Свободный, который, как она потом узнала, был построен «на костях» репрессированных.

«По пути мы на несколько дней остановились в Иркутске. Мне кто-то сказал, что, возможно, мой отец где-то здесь. В то время я была настолько наивна, что все еще верила в возвращение отца. Я два дня искала его в Иркутске, пыталась хоть что-то разузнать о нем. Ночевала на вокзале под лестницей. Но так ничего и не смогла узнать».

В новом городе судьба преподнесла ей настоящий подарок, как говорит сама Сария Сабировна. Там она познакомилась со своим будущим мужем. Их судьбы были удивительно похожи: его родители тоже были репрессированы и, впоследствии, расстреляны. Видно, судьба не зря свела этих двух людей, вместе они счастливо прожили 28 лет.

«Когда Вася сделал мне предложение, я сначала даже растерялась. Видя мое замешательство, он посоветовал мне съездить к сестрам и «попросить благословения» на брак. Старшая сестра была против, средняя и младшая отнеслись к этому нейтрально. Но я решилась и вышла замуж. Я очень благодарна подругам, которые мне тогда очень помогли. Они устроили свадьбу,накрыли стол. Благодаря им у меня была настоящая свадьба».

О том, что отец был объявлен «врагом народа», Сария Сабировна узнала после 21 года пугающей неизвестности и мучительных ожиданий. В 1958 году отца реабилитировали посмертно за отсутствием состава преступления. В свидетельстве о смерти в графе «причина смерти» стоял прочерк. Почему-то именно из-за этого прочерка в сердце как-будто что-то оборвалось

О судьбе отца она узнала много позже из статьи казанского историка Булата Файзрахмановича Султанбекова, напечатанной в газете «Советская Татария» 11 февраля 1990 года. Ее отца, Уразманова Сабира Шакировича, расстреляли 15 февраля 1938 года в числе девяти человек, которые входили в «группу» знаменитого ученого историка, педагога Хади Атласова. Все они были осуждены Военным трибуналом ПРИВО 28 октября 1937 года по статье 58-й, пунктам 2,4,6,7 и 11.

«Заседание Военного трибунала ПРИВО проходило за закрытыми дверями в клубе Менжинского с 23 по 28 октября. Как и определено было свыше, вел процесс бригвоенюрист Микляев, члены суда военюрист 1 ранга Тулин и военюрист Кутушев. Переводчиком был назначен секретарь Бауманского райкома ВКП(б) Улунбеков. В качестве свидетелей выступали 16 человек. Все они горячо уличали подсудимых в преступлениях, которые были названы в обвинительном заключении.

А обвинения были, даже в рамках 58-й статьи, самые серьезные: подготовка вооруженного восстания, шпионаж, пропаганда и призывы к свержению советского строя. Конкретно это звучало так. Подсудимые создали контрреволюционную националистическую повстанческую шпионскую организацию, ставившую задачу свергнуть Советскую власть и создать тюрко-татарское государство на буржуазной основе. Руководителем был назван Х. Атласов. Кроме общих обвинений, некоторым подсудимым были предъявлены конкретные: Б. Фаттахову – в создании групп по переходу границы, С. Уразманову и И. Идрисову – в том, что они агенты иностранных разведок. ». Практически все подсудимые, полностью или частично, отказались на суде от ранее данных показаний. Восемь из них прямо заявили, что оговорили себя и других «под воздействием следователя».

«Что я почувствовала, получив документы о реабилитации? Горечь. И нестерпимую боль из-за того, что этого не произошло раньше».

Неприязни к Сталину у Сарии Сабировны не появилось даже после XX съезда КПСС, на котором был разоблачен культ его личности. «Не могла я поверить в это. Виноват был кто угодно, но только не товарищ Сталин. Вот Берию не любила». Как мы видим, процесс и самопознания, и понимания того, что произошло, а главное, почему это произошло, к XX съезду еще полностью не завершился. Понадобятся еще многие десятилетия, чтобы история страны не преподносилась с точки зрения только тех, кто управлял страной.

Хрущева тоже любили и как-то по-дружески к нему относились, товарищески называя «Никитой». И, как бы многие историки не критиковали его личность и его действия, для тысяч людей он навсегда останется освободителем. «Для меня Хрущев был и остается светлым человеком, несмотря на то, что многие его ругают. С приходом Хрущева стало свободнее жить, появились хорошие квартиры. Но самая главная его заслуга в том, что он набрался смелости и освободил столько людей, которые были осуждены ни за что. Я благодарна ему за это».

Сария Сабировна не замкнулась в себе, не озлобилась на весь мир, не опустила руки и не потерялась в этой жизни. Она стала настоящим человеком, человеком с большой буквы, потому что пережить такое – значит быть очень сильным и терпеливым человеком. «Я считаю, что надежды отца я полностью оправдала, да и все мы оправдали – мы выросли честными людьми и добились чего-то в жизни».

Мы уже не боялись того, что судьба наших родителей как-то негативно повлияет на нашу жизнь

Сайдашева Земфира Нурмухаметовна, профессор Казанской музыкальной консерватории. Мать двоих детей, а с некоторых пор и счастливая бабушка. С открытым сердцем приняла нас Земфира Нурмухаметовна. Но совсем скоро мы заметили, как изменились ее глаза: в них читались скорбь, грусть и даже горечь, хотя на устах все ещё сияла улыбка. А причиной такого изменения является рана, которая была нанесена в детстве, в ходе сталинских репрессий, в жернова которых попала и ее семья.

Историческая справка. Сайдашева Земфира Нурмухаметовна (р. 1938г. ), музыковед, педагог. Заслуженный деятель искусств ТАССР (1989г. ). В 1967-76гг. работала в институте языка, литературы, истории Казанского филиала Академии наук СССР. С 1977г. преподает в Казанской консерватории. Автор работ по вопросам татарской музыкальной культуры.

Земфира Нурмухаметовна родилась в мае 1938года. Отец, Нурмухамет Гаязович, в 1892 году родился в Казани. Мама, Зайнаб Амировна, появилась на свет в 1895году. Отец был директором обувного комбината, где, в основном, работали глухонемые. Мама занималась воспитанием детей. Счастью семьи Сайдашевых завидовали все: ведь в их доме всегда царили уют и покой.

Может, совсем по-другому сложилась бы судьба Сайдашевых, если бы не события, произошедшие в ночь с 21 на 22 декабря 1937 года. «За отцом приехали ночью. Никаких слез, прощаний не было. Пришедшие за ним люди сказали, что скоро он вернется. Ничего не велели брать с собой». Но отца они больше не увидели. И Земфира Нурмухаметовна знает его только по фотографиям. Кроме меня ещё была старшая сестра, которой было 17 лет, и два брата 14 и 10 лет соответственно. Мной мама осталась в положении.

Кровь в жилах стынет, когда ставишь себя на место матери Земфиры, Зайнаб Амировны. Пустая, холодная квартира. Вывезено все самое ценное, в том числе и дрова. Трое маленьких детей смотрят на тебя усталыми, голодными глазами. А ведь под сердцем ты носишь еще одно маленькое, невинное создание. Произошедшее событие буквально выбило почву из-под ног бедной женщины. Страшная мысль о смерти стала все чаще ее навещать. Из устных воспоминаний мамы, рассказанных Земфире: «Однажды возникла мысль броситься под трамвай. Хорошо помню, как подошла к рельсам, но тут вдруг ты сильно зашевелилась в животе. Это меня остановило». Но чудо все-таки произошло. «В один из этих дней, когда меня дома не было, по-видимому, зашел Касыйм Сулейманов (брат отца), возвращаясь по пути из командировки. Увидев пустую комнату и сидящих в пальто детей, он все понял. Вечером я, сильно уставшая, легла спать. То ли ночью, то ли под утро (было ещё темно) в дверь постучали. Я думала, что приехали за мной. Это была Рабига (жена Касыма). Они привезли нам дрова. Плача, я упала и обхватила её ноги. Так мы были спасены». Семья Сулеймановых еще ни одни год продолжала помогать Сайдашевым, несмотря на очень большой риск самим оказаться в лагерях за содействие семье «врага народа».

Отец не возвращался. Мать, беременная на 5-ом месяце, бегала по тюрьмам, пока не обнаружила мужа в одной из тюрем и стала носить передачи. Ей приходилось простаивать огромные очереди, порой занимая их с ночи. Так продолжалось до середины января 1938 года.

Земфира Нурмухаметовна рассказывает: «Так продолжалось до 16 января. А 16 января уже 1938 года, когда мама подошла к тому окошечку и сунула сверточек, вместо этого ей самой бросили узелок и закрыли окно. Она не поняла, что же произошло, и постучалась вновь. Но в этот момент ее уже сместили другие женщины, мол, твоя очередь прошла. Мать вернулась домой, вся уставшая, оставив этот сверток на столе». Из воспоминаний старшей сестры, Наили Нурмухаметовны: «В какой-то день у мамы не взяли передачу и вернули узелок с нижним бельем отца. Мама принесла его домой и опять куда-то ушла, а я как раз стирала и тут же взяла и папино белье. Мы с мамой думали, что отцу дали тюремную одежду. Когда стали гладить, то обнаружили зашитую суровыми нитками записку, которую прочесть было уже невозможно. Мы очень плакали, но ничего не могли сделать. После этого у мамы не принимали передачи и сказали, что отец отправлен в ссылку на 10 лет без права переписки».

Суровая зима закончилась, а в мае родилась маленькая Земфира. Мать не могла найти работу, так как везде ее считали женой «врага народа», поэтому жили они в условиях страшной нищеты. И тогда она приняла решение: отдать дочь в ясли-интернат. Впоследствии долгие разлуки с матерью дали свои «плоды»: «Я росла, совершенно не зная татарского языка, мама же плохо говорила по-русски. И даже происходили такие курьезные случаи: мама, забрав в очередной раз меня домой, слышала от меня такие слова, мол, хочу домой, то есть в интернат. Потому что маму я плохо понимала».

«Ангелом-хранителем» детей стал Р. Л. Поляков (директор музыкальной школы). В 1937 году, когда проходил обыск, из квартиры вывезли абсолютно все вещи. Осталось только пианино. По-видимому, предполагает Земфира Нурмухаметовна, оно было достаточно громоздким, и сразу увезти его не смогли. Директор музыкальной школы дал справку. Что пианино принадлежит школе и не позволил вывести его из дома. После этого стал близким другом семьи на многие годы. Из воспоминаний мамы, рассказанные Земфире: «В январе 1938 года остро встал вопрос о продолжении занятий детей в музыкальной школе, так как оплачивать учебу было нечем. Однако Р. Л. Поляков не позволил бросить школу, освободив от оплаты, несмотря на то, что они были детьми «врага народа». Дети продолжали учиться, выступали на юбилейных концертах школы. Их успехи были отмечены в газетах. В одной из них была опубликована фотография «трио Сайдашевых», где все играли на разных инструментах: Наиля – на пианино, Казембек – на виолончели и Анвар – на скрипке. В другой газете был опубликован очерк о Казембеке - как об отличнике музыкальной школы».

Им, а особенно Земфире Нурмухаметовне, в школе уделяли очень много внимания. Она поначалу и не понимала, почему же с ней так возятся. А ее просто оберегали. Ведь она еще не осознавала всей трагедии, что произошла с ее семьей. Поляков помог Земфире поступить в музыкальное училище. Окружавшие ее люди всячески старались привить ей, «большой лентяйке», по ее собственному выражению, чувство прекрасного и любовь к музыке. Поначалу, занимавшаяся лишь из-под палки Земфира Нурмухаметовна, сейчас очень благодарна им всем, ведь впоследствии свою жизнь она связала именно с музыкой. «После 1945 года я все же бросила школу, и тогда Поляков долго ходил к нам, меня воспитывал и все добился моего восстановления. И за это я хочу сказать ему огромное спасибо». Наверное, поэтому, как признается сама Земфира Нурмехаметовна, она не озлобилась на весь мир, ведь ей не на кого было обижаться, ее окружали такие прекрасные люди.

Мы задали вопрос: «Как к Вам относились дети, окружающие? Упрекали ли Вас в безотцовщине. И чувствовали ли Вы это клеймо: клеймо детей «врага народа?»

«Честно говоря, я особо не чувствовала на себе этого клейма. Я жила, училась среди осиротевших детей: у тебя нет папы, и у меня нет И как бы на фоне такого общего, массового горя, мое собственное так не выделялось. И, наверное, вот эта общая беда и помогла нам не зарыться в собственную боль и трагедию. Так что, безотцовщина была везде и всюду».

А в это время их мама все ещё ждала мужа. Это был 1948 год. Бедная женщина «дергалась» при каждом стуке в дверь. Тогда дочь не выдержала и спросила ее, почему же она так нервничала. «И тогда она мне, десятилетней девочке, рассказала правду. Только одного она мне не могла сказать: почему он был арестован. Ведь она и сама не знала. Но тогда я даже не думала, что отца считают врагом народа. Видимо нас от этого просто оберегали. С этим в жизни я встретилась много позже».

Мы решили задать главный для себя вопрос, что она чувствовала по отношению к человеку, обрекшему ее семью на такие страдания, по отношению к Сталину. К моему удивлению, она довольно спокойно и ровно относится к этой личности. «Я помню тот день, когда умер И. В. Сталин. Мы искренне плакали, ведь умер «отец народов». А вот когда я вернулась домой, мама что-то шила и тихонько пела. Я не выдержала и упрекнула ее в этом. А мама сурово на меня посмотрела и сказала: «Как тебе не стыдно?? Может отец вернется!». Может быть, потому что они были маленькие, они никого ни в чем не винили. Они просто жили. Единственное, что угнетало Земфиру Нурмухаметовна, так это нищета. Позже из-за этого у нее появились комплексы.

Но время шло, и что-то обязательно должно было измениться.

1957 год. Реабилитация. Земфира Нурмухаметовна прекрасно помнит эти дни. «Мама, уже и так поседевшая и уставшая, тяжело перенесла то время. Нам выдали справку о том, что отец погиб где-то в лагерях, от рака легких. Дали свидетельство о смерти». Тяжелая пора репрессий, с таким трудом одержанная Победа. Эпоха Сталина, наконец, закончилась. Семья Сайдашевых, как миллионы других людей, свято веривших в справедливость правления И. В. Сталина, услышали истину о смерти отца.

1958 год. К младшему брату отца подошел человек, отвозивший в тридцатые годы тела убитых на Архангельское кладбище, где их скидывали в ров. В ту ночь, с 16 на 17 января 1938 года, отец Земфиры Нурмухаметовны был расстрелян и вместе со всеми брошен в яму. Тот человек узнал отца. Он не выдержал такого груза на душе и рассказал это младшему брату Нурмухамету. Но как же нужно было затмить людям разум, убедить людей в святости Сталина, что они не поверили в эту историю!

ХХ съезд КПСС, разоблачение культа личности Сталина, начало реабилитаций. Пришел конец тому страшному времени. К власти пришел Н. С. Хрущев. Каким же остался в их памяти Никита Хрущев? «Никита. Вот так просто мы называли Хрущева. Этот человек сделал для нас очень много. Наша жизнь, наконец, изменилась к лучшему. Мы уже не боялись того, что судьба наших родителей как-то негативно повлияет на нашу жизнь. А ведь до сих пор стоят дома, построенные именно при нем. «Хрущевки» стали нашим спасением. Так что, несмотря ни на что, Хрущев остался в моей памяти как «светлый человек».

Благодаря семье Сулеймановых и Р. Л Полякова жизнь семьи Сайдашевых наладилась. Старшая сестра в 1939 году поступила в КФЭИ (Казанский финансово-экономический институт), после войны окончила его и вышла замуж. Младший брат стал успешным скрипачом и позже преподавал в консерватории, не повезло только старшему брату. Его, как сына «врага народа», долго не хотели брать в институт. Но, будучи очень упрямым молодым человеком, он добился своего. Но в аспирантуре, к сожалению, учиться возможности ему так и не дали. Земфире Нурмухаметовне также повезло. Ее юность пришлась на время хрущевской оттепели, и она без труда продолжала обучение, не скрывая своего происхождения и историю жизни отца. Было еще много трудностей, но они не сравнятся с теми, которые ей пришлось преодолеть.

Через несколько лет разговоры о репрессиях попытались заглушить. Об этом просто перестали говорить. «Много лет спустя, уже закончив консерваторию, я сама начала работать там. В то время ректором был Н. Жиганов. В 17 лет я совершенно не знала татарского языка, и поэтому меня на месяц отправили в деревню, и я его быстро усвоила. Однажды я пришла к Назибу Гаязовичу с просьбой прочитать пару лекций своим студентам о татарском фольклоре. Он был категорически против, ведь таким образом я могла его подставить. Его могли обвинить в национализме. А я его не послушалась и контрабандой прочитала пару лекций. Но я говорила только о тех вещах, которые уже были в этот момент опубликованы. Тем не менее, «стукнули». Через пару дней в отделе кадров меня уже ждал человек. Он представился, показал документы. Он был из КГБ. и сказал, что я обвиняюсь в национализме. Ну, я лишь посмеялась и ответила, что рассказала на лекциях только то, что уже было давно опубликовано. И на то что, якобы этого нет в программе, я лишь ответила, что сделала это просто как сравнительный анализ. Кроме того, муж у меня русский и сын тоже. Он был удивлен. В общем, мой русский муж меня, можно сказать, и спас»

Однако тени прошлого редко покидают человека. «А в 1972-ом году, когда мне нужно было снова заполнять какую-то анкету, я написала, что отец был репрессирован в 1937 году и посмертно реабилитирован. Меня тут же попросили переписать, сказав, что так писать теперь не принято. Напишите, умер в 1937 году».

Лишенная отцовской сильной руки и защиты, не видевшая материнской теплоты и ласки, девочка была совсем незащищена. Через много лет, став взрослой женщиной, она так и не научилась отстаивать свою правоту. Неравенство, которое она чувствовала в детстве, заложило в ней страх. На обиду она отвечала слезами. До сих пор она страдает из-за своего тонкого чувства справедливости и правды. Работа, связанная с музыкой, привили ей привычку во всем находить крупицу красоты и добра. Наверное, поэтому она до сих пор остается такой оптимисткой. Пообщавшись с ней, мы поняли, что на таких вот людях держится этот мир.

Мама Земфиры Нурмухаметовны умерла в 1982 году. Она умерла, зная, что ее дети живы и счастливы, умерла, зная, что несмотря ни на что, они всего добились в жизни. Но в 1989 году Земфира Нурмухаметовна и ее старшая сестра Наиля Нурмухаметовна написали в КГБ письмо с просьбой рассказать о судьбе отца. Их пригласили в архив и дали ответ: «Ваш отец был репрессирован и расстрелян 16 января 1938 года. Был обвинен по статье 58, за клевету на советскую действительность».

«Правду об отце мы долгое время не знали. Ведь все это было строго засекречено. И только когда началась перестройка, мы с сестрой отправили письмо. Нас пригласили и пришли туда и нам сказали всю правду. Нам вернули его документы. И я впервые держала те вещи, которые он держал. А когда мы спросили, где он был расстрелян, он опустил глаза, показывая на подвал. А об Архангельском кладбище мы уже догадывались. Ведь слухи уже распространялись. И о том, что расстрелянных штабелями скидывали в ров, мы знали. Тогда мы задали вопрос о том, когда же он погиб. И тогда мы услышали дату: 16 января. Тогда сестре стало плохо. Она не могла поверить, что та записочка была предсмертной. Мама правды так и не узнала. Хотя может оно и к лучшему?» Ведь мама ждала его до последнего.

На вопрос, верит ли она в такое обвинение, Земфира Нурмухаметовна ответила: «Быть того не могло. По рассказам матери, отец был очень умным человеком и понимал, к чему это могло привезти. Я думаю, что это был лишь повод для того, чтобы получить нашу квартиру. Ведь с некоторых пор в соседних комнатах стал жить комиссар НКВД с семьей».

Наверное, с высоты жизненного опыта, Земфира Нурмухаметовна сейчас довольно спокойно рассуждает о тех трудностях, которые выпали на ее долю. Но нам кажется, что просто гармония нашла свое место в душе этой замечательной женщины. Честно говоря, готовясь к встрече с ней, мы ожидали слезы, обиду. А увидели все еще молодую, веселую, энергичную женщину с очень мудрым взглядом на жизнь. В конце нашей встречи Земфира Нурмухаметовна призналась: «В голове уже столько мыслей и воспоминаний, что впору уже и книгу писать». А мы можем лишь ответить: «Пишите, Земфира Нурмухаметовна, обязательно пишите! Ваши воспоминания - это бесценное наследие, которое должно стать мостом между прошлым и будущим».

«Участие в антисоветской правотроцкистской националистической террористической организации. Совершение убийства С. М. Кирова, умерщвление В. В. Куйбышева, В. Р. Менжинского, А. М. Горького» Вот что пытались инкриминировать моему отцу. Его арестовали в 1938 году, а вскоре расстреляли. Лишь более полувека спустя о его судьбе рассказала набережночелнинская газета «Знамя»: «На первых допросах Гариф Сиразетдинович категорически отрицал инкриминированную ему вину, однако через некоторое время стал давать нужные следствию показания. Сегодня можно только догадываться, какой ценой они были получены» Нашу маму также арестовали и осудили на 8 лет. Я и моя старшая сестра Лера остались сиротами».

Так начала свой рассказ кандидат филологических наук, заслуженный учитель республики Татарстан, Гараева Неля Гариповна. Судьба этой женщина, как может показаться на первый взгляд, ничем не отличалась от миллионов других. Но трагедия этой семьи заставила нас понять, что горе одного человека нужно воспринимать со всей серьезностью. Ведь это не художественный вымысел и не отчет, взятый из сухих строк статистических данных.

Неля Гариповна помнит себя с 3 лет, когда счастливая семья Гареавых была вместе. Отец - Гариф Сиразетдинович Гареев, родился в деревне Норма Атнинского района ТАССР. После окончания юридического института был прокурором в Шугурове и секретарем райкома в Н. Челнах. Мама - Загира Гареева, родилась в деревне Ильбяково в 1910 году. Вышла за Гарифа Сиразетдиновича, когда ей было всего 16лет. В счастливом браке у Гареевых родились две дочери: Неля и Лера. Должность прокурора в 1930-е годы была весьма опасной. Но Гариф Сиразетдинович, любил свою работу и не отказался от нее в такое суровое время. Холодной зимней ночью в феврале 1938 года в квартире Гареевых раздался стук в дверь. У входа стоял «черный воронок», из него вышли люди в военной форме и, затолкав отца в машину, увезли. Навсегда.

Эта ночь перевернула их жизнь с ног на голову. Теперь она поделилась на два периода: до и после ареста отца.

Сразу после той ночи, Загиру Шакировну вместе с дочерьми, вытеснили в одну комнату, а остальные заняли совершенно чужие люди. Мама, несмотря на тяжелое положение, не теряла бодрости духа и уверяла детей в том, что папа скоро вернется. Но надежды таяли с каждым днем. Невзирая на то, что Неля Гариповна была тогда еще совсем маленькой, чувство тревоги не покидало и ее. 15 мая 1938 года приехали и за ними. Им сказали, что их везут к отцу, но по дороге девочек разлучили с мамой, объяснив это тем, что она заболела.

Как оказалось потом, маму посадили, как жену «врага народа», на долгих 8 лет. Но встреча с ней состоялась гораздо позже. И все это время они не переставали ждать. А пока был детдом в Овидиопольском районе Одесской области, в немецкой деревеньке Спартак.

Историческая справка. Оперативный приказ № 00486 народного комиссара внутренних дел союза ССР. 15 августа 1937года.

. Размещение детей осужденных.

19)Всех оставшихся после осуждения детей-сирот размещать:

. б)Детей в возрасте от 3-х полных лет и до 15лет в детских домах Наркомпросов других республик, краев и областей(согласно установленной дислокации) и вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси ,Минска, приморских пограничных городов.

. 22)Дети в возрасте от 3-х до 15 лет принимаются на государственное попечение.

Последствием перенесенного стресса для Нели, вызванного разлукой с родителями, стал псориаз. Тоска по матери была настолько сильной, что укладываясь спать каждый вечер, кто-нибудь из малышей начинал отчаянно звать, раскачиваясь головой на подушке с боку на бок: «Мамонька, иди сюда! Мамонька, иди сюда!». «Чаще всего «солировал» один мальчик. Он не просто мотал головой, но и колотил ею по подушке! Видимо его потери были несравнимо больше наших. Где ты, самый отчаявшийся из нас? Смог ли ты выжить?»

Так они прожили до начала Великой Отечественной войны. В обстановке всеобщей растерянности и страха, когда над головой уже кружили немецкие самолеты, детдом было решено эвакуировать в безопасное место, в Сталинградскую область. Для того, чтобы сохранить жизнь обитателям детдома, приходилось плыть только ночью, спасаясь от дневных бомбежек немецкой авиации. Детей привезли на берег Волги, в поселок Сенный. Им предстояло прожить там два года. Знаменитая битва также была еще впереди и «нам суждено было услышать неумолкаемую канонаду. ». Маленькая Неля, подражая примеру старшей сестры, старалась быть отличницей и думала: «Вот мама-то будет радоваться! А папа, наверное, опять будет подбрасывать меня к потолку. »

Жизнь в детдоме была нелегкой. Детей постоянно преследовало чувство голода. Неля Гариповна вспоминает: «Мы съели всю траву вокруг детдома, повадились ходить за капустными отбросами. Мы усвоили, что все травы, которую едят козы, съедобны».

Маленьким сестрам повезло: их решил взять в свою семью завхоз детдома. Чтобы убедиться в том, что девочки действительно были сиротами, он отправляет запрос по. чудом сохранившимуся, адресу в родную деревню их матери. Неожиданно для сестер ответ пришел от мамы. Выяснилось, что она уже два года искала их. После получения запроса из детдома, она долго пробыла в обмороке. Так в одночасье жизнь изменилась для всех: ожидание счастья!

«Как-то в октябре 1943 года я была во дворе одна: как самая младшая, я училась до обеда. Ко мне подошла женщина и спросила:

-Девочка, это детдом?

-А как тебя зовут?

-Ты же моя дочка!!

И только тут я заметила родинку над губой, о существовании которой я никогда не забывала».

Мать нашла своих детей! Слёзы радости мешали ей разглядеть, как ее девочки изменились за пять с половиной лет. Уже не дети, а подростки 9-11 лет. Стриженные наголо, в серых шапках-ушанках. Настороженные. Они не повисли на ней, а просто прижались. Много раз обманутые взрослыми, присмиревшие, готовые довольствоваться малым. И, если говорят, что все мы вышли из детства, то они вышли из сурового, детдомовского. Но они крепко ее обняли, ведь они всего лишь дети. Дети, которые, наконец, снова обрели свою мать.

Испытания, выпавшие на долю Загиры Шакировны во время пребывания в ИТЛ (исправительно-трудовом лагере), сильно ее изменили. Они похудела, осунулась. Но это не самое главное. Она превратилась в мудрую, опытную женщину. Ее освободили раньше срока. Вместо восьми лет, она отсидела только три! Но прежде ей пришлось отказаться от мужа. Она поступила так ради спасения детей.

Это были самые страшные годы их жизни. Но, воссоединившись, они верили, что вместе им будет легче выстоять.

Мама забрала девочек и они переехали в Туйкино, где мама работала директором. Надежда найти отца не покидала их. Они больше не вернулись туда, где стоит их родной дом. Отрыв от родной земли сильно сказался на Неле Гариповне. Как она сама призналась: «С тех пор меня не оставляло чувство неукорененности, ощущение, что я не принадлежу ни к какой земле. А ведь человек, он как дерево, без корней жить не может».

За год они выучили, а скорее вспомнили свой родной татарский язык. Кажется, жизнь налаживалась. Им очень повезло, что к ним хорошо относились. Их никто не упрекал в безотцовщине, мать уважали как сильного, строгого, справедливого руководителя. Люди не считали их отца «врагом народа», потому что помнили его как честного человека.

Но испытания на этом не закончились. Прошло столько лет, а реабилитация все не наступала. Загире Шакировне припомнили судьбу ее мужа. Жена «врага народа», отсидевшая в тюрьме, не имела права на награды, доброе имя и директорство. Да и Неле приходилось скрывать историю родного отца. Клеймо семьи «врага народа» сильно угнетало, мешало жить.

Неля, несмотря на уговоры матери, в учительницы не пошла. Поступила в КФКТ (Казанский финансово-кредитный техникум), но работать в Госбанке не смогла. Переучиваться переехали с семьей в Узбекистан, к дяде. Это было в 1952 году.

О смерти Сталина они узнали по радио. И плакали.

Непонятно, почему же все так глубоко переживали смерть того, кто своими решениями покалечил жизни многих и многих людей. А Неля Гариповна нам объяснила: «Мы и предположить не могли, что в наших бедах был виноват И. В. Сталин. В нашем представлении, он был едва ли не святым. Ведь не зря его называли «отцом народов»». А на вопрос: «Спустя столько лет, когда Вы узнали правду, каким в ваших глазах предстает этот человек», она ответила: «Я на него не сержусь, если вы это хотите услышать. Нет. Какое-то смирение уже, наверное, все-таки пришло. Уже оттого что неотвратимо, что изменить уже ничего нельзя. Принимать все так, как случилось, так и случилось».

В Узбекистане Загира Шакировна также работала директором в школе. Здесь никто не знал о ее прошлом. Ее уважали и ценили за высокий профессионализм.

1956 год. ХХ съезд КПСС. Разоблачение культа Сталина. Начало реабилитационных процессов. Что почувствовала Неля Гариповна?

«Вздохнула я с облегчением. Среди фамилий, которые назывались, были родители тех детей, с которыми я находилась в детдоме. И после съезда я поняла, что с нас - детдомовцев, сняли это клеймо детей врагов народа. Тогда маму восстановили в партии».

Кем был для Нели Гариповны Н. С. Хрущев?

«Никогда не воспринимала тех гадостей, которые были высказаны в адрес Хрущева. Просто они не жили в наше время, не прошли стольких испытаний и поэтому не чувствовали той радости, которую испытывали мы - семьи «врагов народа». Возможность спокойно ходить по улице, говорить о себе и своих близких, иметь возможность нормально учиться, жить и работать. Разве есть большее счастье? Так что, Никите Хрущеву я всегда говорила только спасибо».

Весть о посмертной реабилитации мужа нашла Загиру Шакировну лишь в 1959 году. Она принесла и радость, и грусть. Гарифа Сиразетдиновича реабилитировали за отсутствием состава преступления. И, наверное, это самое трагичное в этой истории. Амбиции, жадность, власть настолько развратили человеческую сущность, что люди посмели взять на себя роли Бога и Палача.

И в тот же год, она вместе с братом и отчимом Нели Гариповны, уехала в Альметьевск.

Неля Гариповна осталась в Узбекистане. В 1959 году, окончив пединститут, вышла замуж за работника Госбанка и подарила ему трех прекрасных дочерей. В1992 году муж делает ей большой подарок - возможность вернуться на Родину. Они переезжают в Казань. «Чувство неукорененности стало постепенно вытеснялось у меня привязанностью к родной культуре, дому, республике. Ведь это очень нужные человеку вещи. Здесь расстрелян мой отец, который покоится на Архангельском кладбище. Его имя высечено золотыми буквами на камне мемориала. Есть где поплакать и помолиться».

Тяжелые годы, наверное, никогда не забудутся. Но нет в сердце Нели Гариповны ни капли злости или ненависти. Не было, и нет желания кому-то мстить или причинять боль. Она построила памятник своей семье, которая научила ее смирению, и благодаря ей, она научилась жить в гармонии с окружающим миром и с собой. Как говорит сама Неля Гариповна, человек с крепким, благородным стержнем никогда не прогнется даже под самым сильным ветром жизненных неурядиц.

Сейчас Неля Гариповна кандидат филологических наук, заслуженный учитель республики Татарстан, ею написано шесть учебников по русской, зарубежной литературе, педагогической риторике. Она стала замечательным человеком, прекрасной матерью и бабушкой, которая сейчас пытается научить своих внуков одной простой заповеди: «воспевать долины, не унижая гор».

Историческая справка. Давлетьяров Ахметсафа Мустафович (1905-1938гг. ), государственный деятель. В 1930-33гг. на научной и педагогической работе. В 1934-36гг. секретарь Кзыл-Юлдузского райкома ВКП(б), в 1936-37гг. главный редактор газеты «Кзыл Татарстан». С 1937г. председатель СНК ТАССР. Необоснованно репрессирован. Реабилитирован посмертно.

«Отец был коммунистом, причем коммунистом настоящим» - вспоминает Марлис Сафович. «В Оренбурге они вместе с Мусой Джалилем выступали с лекциями на заводах, выезжали со спектаклями в села. Подгадывали аккурат к религиозным праздникам, чтобы отвлечь от них татарскую молодежь».

После того как 16 сентября 1937г. его назначили председателем Совета народных комиссаров ТАССР, его через 2 месяца арестовали. Арестован он был сотрудниками НКВД прямо в своем рабочем кабинете. Засидевшись допоздна, он готовился к очередному заседанию правительства, которое должно было состояться на следующий день.

«Я помню пустую комнату. Мы жили тогда на улице Гоголя в доме ответственных работников №21. Это был одноэтажный особняк, там было 7 комнат. В одной из них собрались наши родственники и о чем-то разговаривали. Я тут хожу, а нас с братишкой все время выгоняли в коридор».

Маленький Марлис не понимал, что никогда не увидит своего отца и что впереди еще будет арест матери.

«Как «брали» маму, мне рассказывала бабушка. Это было 12 мая 1938г. 9 мая был расстрелян отец, а 12 мая арестовали всех жен расстрелянных. За мамой пришли ночью. Нас с братом в это время в доме не было, потому что она ходила в баню, а нас оставили у тети. Ее забрали обманным путем. Сказали, что надо подписать какую-то секретную бумагу в пользу невиновности отца, а вывозить документ из организации нельзя. И она уехала».

Рабину Сарымсакову отправили в ГУЛАГ по печально знаменитой статье – член семьи изменника родины. На следующий день она прислала записку, в которой писала, что беспокоится о детях. И все Целый год о ней ничего не знали.

«Мы, дети, ничего не знали. Нам говорили, что родители в командировке. Нас оберегали от этих вестей. Я помню, что иногда, зарывшись под одеяло, давал волю слезам».

Жена бывшего председателя СНК ТАССР содержалась в мордовских лагерях. Уже оттуда она писала письма детям, матери, сестре. В каждом письме она беспокоилась о здоровье сыновей.

Письмо от 30 марта 1941г. : «Дорогой мой сыночек, Марлис. Ты совсем забыл свою мамочку. Я не знаю, как ты учишься, нравится ли тебе в школе. Целую тебя крепко-крепко. Твоя мама». Марлис получил в одном из писем рукописную книжечку «Котишка-плутишка». Мама Марлиса сама написала и сочинила стихи, сопроводила их рисунками:

“Жил был котишка, ужасный плутишка. Жил в большом доме и был всем доволен. Важно шагая, глазом моргая, смотрит он всюду везде. Каков порядок, готов ли завтрак и будет ли вкусный обед. И всегда, как только солнце чуть заглянет к нему в оконце, он тотчас же просыпался,чистой лапкой умывался, убирал свою кровать, а затем бежал гулять,чистым воздухом дышать. Там на лыжах он катался, в чистом снеге кувыркался, а когда он утомлялся,домой кушать возвращался. Отец Вась тихо говорил он лихо.

Я теперь совсем герой, даю совет такой: чтобы здоровым быть, каждый день гулять ходить, спортом заниматься, на лыжах кататься. За стол садился наш герой и разговор он вел такой: Чистота должна быть всюду. Нож и вилка,так же блюдо. За столом сидел он смирно,ел котлеты из свинины. Запивал он молоком,заниматься шел потом.

В кабинет шагал плутишка, в руки брал свою он книжку. И читал в ней по строкам как жить всем ученикам. Хорошо он обращался с книгой,азбукой,пером. Все заданья выполнял он,был отличным учеником. А потом он развлекался, физкультурой занимался. Был веселым он котом. Веселил собой весь дом. Делал стойки пирамиды и длиною в метр прыжки. Все,что нужно для здоровья сердца, ног и головы. За год отличного учения. ”Сверхотлично”поведенье. Получил наш кот-герой такой подарок дорогой: мышку, книжку и картинку, платье, шубу и платок. И от счастия плутишка танцует, пляшет и поет»

Марлис Давлетьяров вспоминает: «В одном письме, которое я послал, я пишу: «Мама, мы живем хорошо, а вот поспеет картошка, будем жить еще лучше».

После расстрела отца, А. Давлетьярова, в справке для НКВД было написано: «Мать арестовать, детей отправить в детский дом при НКВД». За детьми пришли на следующий день после ареста матери. Их спасла бабушка. «За нами пришли двое. Один из них был татарин. Бабушка нас не отдала, сказала им, что они не смогут воспитать детей. И те отступили. Может и потому, что один из них был татарин».

В 1941г. семью Давлетьяровых выслали из Казани как семью врага народа: «В 1941г. пришло предписание выслать за 300 км от Казани в 24 часа. Тетя была просто в ужасе, на руках трое детей и бабушка. Она буквально прорвалась к секретарю обкома партии и говорит ему: «Вот, такое вот предписание, вы хотите, чтобы я взяла веревку и повесилась прямо у Обкома?!” Но он с ней поговорил и смягчил постановление».

В итоге семья оказалась в Красноармейском районе, где прожили несколько лет. Родственников не было, Есть было нечего, холодно. «Я помню, лежу на скамейке и думаю, вот прирастет желудок к позвоночнику, что я буду делать».

Чтобы спасти детей от голодной смерти, их отправили в 1943г. в детский дом.

Марлису было 10 лет, старшему брат Марату 15 лет. Вначале братьев отправили в Кураловский детдом,для них это было целое приключение. “Приехали ночью, стояли в каком-то помещении, узнав, что мы дети врага народа, нас не приняли, не хотели портить репутацию». Приняли их в Чистопольском детдоме. Братья стали регулярно питаться, учились.

«За месяц, помню, накопился большой ломоть хлеба. Я свой ломоть съел, у соседа съел, потом еще обед был. Почувствовал, что у меня живот-то большой стал. Встал перед зеркалом, смотрю: «Да, я сегодня поел».

«Я выжил потому, что вокруг были хорошие люди: воспитатели, друзья. Тетя не делала разницы между своим сыном и нами, жили как одна семья».

В 1948 году Марлис Сафович покинул детдом и поступил в сельско-хозяйственный техникум.

Узнать, что случилось с родителями, желание было всегда. «Мы начали встречаться людьми, которые были с моими родителями, сразу как они начали возвращаться из лагерей. Первым человеком, с которым мы встретились, был Мусин. Он был знаком с отцом». Встречались и с женщинами, которые содержались вместе с матерью в лагере: «Одну женщину звали Марфа Вольфóвич. Она рассказала, что организовала кружок художественной самодеятельности, чтобы заключенные женщины чувствовали себя немножо лучше, верили в будущее, что наступит время, когда их оправдают, поймут. Многие женщины хорошо отзывались о начальнике лагеря. Говорят он называл всех ласково – мои жорушки. Почему жорушки?Жены ответственных работников».

Всю правду о своих родителях Марлис Давлетьяров узнал только в 1990-е годы. Но, по словам Марлиса Сафовича, ненависти к Сталину у него не было.

«Потому что я думаю о людях,которые меня окружали, нет оснований считать это окружение плохим. Единственно, что так вот уничтожили самых преданны , лучших людей - это, конечно, надо помнить и не допускать этого». На вопрос об отношении к Хрущеву, Марлис Сафович ответил: «Замечательно отношусь к нем ,реабилитированные женщины молились на нег , у них слезы прямо на глазах появлялись,когда говорили о Хрущеве».

Такова история жизни человека, у которого отняли, возможно, самое дорогое - детство, семью и веру в будущее, в светлое будущее. Но он выжил, потому что “вокруг были настоящие люди”. Он прошёл «всё, что пережила страна” и сохранил в своем сердце не ненависть ко всему и ко всем, а любовь к тому, что ему дорого.

Когда я узнал о смерти Сталина, я зажал рот от счастливого смеха, от счастья

Черепнев Валентин Михайлович знает не понаслышке, что такое быть репрессированным. Это страшное событие застало его, когда он был студентом. Как же молодой человек оценивал эту трагедию в то время, и как он видит ее в настоящее?

Черепнев Валентин Михайлович родился 22 июля 1928 г. в г. Барабинске Новосибирской области в семье служащих. С детских лет в семье прививались самые лучшие качества: доброта, честность, справедливость. Возможно, именно это и помогло ему справиться с трудностями.

Дедушка с бабушкой Валентина Михайловича были из Воронежа. Дедушка, Филипп Петрович Черепнев, 1864г. рождения, в свое время служил у героя русско-турецкой войны 1877-1878г. г. , генерала М. Д. Скобелева. «После женитьбы дедушке захотелось уехать на Урал в г. Соль-Илецк. Когда началась стройка Сибирской железной дороги, дед завербовался и уехал на место, где должен был быть построен город Барабинск. Так мой отец, а потом и я, стали уроженцами этого города. Всю свою жизнь дед проработал машинистом. В 1950 году в январе он умирает. Не работал он всего 3 дня». Бабушка, Анна Васильевна Черепнева, умерла во время войны в 1942году.

Мать Валентина Михайловича, Евфросинья Демьяновна, родилась в 1906г. на Украине, работала секретарем-машинисткой. Правда, контора, в которой она работала, была той самой – НКВД, куда попадет впоследствии ее сын. Из воспоминаний Валентина Михайловича: «Привозили ее на бричке часов в 11-12, мы просыпались, она быстренько ложилась, мы только слушали, как она папе что-то рассказывала и часто очень сильно рыдала. И только теперь я понимаю, что ей приходилось присутствовать на различных допросах, возможно и на пытках». Умерла в 1989г.

Отец, Михаил Филиппович, родился в 1906г. , учился в Томском электромеханическом институте. Готовил на курсах кочегаров, машинистов, помощников машинистов. Во время войны он преподавал физику и черчение.

В 8 лет Валентин Михайлович поступил в школу. «Помню, в первом классе меня выгоняли с уроков. Учительница говорила, чтобы я погулял, так как все азы мне уже были известны до первого класса. Например, я уже в то время читал труды А. С. Макаренко. Бабушка помогала мне с изучением немецкого языка. Помню бабушкины учебники по логике и дидактике».

Семья Черепневых всегда считалась обеспеченной. Дедушка Валентина Михайловича получал 90 рублей в царское время, и все шестеро детей были прекрасно одеты. В 1930-е годы родителей Валентина Михайловича называли «буржуями», так как у них было 3 велосипеда. «Мы роскошно жили, квартира была выкрашена масляными красками, был голубой потолок. Была одна, но очень большая комната. За нецензурное слово милиционеры брали штраф около одного рубля. В то время такая рыба, как кита, горбуша считалась пищей бедных. Моя семья могла себе практически все позволить. Зимой из обуви были валенки, потом шили на заказ хромовые сапоги. Под конец войны с одеждой было плохо, помню, как ходил в школу в спортивном костюме, а другие ребята одевались еще хуже».

В 1936-37ые годы Валентину Михайловичу было 8 лет, и он слышал о судебных политических процессах, но не мог предположить, что такая же участь ожидает и его. «В 1936 году мы жили в коммунальной квартире, и иногда через стенку я слышал плач людей, а наутро узнавал о том, что у кого-то взяли отца, и даже не понимал, за что всех забирали».

В 1946 году Валентин Михайлович окончил школу, а перед этим он со своими друзьями подал заявление в Горьковский университет. Друзья его поступили на радиофизический факультет, он же - на химический.

«Любил химию с детских лет, в четвертом классе уже решал химические задачки. В то время и книги были хорошие. Еще я вел кружок химии в школе. Был комсомольским вожаком 2 года».

На первом курсе Валентин Михайлович узнал, что при университете есть институт радиохимии, потом его стали называть НИИ. Со второго курса получил допуск к секретной работе. «4 года в университете нас обучали военному делу, готовили зенитчиков».

14 апреля 1950 года, в пятницу, Валентин Михайлович получил из дома посылку-3 кг масла. Это была огромная радость. На следующий день он должен был участвовать в спортивных соревнованиях. Сходил в душ

«Открывается дверь в комнату, входят двое молодых мужчин. Показали ордер на арест, посмотрели вещи, обыскали. Сказали одеваться и собираться. Думал, дня через два вернусь. С вещами повели к машине, повезли в Воробьевку, к некому особнячку, я и не подозревал, что это тюрьма. Сдали меня, всю одежду и обувь проверили. Спустились вниз по лестнице в подвал, завели в какую-то комнату с железной дверью. Было, конечно, страшно. В тюрьме ценили сон, так как вставали очень рано: в 5 часов был подъем, отбой в 9 часов вечера, но как только все ложились, в 10 часов, кругом стоял ужасный шум. В камере было 3 человека, хотя она рассчитана на четверых. Камера - это подвальное помещение с небольшим окошком, сетка была внутри».

Уже через день Валентина Михайловича начинают допрашивать, просили рассказать об антисоветской деятельности. Во время суда его свидетелями были все его знакомые, и они давали показания против него. Следствие продолжалось 3 месяца. Валентин Михайлович голодал. Ему две ночи не давали спать, пока он не подписал все бумаги «против себя», да и один из товарищей посоветовал ему это сделать, сказав: «раз ты попал сюда, тебя не выпустят, не доводи до того, чтобы тебя изувечили». И он подписал. Его не шантажировали, но отца все-таки исключили из партии, перевели работать слесарем в депо. «После моего ареста и маму убирают с работы машинистки, она работает в политотделе, потом была переведена в обком партии».

6 июня привезли в областной суд. Перед судом прибежала адвокат. «С делом она была не знакома, но сказала, что будет меня защищать. В конце суда просила учесть мою молодость, заслуги при вынесении приговора». Черепнев Валентин Михайлович был осужден 6 июня 1950г. на закрытом заседании облсуда г. Горького судьей Рыжовым к 10 годам лишения свободы по обвинению в совершении деяний по ст. 58, п. 10,ч. 1 УК СССР.

«Статья 58 Уголовного кодекса была посвящена «антисоветчине», там было 14 пунктов, в пункте 10, в первой части максимальный срок составлял 10 лет, во второй части, в которой говорилось об организациях, максимальный срок -25 лет. Для меня не нашли доказательств, чтобы засудить по второй части. Посадили меня, так как я «клеветал на советскую действительность». Как объявил прокурор, за вольнодумство, свободу мысли, которые могли подорвать государственный строй. А что я говорил? Я не поверил в колхозы, показанные в фильме «Кубанские казаки». И это было клеветой на советский колхозный строй. Еще, я говорил, что пишутся книжки по заказу:романы Бубеннова, Кожевникова и других, где показана жизнь в светлых тонах. А мы не могли хлеба купить, отстаивали огромные очереди. При стипендии в 95 рублей, хлеб стоил 200. В общем, мы голодали все. А когда отменили карточную систему, я видел, как везли санки, на которых буханки хлеба. Колхозники без карточек приезжали в город за хлебом. Я возмущался, как это производители хлеба сидят без хлеба. Это тоже стало клеветой на советскую действительность. Нет никого, кроме М. Горького, А. Толстого, М. Шолохова. Не было писателей, которые могли бы с ними сравниться. ».

Валентин Михайлович не пытался доказывать, что это клевета, ведь как он считал, по Конституции 1936г. он имел право на свободу слова. А «стучали» в то время свои же. «Они жили и учились вместе с нами. Впоследствии я узнал, кто «настучал» на меня. Это был молодой паренек, которого с 4 курса историко-филологического факультета завербовали в органы КГБ. Его звали Смирнов Николай. Вербовали как правило квалифицированных, высокообразованных люди. Я и не знал, что в каждой комнате общежития сидят «стукачи». И тогда мне стало понятно, почему, когда мы приезжали после каникул и собирались своей компанией в одну комнату, приходила комендант со списком и селила кого-то нового, кого-то переселяла. Это она по заданию КГБ распределяла «стукачей». И в моей комнате тоже был такой «стукач».

В семейном архиве Валентина Михайловича сохранилась фотография, где он запечатлен со своими друзьями. И лишь спустя годы, напротив одной из фамилий, рукой Валентина Михайловича на оборотной стороне фотографии была сделана приписка «Стукач».

«После суда меня привезли на машине в камеру17/6, до сих пор не знаю, что это означало. Здесь сидело 35-36человек, был и мальчишка двенадцати лет,которого мы подкармливали. Его обвинили в том, что он хотел подорвать поезд, на котором ехал Сталин. Был один матрос,участник войны, он не выдержал несправедливости и повесился. Там был разный народ. Ко мне подошел один заключенный и спросил, какой мне далиу срок. Я ответил, что 10 лет. Он лишь усмехнулся и сказал, что мне повезло. Как я узнал потом, многие офицеры и солдаты Красной Армии имели срок 25 лет! Получить срок можно было практически за все. Например, рассказал анекдот про Иосифа Виссарионовича, и получил десять лет в лагерях. Со мной, я помню, сидел молодой мальчишка 16-ти лет. Он был глухонемым. Его «блатные» спрашивают, мол, за что?? А он руками рисует картину, на которой мол, Сталин изображен. Так он картин, показал фигу. За это ему и дали срок».

Условия в камерах были ужасными, кормили плохо. «Давали 550г. хлеба, так называемый «чай», кусочек сахара на целый день. В обед давали баланду, жиденькую кашу».

Там Валентин Михайлович пробыл месяц, потом их отвели в фургон и повезли на станцию. Там стояли поезда и арестантские вагоны. 23 человека «запихали» в обычное купе. Повезли до станции Шерстки. «Шли пешком. Был небольшой привал. Вдруг смотрю: вдоль дороги идет мама. Прошла мимо, ни слова не сказала, и я подумал, что она отреклась от меня, а прохожие лишь сказали, что она завтра придет, видимо все уже все знали». Свидание состоялось на следующий день. «Увидел сестру с матерью, сестра лишь сказала, чтобы я был осторожней. В последний день дали свидание с матерью всего на 15минут». Валентин Михайлович вспоминает, что свидание проходило через решетку, и мама все время держала его за руки. Но не просто держала, а перебирала своими пальцами его. Он предполагает, что именно так она проверяла, целы ли пальцы. Работа «в органах» не прошла бесследно: она значала, каким образом «добывают» показания у подследственных.

Отбывал срок в Китайлаге в г. Ангарск, Иркутской области. «Начальник, встретив нас, сразу же пригрозил, чтобы мы и не думали убегать. «Вы здесь и подохните», - добавил он. Все гражданское отняли, дали гимнастерку, штаны и лапти. Утром бригадой отправили на работу. В лагере Валентин Михайлович понимает, что система ГУЛАГа стала уже частью экономической политики государства. Он понимает, что арестовывали в те годы в основном из-за нехватки рабочих рук.

5 марта 1953г. Из воспоминаний В. М. Черепнева: «Когда я узнал о смерти Сталина, я зажал рот от счастья, от счастливого смеха. Под вечер в лагере был огромный праздник, все пели, радовались, отмечали это событие, даже охрана не сопротивлялась, она разошлась, видимо боялась, что мы поднимем бунт».

«С кем ассоциируется у вас личность Сталина? - С людоедом, сколько людей пострадало просто так, для меня сталинское время- это черная полоса моей жизни. Имя Хрущева безусловно ассоциируется с чем то светлым и добрым».

4 ноября 1954г. , в период отбывания срока в лагере, туда приезжает комиссия, она решает освободить Валентина Михайловича. Он был освобожден, отсидев 4 года 10 месяцев.

Нелегкие испытания прошел в своей жизни молодой студент Черепнев Валентин Михайлович. Но никогда в его сердце не было ни обиды, ни злости. Вернее всего, у него такая жизненная позиция была сформирована еще в детстве, ведь он получил прекрасное воспитание.

В 1955г. была снята судимость с Черепнева В. М. В 1962г. отделом по надзору за следствием в органах КГБ прокуратуры РСФСР, он был извещен о вынесенном им протесте о прекращении дела (Москва, Кузнецкий мост, I3;№ д/5-420-55 от 1. 12. 1962г. прокурор О. Радзивиллова.

Постановлением Президиума Верховного суда РСФСР от 27 марта 1963г. был реабилитирован/ справка ВС РСФСР от 8 апреля 1963г. , №17 20-ПС 2; Москва, К-289, пл. Куйбышева, д 3/7, зам пред. ВС РСФСР А. Орлов/.

«Но даже в 1972 году за мной следили- что я говорю и как себя веду. Так что эта слежка продолжалась ещё многие годы спустя после моего оправдания. Но даже, несмотря на все это, позже, уже полноценно работая, мне начальник говорил, что я теперь у них работник высочайшей квалификации. Потому что все дома, объекты, здания возводились практически вручную. И даже сейчас эти здания после некоторого усовершенствования ещё широко используются».

«Что же помогло вам преодолеть все испытания?»-такой вопрос мы задали Валентину Михайловичу. Он ответил: «Безусловно, жизненная мудрость, я много читал, много всего изучал, именно это и помогло мне не пасть духом».

В данное время Черепнев Валентин Михайлович является председателем московского районного отделения общества жертв политических репрессий.

Страница 8

Следующая страница ждет своего «героя». Это может быть рассказ о Майорове Льве Ильиче, который в 1938 году был арестован как сын члена ЦК эсеров. Ему было всего 19 лет и его, как сына врага народа, осудили и отправили на Колыму на шесть лет. Позже был пересуд, и его отправили в Красноярский край на поселение на пожизненное заключение. Через 10 лет, во время реабилитаций, его освободили. В общей сложности он провел там 16 лет.

Это может быть страничка из жизни другого подростка, но судьба которого в чем то повторяла судьбы других. Мы продолжаем их заполнять

Заключение.

В своей работе мы показали реабилитацию сквозь призму восприятия непосредственных участников этого процесса – детей реабилитированных «врагов народа». Как и всякий политический и общественный процесс, процесс реабилитации был крайне противоречив по своей сути. В настоящее время в исторической литературе общепринятой является точка зрения о том, что реабилитация 1954-1958 гг. была непоследовательной и имела незавершенный характер. Лишь в 1990-е годы руководители России приняли решение довести этот процесс до логического конца. В 1990-е гг. был открыт доступ к архивам. Ближайшие родственники, а также исследователи смогли прикоснуться к подлинным документам репрессированных. Дети репрессированных получили официальный статус. На основании ст. 2-I п. п. 2 и 3 закона Российской Федерации от 18. 10. 91 г. «О реабилитации жертв политических репрессий», люди, оставшиеся в несовершеннолетнем возрасте без попечения одного или двух родителей, признавались пострадавшими от политических репрессий.

Противоречивость процессов, происходящих в наше время, выражается, например, и в существовании точки зрения, что И. В. Сталин был умышленно очернён. Мало того, ставится вопрос о реабилитации Сталина и отмене постановления ХХ съезда КПСС по докладу Н. С. Хрущева «О культе личности и его последствиях» «Оттепель» некоторые называют зло и саркастично «слякотью». Вот для того, чтобы «оттепель» не превратилась в «слякоть» на страницах учебников, иногда полезно послушать тех, кто, несмотря на нужду, материальное неблагополучие воспринимает этот период как начало избавления от страха.

Неля Гариповна: «Никогда не воспринимала тех гадостей, которые были высказаны в адрес Хрущева. Просто они не жили в наше время, не прошли стольких испытаний и поэтому не чувствовали той радости, которую испытывали мы - семьи «врагов народа». Возможность спокойно ходить по улице, говорить о себе и своих близких, иметь возможность нормально учиться, жить и работать. Разве есть большее счастье? Так что, Никите Хрущеву я всегда говорила только спасибо».

Общение с жертвами политических репрессий показало всю драму, через которую прошли эти люди; то, как они пережили репрессии своих родных и близких, то, как они пронесли эту тяжелую ношу через всю свою жизнь.

К сожалению, процесс реабилитации действительно был свернут. Власти стыдливо в графе «причина смерти» ставили прочерк. Как сказал во время одной из наших бесед Рустем Исмагилович: «Но ведь нужно не забывать, что реабилитация тоже, к сожалению, была не долгой. Сначала выпускали, а потом пошло диссидентство. И пошло по-новой. Но там совсем другая категория людей»

Все познается в сравнении. Чтобы оценить значение начала процесса реабилитации, нужно знать, с чем сравнивать.

Мы назвали наше исследование «С нас сняли клеймо. Разве есть большее счастье?». Целая жизнь понадобилась одному поколению 1930-х годов рождения, чтобы узнать правду о своих родителях. Путь от полного неведения и незнания к полуправде, затем стыдливое умалчивание и, наконец, открытие архивов, признание юридического статуса реабилитации детей «врагов народа». На этом все

Но, история преподносит новые сюрпризы. Палачи и жертвы оказались в одном списке репрессированных. Почему Начинается новая страница