Судьба русского офицера

История всякой страны именно такова, какая она есть, и иной не дано.

Для того чтобы муза Клио вернула свое покровительство Истории, необходимо повернутся лицом к фактам, памятуя старое русское присловье: «Из песни слова не выкинешь».

Желая возродить благородные традиции познания истории, я провозглашаю неравенство документа. Именно документ сохраняет в памяти прошедшие события, помогает осознать истину.

На основании личных документов, принадлежавших офицеру русской армии Георгию Михайловичу Александрову (1881 - ) – фотографий, свидетельства о рождении, справки врачебной комиссии, воспоминаний и дневников сделана попытка изучить судьбу русского офицерского корпуса на примере судьбы его яркого представителя.

До недавнего времени офицерский корпус русской армии рисовали обычно в мрачных тонах. Да и как иначе: офицеры были ядром, душой белого движения, которое на полях гражданской войны отстаивало идею великой России. В этой битве они приняли на себя главный удар, они же стали основным объектом красного террора. Лишь сравнительно небольшой их части удалось спастись на чужбине. Что ожидало их на родине, показывает судьба многих тысяч офицеров, поверивших на слово некоторым большевистским лидерам и оставшихся в Крыму после эвакуации русской армии: почти все они были зверски истреблены.

Русский офицер, с точки зрения идеологов новой власти, был просто преступником. Потому в конечном итоге трагической участи не избежали ни те, кто после революции ушел от борьбы, отрекся от прошлого и профессии, ни те, кто все же пошел на службу к большевикам. Всем им в подавляющем большинстве пришлось разделить судьбу жертв 1917–1920 гг. только потому, что когда-то они гоже носили золотые погоны и были опорой государства Российского. Сразу после гражданской войны начались их аресты и расстрелы, и в ходе нескольких таких кампаний (как их называли, «офицерских призывов») к началу 30-х гг. с бывшими офицерами было в основном покончено.

Целенаправленно убивалась и память о них. Уничтожалось все, что было связано с «царскими сатрапами», — сносили памятники, сбивали мемориальные доски с именами офицеров, разрушали воинские кладбища, ликвидировали военные музеи и т. д. Было сделано все, чтобы в представлении новых поколений с образом русского офицера, доставившего столько неприятностей строителям и: много рая», связывались самые отрицательные черты. Офицерские погоны стали символом абсолютного зла. Сурово преследовалось любое положительное или хотя бы сочувственное изображение офицеров в литературе и искусстве (достаточно вспомнить реакцию на булгаковские «Дни Турбиных»). Одновременно усилиями целой плеяды «пролетарских писателей» от В. Билль — Белоцерковского до I Соболева создавался карикатурный портрет российского офицерства как скопища негодяев и подонков — злейших врагов «трудового народа».

Так что же и откуда мог знать средний «советский человек» о русском офицерстве, представления о котором формировались под влиянием тенденциозных кинофильмов и такой же литературы и в некоторой степени — из русской классики, которая лишь выборочно была дозволена.

Положительные образы офицеров появились в советской литературе со времени Великой Отечественной войны, когда суровая необходимость заставила-таки отбросить наиболее одиозные догмы «революционного сознания» и опереться на сознание патриотическое. Но и тогда соотношение положительных и отрицательных образов офицеров строго дозировалось, и первые, как правило, должны были составлять или исключение, или, во всяком случае, меньшую часть.

И все-таки, несмотря на все усилия коммунистической пропаганды, окончательно опошлить и извратить представление о русском офицерстве не удалось. Оно было таким, каким было, и память, которую оно оставило о себе, не смогли стереть десятилетия оплевывания. Даже на уровне массового сознания со словами «русский офицер» связываются такие понятия, как благородство, честь, чувство собственного достоинства, верность долгу. Для среды, сохранившей до известной степени традиции дореволюционного культуроносного слоя, должное представление о русском офицерстве естественно. Были же, есть помимо «соцреалистических» творений и такие строки:

Вы, чьи широкие шинели

Напоминали паруса,

Чьи шпоры весело звенели

И голоса,

И чьи глаза, как бриллианты,

На сердце оставляли след, —

Очаровательные франты

Минувших лет!

До тех пор пока хотя бы среди части общества будут жить понятия и ценности, свойственные людям, носившим в России офицерские погоны, не изгладится и память о русском офицерстве.

Звезда нашего героя загорелась на небосклоне 1 февраля 1881 года от рождества Христова. Согласно свидетельства, написанного священником Вознесенского собора города Аккер Кишиневской Епархии Алексеем Кечубинским, Георгий родился в семье Галицкого негоцианта Михаила Михайловича Александрова и Ольги Яковлевой.

Желая осуществить его детскую мечту быть военным человеком, родители отдали его в кадетскую гимназию г. Моршанска, Тамбовской области. Это училище было открыто в 1802 г. на 120 учеников, в котором изучались кроме прочих дисциплин и восточные языки. Учебное заведение выпускало воспитанников непосредственно на службу нижними чинами с правами на производство.

Момент, когда человек получал первый офицерский чин, был важнейшим в его жизни: он переступал грань, очерчивавшую высшее в стране сословие, переход в которое коренным образом менял его положение в обществе (если он не был дворянином), и входил в наиболее престижную для дворянина социально-профессиональную общность. Совершенно естественно, что это был акт особого значения – гораздо большего, чем поступление на военную службу или получение высших чинов, вплоть до генеральских (ибо в социально-правовом плане между прапорщиком и генерал-фельдмаршалом разницы не было, тогда как между старшим унтер-офицером – фельдфебелем или подпрапорщиком и прапорщиком она была огромной). Поэтому и законодательством вопросы производства в офицеры регулировались весьма тщательно.

Присвоение офицерского чина воспитанникам военно-учебных заведений непосредственно при выпуске их в войска, как это практикуется теперь и стало нормой в новейшее время, утвердилось в России далеко не сразу. Идущее от петровской традиции представление о том, что будущий офицер должен обязательно прослужить какое-то время в строю в нижних чинах, держалось очень долго. На военно-учебные заведения не смотрели как на институт, способный полностью компенсировать отсутствие опыта действительной службы, знание которой с азов считалось основным для командования людьми. Военно-учебные заведения должны были готовить к присвоению офицерского звания, но их окончание само по себе не означало гарантии его получения. Отголоски этого представления сохранились до начала XX в. в виде выпуска худших воспитанников военных училищ унтер-офицерами, а не офицерами.

В 1885 г. было установлено, что все выпускники военно-учебных заведений должны начинать службу с одного и того же первого офицерского чина – подпоручика (корнета).

Окончив военное училище, Георгий Михайлович наконец то мог жениться на своей возлюбленной Капитолине. Этого нельзя было сделать раньше, так как с 3 декабря 1866 г. были утверждены правила, по которым офицерам запрещалось жениться ранее достижения возраста 23 лет. До 28 лет офицеры могли жениться с разрешения своего начальства и только в случае предоставления ими имущественного обеспечения реверса, принадлежащего офицеру, невесте или обоим. Представленное обеспечение должно было приносить в год не менее 250 руб. чистого дохода. Позднее эти правила были подтверждены и развиты законом от 7 февраля 1881 г. и другими актами, принимавшимися в 1887, 1901–1906 гг. По-прежнему сохранялись названные возрастные ограничения и внесение реверса офицерами, получающими до 100 руб. в месяц, а с 1901 г. и вообще всеми офицерами, получающими менее 1200 руб. в год, независимо от возраста (т. е. практически всеми офицерами до командира роты). Сумма реверса была к тому же повышена. 4 марта 1903 г. возраст внесения реверса снова был ограничен 28 годами.

С 1904 года начинается его военная служба и заводятся первые офицерские документы.

Основным документом, характеризующим прохождение службы офицером, был послужной, или формулярный, список. Этот документ, форма которого не менялась с XVIII в. , имел следующие графы: 1) чин, имя, отчество и фамилия; 2) сколько лет от роду; 3) из какого состояния (т. е. сословия) происходит и если из дворян, то обладает ли имением — в каком уезде, губернии и сколько душ крестьян; 4) даты (год, месяц, число) вступления в службу и получения следующих чинов; 5) даты переводов из части в часть; 6) участие в боях и походах; 7) образование; 8) когда и сколько дней был в отпусках и явился ли в срок; 9) был ли в штрафах по суду и без суда; 10) семейное положение с указанием дат рождения детей; 11) нахождение в штате, сверх комплекта, в отлучке (с какого времени, по чьему повелению и где) и 12) достоин ли к повышению и если нет, то почему.

Для аттестации офицеров составлялись общие так называемые кондуитные списки на весь офицерский состав полка, имевшие следующие графы: 1) чин; 2) фамилия; 3) как давно в службе; 4) был ли «иностранной службе; 5) в скольких кампаниях участвовал; 6) как «едет себя по службе; 7) каковы имеет способности ума; 8) не предан ли пьянству или игре; 9) какие знает иностранные языки; 10) имеет ли познания в каких-либо науках; 11) каков в хозяйстве. Кондуитные списки утверждались по команде до корпусного командира включительно. От обязанности аттестовать подчиненных был освобожден только командир Отдельного корпуса внутренней стражи, т. к. из-за разбросанности его частей по всей России он не мог лично знать всех своих офицеров. Как и послужные списки, кондуитные представлялись раз в год – к 1 июля.

Первое свое испытание Г. М. Александров получил на русско-японской войне (1904-1905 гг. ). Это событие сыграло важную роль в история России начала ХХ века, повлияло не только на состояние российских вооруженных сил, но и резко ослабило авторитет страны на международной арене, вызвало рост внутриполитической напряженности. Что мы знаем о Русско-японской войне 1904-1905 гг. ? Россия стояла на пороге катастрофы, изменившей ход истории: до Первой мировой оставалось 10 лет и всего лишь 13 - до Октября 1917-го. Что могло произойти, если бы мы выиграли эту войну? И почему мы ее проиграли? В своих воспоминаниях Георгий Михайлович не боясь критикует главнокомандующего А. Н. Куропаткина. Он лаконично, скрупулезно описывает день за днем весь ход войны, свидетелем и участником которой он был. В дневнике он пишет, что в русско-японской войне общие потери убитыми, ранеными и пропавшими без вести среди офицеров составили 30%, среди солдат – 20%. Особенно велика была разница в убитых: из каждой тысячи офицеров убиты более 78, а из тысячи солдат – более 45. Он рад, что к нему судьба благосклонна. Он жив и здоров и скоро вернется на побывку домой.

Но в 1914 году начинается Мировая война. Он снова на передовой. 23 октября 1914 года, как свидетельсвует справка врачебной комиссии, Георгий Михайлович был контужен в бою на реке Саир. В это время он был в чине капитана 18 пехотного Вологодского полка, прикомандированного к 38 пехотному запасному батальону.

В годы мировой войны потери убитыми на 1000 человек составили среди офицеров 82,9, а среди солдат — 59,5. За первый год мировой войны погиб почти весь кадровый офицерский состав пехоты (к концу войны там оставалось по 1–2 кадровых офицера на полк) Всего из строя выбыли десятки тысяч офицеров . По более полным данным, общие потери за войну составили 130 959 человек (в том числе заболевших), из которых погибшие составили 19 315 (в том числе убитые и умершие от ран — 15 971) и без вести пропавшие — 3895 человек. Мировая война фактически покончила с довоенным офицерским корпусом. Русское офицерство исполнило свой долг и в последний раз продемонстрировало верность своим нравственным принципам.

Для понимания офицерской психологии очень показательны размышления русского военного атташе во Франции (в годы мировой войны) полковника графа А. А. Игнатьева, когда он встал перед необходимостью издать приказ по вверенному ему управлению о признании высшей властью в России Временного правительства. Составив приказ, он долго не мог решиться подписать его. «Что же еще меня удерживает от подписания приказа, знаменующего мое вступление в ряды тех, кто сверг царя с престола? И в эту минуту какой-то внутренний голос, который я не в силах был заглушить, помог разгадать загадку: «А «присяга»?. Офицерская присяга? Ты забыл про нее? Про кавалергардский штандарт, перед которым ты ее приносил, поклявшись защищать «царя и отечество» «до последней капли крови». Отдавая приказ, ты не только ее сам нарушишь, но потребуешь нарушить ее и от своих подчиненных. Стало страшно, хотелось порвать все написанное. Но сам-то царь. Он нарушил клятву, данную в моем присутствии под древними сводами Успенского собора при короновании. Русский царь «отрекаться» не может. Николай II своим отречением сам освобождает меня от данной ему присяги, и какой скверный пример подает он всем нам, военным!». Такие соображения и определили тогда позицию офицерского корпуса.

Что же касается собственно политики, то ею офицерство почти не интересовалось, да и заниматься ею ему было запрещено. Еще с первой половины XIX в. при производстве в офицеры давалась подписка следующего содержания (текст ее так и оставался неизменен): «18. года. дня. Я, нижеподписавшийся, дал сию подписку в том, что ни к каким масонским ложам и тайным обществам, Думам, Управам и прочим, под какими бы они названиями ни существовали. я не принадлежал и впредь принадлежать не буду, и что не только членом оных обществ по обязательству, чрез клятву или честное слово не был, да и не посещал и даже не знал об них, и чрез подговоры вне лож, Дум, Управ, как об обществах, так и о членах, тоже ничего не знал и обязательств без форм и клятв никаких не давал».

Русский офицерский корпус, на протяжении двух с лишним столетий объединявший все лучшее, что было в стране, и служивший опорой российской государственности, не пережил этой государственности и погиб вместе с нею в разразившейся национальной катастрофе. Понесший огромные потери в мировой войне, он стал затем главным объектом красного террора, и десятки тысяч его представителей нашли свой конец во рвах и подвалах «чрезвычаек». Гражданская война покончила с русским офицерством как социально-профессиональным слоем российского общества. Несколько десятков тысяч его представителей, до конца сражавшихся за Великую, Единую и Неделимую Россию и уцелевшие в этой борьбе, оказались за рубежом, рассеявшись по всему миру. Еще несколько десятков тысяч (в том числе служивших в Красной Армии) остались на родине, но к концу 20 — началу 30-х гг. их в несколько волн репрессировали. Сотни, пользовавшиеся доверием властей, дожили до конца 30-х, но после очередных чисток из них остались десятки.

Судьба русского офицерства глубоко трагична и заслуживает отдельного обстоятельного разговора. Здесь же хотелось особо сказать о традициях русского офицерства. В первые годы правления большевистской власти ни о каких таких традициях, понятно, речи идти не могло. Новая власть не только не нуждалась в них, но была откровенно враждебна к любым проявлениям не только внутреннего, но и внешнего родства своего комсостава с русским офицерством. Памятники русским полководцам по всей стране уничтожали, надгробные плиты воинских кладбищ пошли на мощение дорог, а человек в золотых погонах надолго сделался символом и воплощением абсолютного зла.

Что довелось пережить этому человеку! Наверное, тоже самое, что и десяткам тысяч других русских - солдат и офицеров. Окопы, обстрелы, колючая проволока, немецкая газовая атака с запахом иприта, с запахом гниющих яблок. Затем ранение, тяжелая кантузия. Но судьбе было угодно пощадить его. Более того, она сделала ему действительно царский подарок - возможность вернуться домой. Знал ли тогда кто-нибудь из его семьи, что видятся они последний раз. Те несколько недель, в течение которых его выхаживала мама, в течение которых он последний раз видел свою семью. Последний раз дома: что могло быть ужаснее?

Судьба нашего героя в это время почти неизвестна. Есть сведения, что он эмигрировал в Румынию. И больше о нем ничего не известно.

Поистине, не было в 20–30-х гг. более ненавистной фигуры и образа, чем образ русского офицера. Быть «бывшим офицером» или находиться в родстве с ним означало носить на себе каинову печать отверженности, быть не то что человеком «второго сорта», а элементом почти преступным. Ненависть к русскому офицерству была столь сильна, что даже во второй половине 30-х гг. , когда обозначился объективно вынужденный переход к пониманию национально-государственных задач и вследствие этого появились некоторые элементы, свойственные старой русской армии (введение персональных воинских званий, восстановление казачьих войск), отношение к офицерам осталось прежним. О «реабилитации» русского офицерства не было и речи.

Только с началом войны положение стало меняться, но потребовались еще поражения 1941–1942 гг. , чтобы окончательно осознать необходимость обращения к хотя бы внешним атрибутам русских воинских традиций. Акт возвращения золотых погон (вместе со словом «офицер») был, конечно, поворотным пунктом в отношении к русскому офицерству. И хотя он был, в сущности, актом политического мародерства (погоны как-никак введены после того, как были истреблены те, кто носил их по праву, и теми, кто их истребил), с этого времени началось нечто похожее на посмертную реабилитацию русского офицерства. Из новых кинофильмов на 15 лет исчезли отвратительные злодеи и карикатурные идиоты в золотых погонах, лихо разрубаемые пролетарскими клинками. Герои литературных произведений, носящие офицерскую форму, сразу обрели человеческие черты и даже некоторые привлекательные моральные качества (вплоть до анекдотичной эволюции образа офицера от карикатурного к безусловно положительному в одном из романов, первая часть которого была написана до, а вторая — после 1943 г. ). В газетах стали появляться статьи о русских офицерах апологетического содержания, некоторые из них были позже сведены в книжку, в то время и появилось словосочетание «традиции русского офицерства». Более того, комсостав советских войск был объявлен носителем «лучших» из них.

Что же, однако, это такое — традиции русского офицерства? Если речь идет о том, чтобы образцово исполнять воинский долг, проявлять мужество и героизм, то это должно быть свойственно военнослужащему любой армии. В остальном же едва ли можно было говорить о какой-то реальной преемственности между русским офицерством и советским комсоставом, в течение многих лет воспитывавшимся во вражде к нему. Если же вспомнить полярную разницу в самоощущении, идеологии, социально-психологическом типе, месте и роли в гражданском обществе и т. д. , то вопрос об этом покажется просто неуместным. Тем не менее внешние атрибуты копировались сознательно и последовательно; это позволяет заключить, что имела место, во всяком случае, попытка сделать некоторые шаги к тому, чтобы в перспективе наполнить хоть сколько-нибудь реальным содержанием провозглашенные утверждения о наследовании традиций.

Соединения реального знания о русском офицерстве с готовностью действительно воспринять его традиции так и не произошло. Традиции, вообще говоря, не такая вещь, обладателем которой можно себя объявить. Их носителем можно либо быть, либо не быть. Захочет ли новое поколение современного офицерства видеть связь между собой и своими далекими предшественниками и считать себя их наследником? Во всяком случае, быть или не быть ему носителем традиций русского офицерства, зависит только от него самого.