Многогранность любви лирической героини Марины Цветаевой

Русская поэзия - наше великое духовное достояние, наша национальная гордость. Но многих поэтов и писателей забыли, их не печатали, о них не говорили. В связи с большими переменами в нашей стране в последнее время, в нашем обществе многие несправедливо забытые имена стали к нам возвращаться, их стихи и произведения стали печатать. И из всех этих поэтов мне ближе и дороже образ М. И. Цветаевой, замечательной русской поэтессы и, как мне кажется очень душевного человека. Жизнь посылает некоторым поэтам такую судьбу, которая с первых же шагов сознательного бытия ставит их в самые благоприятные условия для развития природного дара. Все в окружающей среде способствует скорому и полногласному утверждению избранного пути. И пусть в дальнейшем он сложится трудно, неблагополучно, а порой и трагически, первой ноте, взятой голосом точно и полновесно, не изменяют уже до самого конца. Такой была и судьба Марины Цветаевой, яркого и значительного поэта первой половины нашего века. Все в ее личности и в поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило из общего круга традиционных представлений, господствующих литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова, а вместе с тем и досадная обреченность жить не в основном потоке своего времени, а где-то рядом с ним, вне самых насущных запросов и требований эпохи. Со страстной убежденностью провозглашенный ею в ранней юности жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды - обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями трагической личной судьбы. Творческий облик Цветаевой необычайно многогранен: самобытный поэт и неожиданный прозаик, оригинальный драматург и тонкий мемуарист, исследователь литературы и глубокий, парадоксальный мыслитель. Истоки такой творческой многоплановости, несомненно, в ее яркой индивидуальности. Поэт от рождения, она была наделена пытливым умом, неустанно осваивавшим все новые высоты, страстным, «безмерным» сердцем, неутолимой потребностью любить, жадным, никогда не угасавшим интересом к жизни и к людям. Ей было дано глубинное понимание исторических судеб России и мира. Сила стихов Цветаевой - не в зрительных образах, а в завораживающем потоке все время меняющихся, гибких, вовлекающих в себя ритмов. То торжественно-приподнятые, то разговорно-бытовые, то песенно-распевные, то задорно-лукавые, то иронически-насмешливые, они в своем интонационном богатстве мастерски передают переливы гибкой, выразительной, емкой и меткой русской речи. Не у многих русских поэтов, современники Марины Цветаевой, найдется такое умение пользоваться ритмическими возможностями традиционно-классического стиха. Звуковое многообразие ее поэзии не заботится о гладком благозвучии, и гибкость ее интонационного строя находится в полной зависимости от ритма ее переживаний. И поэтому стихи ее всегда чуткий сейсмограф сердца, мысли, любовного волнения, владеющего поэтом:

Всей бессонницей я тебя люблю,

Всей бессонницей я тебя внемлю –

О ту пору, как по всему Кремлю

Просыпаются звонари.

Но моя река – да с твоей рекой,

Но моя рука – да с твоей рукой

Не сойдутся, Радость моя, доколь

Не догонит заря – зари.

Искусство, удивительное поэтическое искусство Цветаевой любовно: любовь – это центр, сама сущность поэтического языка. Но какая любовь?

Любовь как полный симбиоз с природой, от которой она происходит и к которой возвращается. Марина утверждает, что не любит море, так как оно слишком похоже на любовь. « Не люблю любовь и не чту. Люблю дружбу, горы»,- пишет Марина. У Цветаевой свое особое понимание любви, она никогда не воспринимает ее как земное чувство, но как особое состояние души, при котором физическое присутствие объекта любви излишне. Обладание любимым человеком осуществляется не во времени, а в пространстве белой страницы. Любовь насыщает ее творчество, обогащает высокими стилистическими тональностями, все более рискованными контрастами, ее стиль становится все более лаконичным, быстрым, пренебрегая логическими соединениями, принимает форму речитатива в болезненном музыкальном крещендо. Из широкого охвата лирических тем, где все, как к единому центру, сходится к любви – в различных оттенках этого своенравного чувства, - надо выделить то, что для Марины Цветаевой в тот период ее жизни остается самым основным, глубинным, определяющим все остальное. Она – поэт русского национального начала.

Древняя Русь предстает в стихах молодой Цветаевой как стихия буйства, своеволия, безудержного разгула души. Возникает образ женщины, преданной бунтарству. Самовластно отдающей прихотям сердца, в беззаветной удали как бы вырвавшейся на волю из-под тяготевшего над нею векового гнета. Любовь ее своевольна, не терпит никаких преград , полна дерзости и силы. Она – то стрельчиха замоскворецких бунтов, то ворожея- книжница, то странница дальних дорог, то участница разбойных ватаг, то чуть ли не боярыня Морозова. Ее Русь поет, причитает, пляшет, богомольствует и кощунствует во всю ширь русской неуемной натуры. Любовь в поэзии Марины Цветаевой выражается как тревожное единство противоречивых чувств: это своего рода присутствие- отсутствие, притяжение и отталкивание, экзальтация и страдание, при этом постоянно проявляется ее темная сторона, символизирующая разлуку и смерть. Марине Цветаевой дано было пережить божественное чувство любви, потери и страдания. Из этих испытаний она вышла достойно, перелив их в прекрасные стихи, ставшие образцом любовной лирики. Цветаева в любви бескомпромиссна, ее не устраивает жалость, а только искреннее и большое чувство, в котором можно утонуть, слиться с любимым и забыть об окружающем жестоком и несправедливом мире.

- Мой! – и о каких наградах

Рай – когда в руках, у рта-

Жизнь: распахнутая радость

Поздороваться с утра!

Открытой и радостной душе автора по плечу великие радости и страдания. К сожалению, радостей выпадало мало, а горя хватило бы на десятки судеб. Но Марина Ивановна гордо шла по жизни, неся все, казалось бы, непереносимое.

Есть счастливцы и счастливицы,

Петь не могущие. Им –

Слезы лить! Как сладко вылиться

Горю – ливнем проливным!

Чтоб под камнем что-то дрогнуло. Мне ж – призвание как плеть-

Меж стенания надгробного Долг повелевает – петь.

Стихотворения о любви может быть гимном чистой и светлой любви, возвышающей человека, дающей ему и радость жизни, и радость творчества.

2. 1Любовь- содружество к соратникам по перу.

Поэт – издалека заводит речь.

Поэта – далеко заводит речь

Он тот, кто смешивает карты,

Обманывает вес и счет,

Он тот, кто спрашивает с парты,

Кто Канта наголову бьет. ,.

Поэтов путь: жжя, а не согревая,

Рвя, а, не взращивая – взрыв и взлом –

Твоя стезя, гривастая, кривая,

Не предугадана календарем!

Цветаева принадлежит к тем художникам, чей вклад в мировую литературу еще предстоит оценить во всей полноте не только читателям, но и исследователям. Слова, когда-то сказанные Цветаевой о Владимире Маяковском, можно с полным основанием отнести к ней самой: « своими быстрыми ногами Маяковский ушагал далеко за нашу современность и где-то за каким-то поворотом долго еще нас будет ждать» (статья «Эпос и лирика современной России» 1932. )Марина Цветаева была поэтом - а истинный поэт никогда не лишен исторического слуха и зрения. Если даже революционные события, колоссальные социальные перемены, совершившиеся у нее на глазах, не затрагивали ее наглухо замкнутого в себе существа, все же она, глубоко русская душа, не могла не услышать «шума времени» - пусть пока только смутным подсознанием. Так заставляет думать ее отношение к поэзии и личности Владимира Маяковского. В стихах, ему посвященных в 1921 году, она приветствует всесокрушающую силу его поэтического слова, употребляя странный эпитет: «архангел – тяжелоступ», ничего не говоря о смысле и значении этой силы. Но проходит несколько тяжких лет миграции, и она пишет в своих воспоминаниях о поэте:

- Ну-с, Маяковский, что же передать от вас Европе?

- Что правда- здесь.

- Что же скажете о России после чтения Маяковского?

- Что сила – там»

А месяц спустя после парижской встречи она пишет в письме поэту: « Дорогой Маяковский! Знаете, чем кончилось мое приветствование Вас в «Евразии?» Изъятием меня из «Последних новостей», единственной газеты , где меня печатали!. «Если бы она приветствовала только поэта Маяковского , но она в лице его приветствую новую Россию»

Второй поэт, который привлекает обостренное внимание Марины Цветаевой, это Борис Пастернак. Она чувствует в нем и поэтическую свежесть, и некоторое родство с собой в самой стилистической манере, в структуре стихотворной речи. Оба они – как и Владимир, Маяковский – могли бы причислить к себя к решительным обновителям традиционно существовавших до них, ставших уже привычными языковых норм стихосложения. Но у Маяковского и Пастернака – у каждого по-своему – стихотворное новаторство преследовало различные цели. Маяковский искал новых смысловых эквивалентов для выражения вошедших в обиход понятий революционной нови. Не нарушая основных законов родного языка, он экспериментировал со словом, придавая ему особую энергию, экспрессивность. Это сказывалось в его резких, смелых и неожиданных метафорических словообразованиях: «философией голова заталмужена», «не летим, молньимся», «пошел грозою вселенную выдивить», «Чикаго внизу землею прижаблен» и т. д. - примеры, взятые наудачу из одной только поэмы «150 000 000! У Пастернака все иначе. Его словесные новаторства - подчинены сугубо импрессионистической манере передавать то или иное состояние собственной души, пользуясь при этом крайне субъективной системой образных или речевых ассоциаций. Нужно к тому же добавить и широкое использование речевых прозаизмов на обычном лирическом фоне, и исключительную свежесть рифмовки.

Третьим единственным поэтом, которого Цветаева чтила как божество от поэзии, и которому, как божеству, поклонялась - это был Блок. Для нее блок - символический образ поэзии. И хотя разговор ведется на «ты», по всем щедро рассыпаемым эпитетам («нежный призрак», «рыцарь без укоризны», «снежный лебедь», «праведник») видно, что Блок для Цветаевой не реально существующий поэт, несущий сложный и беспокойный мир в своей душе, а бесплотный призрак, созданный романтически взвихренным воображением.

Имя твое – птица в руке,

Имя твое – льдинка на языке.

Одно-единственное движенье губ.

Имя твое – пять букв.

Мячик, пойманный на лету,

Серебряный бубенец во рту.

Имя твое – поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век.

Имя твое – поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток.

С именем твоим – сон глубок.

И , конечно, самым любимым и самым важным в ее жизни соратником была Ахматова. Они встретились только в июне 1941 года, обе уже многое пережившие, окончательно утвердившие себя в своей творческой зрелости и жизненном опыте. По свидетельству мемуаристки Н. Ильиной, встреча прошла в длительной беседе. О содержании этой беседы нет никаких сведений. Трудно себе представить, что она проходила в полном понимании друг друга, - слишком уж различны по своим творческим устремлениям и по характеру были эти два поэта. У мемуаристки, впрочем, сложилось впечатление, что Ахматова отнеслась тогда к своей гостье весьма сдержанно. Во всяком случае, вспоминая в 1963 году об этой встрече, Ильина передала слова Ахматовой о ранней поэзии Цветаевой: « Любила Ростана безвкусица во многом. А сумела стать большим поэтом!» этим кратким откликом Ильина поделилась с дочерью поэта, Ариадной Сергеевной Эфрон. И получила от нее письмо, в котором были следующие строки: « О безвкусице» ранней Цветаевой: безвкусицы не было, было всегда- « с этой безмерностью в мире мер». Марина Цветаева была безмерна, ,Анна Ахматова- гармонична; отсюда разница их отношения друг к другу. Безмерность одной принимала гармоничность другой, ну а гармоничность не способна воспринимать безмерность; это ведь немножко не comme il faut с точки зрения гармонии». Это очень типично для Цветаевой- все своевольно и властно подчинять собственной мечте. Тек же и в цикле «Ахматовой», где разговор тоже идет на «ты», хотя и не было личного общения. И столь же необычны, даже странны авторские определения: «шальное исчадие ночи белой», «одна, как луна на небе», «я – острожник, ты - конвойный». И вместе с тем горделивое утверждение: « Мы коронованы тем, что одну с тобой мы землю топчем, что небо над нами-то же!» В творчестве Ахматовой и Цветаевой было очень много общего: в любовный роман Ахматовой входила эпоха - она по-своему озвучивала и переиначивала стихи, вносила в них ноту тревоги и печали, имевших более широкое значение, чем собственная судьба. На этом грохочущем фоне, не признававшем полутонов и оттенков, в соседстве с громоподобными маршами и «железными» стихами первых пролетарских поэтов, любовная лирика Ахматовой, сыгранная на засурденных скрипках, должна была бы, по всем законам логики, затеряться и бесследно исчезнуть но этого не произошло.

Герой ахматовский, так как и цветаевский сложен и многолик. Собственно, его даже трудно определить в том смысле, как определяют, скажем, героя лирики Лермонтова. Это он любовник, брат, друг, представший в бесконечном разнообразии ситуаций: коварный и великодушный, убивающий и воскрешающий, первый и последний.

Центр героинь Ахматовой и Цветаевой, который как бы сводит к себе весь остальной мир ее поэзии, оказывается ее основным нервом, ее идеей и принципом. Это любовь. Стихия женской души неизбежно должна была начать с такого заявления себя в любви. Герцен сказал однажды как о великой несправедливости в истории человечества о том, что женщина «загнана в любовь». В известном смысле вся лирика Ахматовой и Цветаевой «загнана в любовь». Но здесь же взгляд на мир, что позволяет говорить о поэзии Ахматовой и Цветаевой как о новом явлении в развитии русской лирики двадцатого века. В их поэзии есть и «божество», и «вдохновение».

Златоустой Анне – всея Руси

Искупительному глаголу, -

Ветер, голос мой донеси

И вот этот мой вздох тяжелый.

Расскажи, сгорающий небосклон,

Про глаза, что черны от боли,

И про тихий земной поклон

Посреди золотого поля.

Ты, зеленоводный лесной ручей,

Расскажи, как сегодня ночью

Я взглянула в тебя – и чей

Лик узрела в тебе воочью.

Ты, в грозовой выси

Обретенный вновь!

Ты! – Безымянный!

Донеси любовь мою

Злотоустой Анне – всея Руси!

2. 2 Материнская любовь.

Дети – это взгляды боязливых. Ножек шаловливых по паркету стук. Дети – это солнце в пасмурных мотивах, целый мир гипотез радостных наук дети – это отдых, миг покоя краткий. Богу у кроватки трепетный обет, Дети – это мира нежные загадки, и в самих загадках кроется ответ! Прекрасные времена детства и ранней юности оставили в душе Марины Ивановны светлый след, а потом пришла любовь, большая, на всю жизнь, и Цветаева смело и решительно шагнула ей на встречу. Цветаева отчетливо разделяет мир взрослых и детский мир - многосложный, многоцветный и огромный. Мир природы детей - тоже « наши царства». « Деревья, поля, скаты» становятся владениями их душ. И « темный лес», и белеющее « в выси небес» облачко, и сама свежесть летнего утра – все это драгоценные сокровища жизни детей. Восторг познания связан для детей и с богатым миром книг. Детское восприятие книг глубоко и своеобразно. Мир, преображенный «волшебный силой песнопенья» , с ранних лет был дорог Цветаевой. Не случайно в ее поэзии столь много упоминаний о прочитанном, а литературные персонажи часто выступают действующими лицами ее произведений. « Рай детского житья» освещен присутствием мира книг в жизни героини. Чтение и игра матери на рояле сливают воедино мир слова и мир музыки: «Под Грига, Шумана и Кюи, я узнавала судьбы Тома». Это была своеобразная школа чувств: «О, золотые времена,/Где взор смелей и сердце чище!» Однако вернуть эту первозданность ощущений невозможно, как невозможно вернуть прожитые годы и вернуться в прошлое. Героине остается лишь воскликнуть вслед минувшим дням: «Куда ушли, в какую даль?» Я с вызовом ношу его кольцо! – Да, в вечности – жена, не на бумаге! – чрезмерно узкое его лицо подобно шпаге в его лице я рыцарству верна, - всем вам, кто жил и умирал без страху! Такие – в роковые времена – слагают стансы – и идут на плаху. Очень рано и поразительно верно она оценила характер Сергея Эфрона, своего возлюбленного и мужа, сильного и благородного человека. Свет этой любви помог Цветаевой пережить холодные и голодные революционные годы в Москве, стойко, не бросая творчества, жить в ожидании встречи. И когда ради этого пришлось уехать из России, Марина Цветаева не усомнилась. Она не покидала родину, а ехала к любимому, который нуждался в ней, но волей судьбы оказался на чужбине. Как правая и левая рука – твоя душа моей душе близка. Мы смежены, блаженно и тепло, как правое и левое крыло. Но вихрь встает – и бездна пролегла от правого – до левого крыла. Много стихотворений, посвященных дочери Ариадне (Але).

Не знаю – где ты и где я.

Те ж песни и те же заботы.

Такие с тобой друзья!

Такие с тобой сироты!

И так хорошо нам вдвоем –

Бездомным, бессонным и сирым

Две птицы: чуть встали – поем,

Две страницы: кормимся миром.

Попыткой заглянуть в будущее можно назвать небольшое стихотворение, пронизанное ощущением покоя и умиротворенности: «Девочка! – Царица бала» В 1912 году выходит ее сборник стихов «Волшебный фонарь». Характерно обращение к читателю, которым открывался этот сборник: Милый читатель! Смеясь как ребенок, весело встреть мой волшебный фонарь. Искренний смех твой- да будет он звонок и безотчетен, как встарь. В «Волшебном фонаре» Цветаевой мы видим зарисовки семейного быта, очерки милых лиц мамы, сестры, знакомых, есть пейзажи Москвы и Тарусы:

В небе- вечер, в небе-тучки, в синем сумраке бульвар. Наша девочка устала, улыбаться перестала. Держат маленькие ручки Синий шар. В этой книге впервые появилась у Марины Цветаевой тема любви. Многие нынешние сборники Цветаевой открываются стихотворением «моим стихам, написанным так рано» созданное в 1913 году, в пору юности, оно стало программным и пророческим: Моим стихам, написанным так рано, что и не знала я, что я – поэт, сорвавшимся, как брызги из фонтана, как искры из ракет, ворвавшимся, как маленькие черти, в святилище, где сон и фимиам, моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед.

«Ранние колокола» встречают душу смиренную и кроткую. С юных лет Аля – верный друг матери, поддерживающий ее в самые тяжкие минуты. «Мой тайный советник – дочь», пишет Цветаева в очерке «История одного посвящения» (1931). В цикле «Але» (1918) главенствует мотив глубокого духовного родства матери и дочери (ей лет шесть). Как во взрослом человеке, мать с горькой радостью видит сходство с собой. Ощущение внутреннего родства, родства душ всегда было для Цветаевой одним из самых радостных.

2. 2 Любовь как закон жизни.

Первые поэтические шаги Цветаевой были сразу же замечены и оценены. Ее лирическая героиня – человек с необычайно утонченным видением и чувствованием красоты. Притягательны для нее и окружающий реальный мир, и отстраненный мир грез. Ей знакома как волнующая радость настоящего, так привлекательна и туманная « область преданий», будь то предания истории или мечтания о том, что не сбылось. «Я жажду сразу – всех дорог!»- восклицает лирический герой Цветаевой, стремящийся «все понять и за всех пережить!». Цветаевская героиня дорожит каждым прожитым впечатлением.

- Мой!- и о каких наградах

Рай – когда в руках, у рта –

Жизнь: распахнутая радость

Поздороваться с утра!

Для поэта становится необычайно важным « остановить мгновенье», запечатлеть его. Она призывает: « Записывайте точнее! Нет ничего не важного!». Затем она говорит: «Мои стихи - дневник, моя поэзия – поэзия собственных имен». Цветаева не разделяет «внешнее» от «внутреннего», видя во «внешнем» выражение и проявление внутренней сути. Позже, вспоминая времена детства и юности, она пишет: «я хочу воскресить весь тот мир – чтобы все они не даром жили – и чтобы я не даром жила!». В этом Цветаева видит свой долг художника, продиктованный любовью. принимая жизнь как дар Творца, Цветаева говорит о невероятной, почти непомерной для осознания простым смертным ценности дара.

Истовость натуры героини запечатлена в стихотворении «В раю», где небесное и земное противостоят друг другу. Вечный, горний, божественный мир- мир, где незнакомы тревоги и печали. Да, он гармоничен, но при этом безмерно чужд, что и чувствует автор:

Виденья райские с усмешкой провожая,

Одна в кругу невинно- строгих дев,

Я буду петь, земная и чужая,

Земной напев!

Мятежной душе цветаевской героини нет покоя и умиротворения. Еще слишком сильны ее земные чувства, слишком драгоценны воспоминания о покинутом, земном. «Я о земном заплачу и в раю», - это очарованье всего земного – будь оно печально или радостно- невозможно забыть. Со свойственным ей максимализмом Цветаева обращается сразу «к вам всем». Она ждет, чтобы ее любили – за независимый и гордый нрав, за достоинство и великодушие, за пережитые разочарования и боль, сплава разнородных начал, которые причудливо соединились в ее любящем, но ранимом, сердце.

Ряд стихотворений Цветаевой посвящены ее дочери Ариадне. Вот например небольшого стихотворения, напоминающего выразительную дневниковую запись, пронизанную ощущением покоя и умиротворенности:

Девочка! – царица бала!

Или схимница – Бог весть! –

Сколько времени? – Светало.

Кто-то мне ответил: - Шесть.

Чтобы тихая в печали,

Чтобы нежная росла, -

Девочку мою встречали

Ранние колокола.

С детских лет Аля стала преданным товарищем матери, поддерживая ее в самые трудные минуты. «Мой тайный советник- дочь», - называет ее Цветаева. Мотив глубокого духовного родства матери и дочери – родства не только по крови, но и по внутренней сути очень ярко выражен. Поэт обращается к шестилетней дочери как к своему ровеснику, в котором она с горькой радостью видит сходство с собой: «Не знаю, - где ты и где я. /те же песни и те же заботы!» « Две страницы», лишенные защиты дома, тем не менее не чувствуют себя обделенными:

И так хорошо нам вдвоем –

Бездомным, бессонным и сирым

Две птицы: чуть встали – поем,

Две страницы: кормимся миром.

Чувство душевного родства всегда было для Цветаевой одним из самых важных, самых радостных. Тем дороже для Цветаевой было всякое проявление внимания и доброты. Ее героине довольно и малости – будь то «нежное имя», или «письма, чтоб ночью целовать». Она умеет быть благодарной за то светлое, что дарует ей жизнь, за каждую частичку тепла и сострадания. И это – единственное достояние ее страждущей души:

И это все, что лестью и мольбой

Я выпросила у счастливых.

И это все, что я возьму с собой

В край целований молчаливых.

Много горя выпадало на жизнь Марины Цветаевой.

Но Цветаева гордо шла по жизни, неся все, выпавшее на долю. И только стихи открывают бездну ее сердца, вместившего, казалось бы, непереносимое. покинув родину, она обрекла себя на беспросветное и нищее существование в эмигрантской среде, очень скоро понявшей, что Марина для нее не только инородное, но и враждебное явление. С этих пор она, заявлявшая прежде, что «политика ее никак не интересует», становится яростной обличительницей эмигрантской духовной опустошенности, выхолощенности, пустословия и вообще буржуазного мещанства духа и быта. « fecit indignati versum» - «Негодование рождает стих», - сказано Ювеналом, и эти слова полностью применимы к многим стихам Цветаевой зарубежного периода. Все творчество этих страшных для нее лет проникнуто чувствами гнева, презрения, убийственной иронией, с которой она клеймит эмигрантский мир. В зависимости от этого резко меняется и весь стилистический характер поэтической речи. Порывистый и прерывистый характер речи необычен уже потому, что он отражает душевное состояние поэта со стремительной непосредственностью, переживаемой минуты. Даже в печатной строке Цветаевой кажутся еще не остывшими от породившего их внутреннего жара. Отсюда их как бы задыхающаяся отрывистость, дробление фраз на краткие, взрывчатые эмоциональные куски и непрерывный поток неожиданных, но вместе с тем и убедительных ассоциаций.

Прямая наследница традиционного мелодического и даже распевного строя, Цветаева решительно отказывается от всякой мелодики, предпочитая ей афористическую сжатость, как бы стихийно рождающейся речи, лишь условно подчиненной разбивке на строфы. И при этом широко пользуется приемом звуковых повторов и щедрых аллитераций, не говоря уже о свежей, неожиданной рифмовке, или, лучше сказать, системе концевых созвучий.

В одном из частных писем Марина скажет: « Надо мною здесь люто издеваются, играя на моей гордыне, моей нужде и моем бесправии. Нищеты, в которой я живу, вы себе представить не можете, у меня же никаких средств к жизни, кроме писания. Муж болен и работать не может. Дочь вязкой шапочек зарабатывает 5 франков в день, на них вчетвером живем, то есть просто медленно подыхаем с голоду». Но тут же характерное признание: «Не знаю, сколько мне еще осталось жить, не знаю, буду ли когда-нибудь еще в России, но знаю, что до последней строки буду писать сильно, что слабых стихов не дам». Потом выходит книга Цветаевой «После России», в которой явственно обозначилось ее одиночество в эмиграции. Трагический парадокс ее судьбы заключался в том, что чем горше было ее неприкаянное одиночество, тем выше вырастала она как поэт. И когда в последующие годы, случалось, в Москву долетал ее заклинающий голос, он звучал с гипнотической силой, возбуждал сочувствие, сострадание, сорадование. Пускай далеко не часто долетал он, пускай очень немногим довелось тогда прочесть и оценить стихи Марины, дело, в сущности, от того не меняется! Как бы там ни было, но возвращение прекрасного поэта на родину началось уже тогда. Оно было решено бесповоротно ее собственной тоской по родине. Обозревая не столь уж долгий жизненный путь Марины Цветаевой, - она не дожила и до сорока девяти лет.

Ты запрокидываешь голову –

Затем, что ты гордец и враль.

Какого спутника веселого

Привел мне нынешний февраль!

Чьи руки бережные трогали

Твои ресницы, красота,

Когда, и как, и с кем, и много ли

Целованы твои уста - Не спрашиваю.

Марина Цветаева писала много, писала с увлечением. Присущая ей гордость не позволяла унижаться до жалоб на личные свои душевные и материальные невзгоды, а ведь и ей приходилось испытывать все трудности быта переходного времени. Стихи ее в ту пору звучали жизнеутверждающе, мажорно. Только в самые трудные минуты могли вырваться у нее такие слова: «Дайте мне покой и радость, дайте мне быть счастливой, вы увидите, как я это умею!». По известному высказыванию Пушкина, вдохновение «есть расположение души к живейшему принятию впечатлений, следственно к быстрому соображению понятий, что и способствует объяснению иных».

Это теоретический аспект. А в «Осени» Пушкин образно воссоздал то состояние, когда «душа» стесняется лирическим волнением, трепещет и звучит, и ищет, как во сне, излиться, наконец, свободным проявленьем»

В одном случае – рассудок, в другом – поэзия. Они не противоречат друг другу.

А вот Цветаева:

В черном небе – слова начертаны –

И ослепли глаза прекрасные

И не страшно нам ложе смертное,

И не сладко нам ложе страстное.

В поте – пишущий, в поте – пашущий!

Нам знакомо иное рвение:

Легкий огонь, над кудрями пляшущий, -

Дуновение – вдохновения!

2. 4. Любовь – восхищение любимым – рыцарем.

Героиня Цветаевой немыслима без восхищенного любования тем, которого она любит. Это делает ее любовь всеобъемлющей. Истинное, незамутненное чувство живет не только в сокровенной глубине души, но и пронизывает собой все бытие. Именно об этом лирика Цветаевой. Потому сами явления этого мира в сознании ее героини часто неразрывны с образом любимого. Она убеждена, что чувства обладают невиданной силой, им подвластны расстояние и время. Цветаева действительно могла провидеть – как в своей собственной судьбе, так и в судьбе близких и любимых людей. Одно из ее сбывшихся пророчеств – в стихотворении «Я с вызовом ношу его кольцо», посвященном мужу Эфрону:

Я с вызовом ношу его кольцо!

- Да, в Вечности – жена, не на бумаге. -

Его чрезмерно узкое лицо

Подобно шпаге. ()

Он тонок первой тонкостью ветвей.

Его глаза – прекрасно-бесполезны! –

Под крыльями раскинутых бровей –

Две бездны.

В его лице я рыцарству верна,

- Всем вам, кто жил и умирал без страху!

Такие – в роковые времена –

Слагают стансы – и идут на плаху.

В нем чувствуется гордость за другого человека, восхищение благородством его души и, в то же время, предчувствие его страшной судьбы. Вскоре адресату на самом деле придется взойти « на плаху» и расплатиться жизнью за собственные идеалы и заблуждения, обретения и потери. Любовь для Цветаевой и ее героини- «пожар в груди», та самая «единственная новость, которая всегда нова». Эта любовь всеобъемлюща. Любовь открывает поэзию мира. Она раскрепощает, «расколдовывает». Невозможно привыкнуть к вечно новому чуду любви. Откуда такая нежность»?- восклицает героиня стихотворения 1916 года.

2. 4. 1Любовь в цветаевской лирике нежна и проникновенна:

Рыцарь ангелоподобный –

Долг! – Небесный часовой!

Белый памятник надгробный

На моей груди живой.

За моей спиной крылатой

Вырастающий ключарь,

Еженощный соглядатай,

Ежеутренний звонарь

Страсть, и юность, и гордыня –

Все сдалось без мятежа,

Оттого что ты рабыне

Первый молвил: - Госпожа!

Любовь для Цветавой и ее героини – «пожар в груди» , та самая «единственная новость, которая всегда нова». Эта любовь всеобъемлюща. Любовь открывает поэзию мира. Она раскрепощает, «расколдовывает». Невозможно привыкнуть к вечно новому чуду любви:

Откуда такая нежность?

Не первые – эти кудри

Разглаживаю, и губы

Знавала – темней твоих.

Всходили и гасли звезды

(Откуда такая нежность?),

Всходили и гасли очи

У самых моих очей.

Еще не такие песни

Я слушала ночью темной

(Откуда такая нежность?)

На самой груди певца.

2. 4. 2Любовь вечна, она, по мысли поэта, слита с миром природы и искусства, поскольку является воплощением творческого начала бытия.

Это безграничное море, неуправляемая стихия, которая полностью захватывает и поглощает. Лирическая героиня Цветаевой растворяется в этом волшебном мире, страдая и мучаясь, горюя и печалясь: «Вчера еще в глаза глядел»

Вчера еще в глаза глядел,

А нынче- всё косится в сторону!

Вчера еще до птиц сидел,-

Все жаворонки нынче - вороны!

Я глупая, а ты умен,

Живой, а я остолбенелая.

О вопль женщин всех времен:

«Мой милый, что тебе я сделала?!»

И слезы ей – вода, и кровь –

Вода, - в крови, в слезах умылася!

Не мать, а мачеха – Любовь:

Не ждите ни суда, ни милости.

2. 4. 3 любовь отнюдь не безмятежная услада. В любви лирическая героиня утверждает свое право на поступок. Любовь, по Цветаевой, раскрепощает душу, дает ощущение внутренней свободы , заново открывает человеку его самого. Отсюда гордая уверенность: любовь раскрывает огромные душевные силы, способные противостоять самой смерти. Героиня решительна и бескомпромиссна в утверждении:

«Я тебя отвоюю у всех земель»

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,

Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес,

Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой,

Оттого что я о тебе спою – как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,

У всех золотых знамен, у всех мечей,

Я ключи закину и псов прогоню с крыльца –

Оттого что в земной ночи я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,

Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,

И в последнем споре возьму тебя – замолчи! –

У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты –

О проклятие! – у тебя остаешься – ты:

Два крыла твои, нацеленные в эфир, -

Оттого что мир – твоя колыбель, и могила – мир! 2. 4. 4Своеобразная клятва верности любви – стихотворение «Любовь! Любовь!» - 1920).

Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе

Насторожусь – прельщусь – смущусь – рванусь.

О, милая! Ни в гробовом сугробе,

Ни в облачном с тобою не прощусь.

И не на то мне пара крыл прекрасных

Дана, чтоб на сердце держать пуды.

Спеленутых, безглазых и безгласных

Я не умножу жалкой слободы.

Нет, выпростаю руки, - стан упругий

Единым взмахом из твоих пелен,

Смерть, выбью! – верст на тысячу в округе

Растоплены снега – и лес спален.

И если все ж – пчела, крыла, колена

Сжав – на погост дала себя увесть, -

То лишь затем, чтобы смеясь над тленом

Стихом восстать – иль розаном расцвесть!

Для героини, наделенной горячим сердцем, любовь – это еще и возможность полного самовыражения, самораскрытия. Это то богатство души, которым она готова щедро и безоглядно делиться, именно в этом видя предназначение и смысл своего существования.

Любовь раскрывает огромные душевные силы – силы, способные противостоять самой смерти. Любовь вечна, воедино слита с миром природы и искусства, так как является воплощением творческого начала бытия.

Любовь не может умереть – она вечно возрождается. Любовь раскрывает колоссальные душевные силы – силы, противостоящие самой смерти:

Стан упругий

Единым взмахом из твоих пелен,

Смерть, выбью! – Верст на тысячу в округе

Растоплены снега – и лес спален. («У меня к тебе наклон слуха»), безоглядна и истова («Два солнца стынут,- о Господи!-/ Одно - на небе, другое – в моей груди»). Она может быть лукавой игрой ( цикл «Комедьянт») и суровым испытанием («Боль знакомая, как глазам - ладонь»). Она просветленно-мудра («Никто ничего не отнял -/Мне сладостно, что мы врозь!») и трагична («Цыганская страсть разлуки!»). Она может являть твердость духа («Нет, наши девушки не плачут») и сознание обреченности(«Поэма Конца»). Однако всегда она знаменует собой щедрость и богатство души.

2. 4. 5 Движение одного человеческого сердца к другому – естественная часть бытия, непреложный жизненный закон («Мировое началось во мне - 1917).

Мировое началось во мгле кочевье:

Это бродят по ночной земле – деревья,

Это бродят золотым вином – грозди,

Это странствуют из дома в дом – звезды,

Это реки начинают путь – вспять!

И мне хочется к тебе на грудь – спать.

Иосиф Бродский: «Искусство, удивительное поэтическое искусство Цветаевой любовно – это центр, сама сущность поэтического языка. Но какая любовь?

Любовь как полный симбиоз с природой, от которой она происходит и к которой возвращается. У Марины свое особое понимание любви, она никогда не воспринимает ее как земное чувство, но как особое состояние души, при котором физическое присутствие объекта излишне. Любовь насыщает ее творчество, обогащает высокими стилистическими тональностями, все более рискованными контрастами»

Тяготенье сердец, поиск защиты и покоя, поиск тепла сравнивается со странствием звезд и деревьев. Героиня являет гордость духа: «Нет, наши девушки не плачут». 2. 4. 6. Отсутствие любви для лирической героини Цветаевой означало бы быть вне жизни. Предчувствие любви, ожидание ее, разочарование в любимом, ревность, боль разлуки – все эти состояния цветаевской героини запечатлены в лирике в многочисленных нюансах. Любовь может быть тиха, трепетна, благоговейна, нежна – и безоглядна, стихийна. При этом она всегда внутренне драматична. Героиня с особой остротой ощущает изменчивость, пленительность каждого мига, желание остаться в памяти любимого («Надпись в альбом» - 1909, «У меня к тебе наклон слуха»).

Валерий Брюсов писал, что от ее стихов бывает иногда неловко, будто подсмотрел в замочную скважину. И действительно, в стихах- вся ее жизнь. По тебе тоскует наша зала,- Ты в тени ее видал едва- По тебе тоскуют те слова, что в тени тебе я не сказала. Независимостью своего творчества и всего своего жизненного поведения Марина Цветаева отстаивала право женщины иметь сильный характер, отвергая устоявшийся образ женственности. Счастью быть любимой и любить она предпочитала счастье свободы :Как правая и левая рука – Твоя душа моей душе близка. Мы смежены блаженно и тепло, как правое и левое крыло. Но вихрь встает - и бездна пролегла от правого – до левого крыла! При всей своей гордыне, «вероломности» Цветаева может отдаваться короткому мгновению любви: Мой! – и о каких наградах. Рай – когда в руках, у рта – Жизнь: распахнутая радость. Поздороваться с утра! Любовь никогда не становится для лирической героини безмятежной усладой. В любви она утверждает свое право на поступок. Решительна и бескомпромиссна и в утверждении («Я тебя отвоюю»), и в отрицании («Цыганская страсть разлуки»), «Про это».

Любовь может быть суровым испытанием ( «Боль знакомая, как глазам – ладонь»).

В стихотворении «На радость» с ликованием героиня провозглашает радость бытия: любовь обостряет восприятие мира. Во всем влюбленная видит поэзию. Любовь дарит ей ощущение полноты жизни. Для влюбленных дом – везде. Дом – весь мир. Любовь возвращает детское ощущение власти над миром. Героиня захвачена и очарована любовью, все остальное – неважное, несущественное. Не хочется никакого плена – кроме счастливого, самозабвенного плена любви.

5. Любовь – «разминовение душ»

Предчувствие, ожидание любви, разочарование в любимом, ревность, боль разлуки – все это запечатлено в любовной лирике Цветаевой в многочисленных нюансах.

Любовная лирика Цветаевой – лирика сильнейших страстей и глубоких страданий.

Лирической героине суждено остаться одинокой и непонятой, но это лишь усиливает в ней сознание своего предназначения для иной, высшей свободы и иного счастья - счастья творить.

Расставание с любимым – это и освобождение от унижающей и порабощающей страсти.

Контраст между высоким чувством героини и коварной изменой любимого в самом строе стиха, в обилии антитез, столь характерных для романтической поэзии. Этот типично романтический прием контрастов определяет стиль отдельных стихотворений. Контраст между высоким идеалом и низкой действительностью, в которой любовь существовать не может.

Любовь как прикосновение к вечности, а не путь к земному счастью. Шли годы, и горечь личных переживаний все больше, все чаще переплеталась с другой болью – по оставленной родине, по людям, с которыми, казалось, уже не суждено увидеться:

По трущобам земных широт

Рассовали нас, как сирот.

Русской ржи от меня поклон,

Ниве, где баба застится

Расставаться – ведь это врозь,

Мы же – сросшиеся

(«Поэма Конца»)

Уходящие вдаль рельсы – таков вновь и вновь возникающий в стихах Цветаевой зрительный образ, неустанно варьируемый, обрастающий разными оттенками, становящийся как бы частью души – ее мечтами , ее постоянной болью, вызывающий томительные воспоминания.

Железнодорожные полотна

Ножницами режущий гудок.

Растекись напрасною зарею,

Красное, напрасное пятно!

Молодые женщины порою

Льстятся на такое полотно.

(«Рельсы»)

МИ Цветаевой дано было пережить божественное чувство любви, потери и страдания. Из этих испытаний она вышла достойно, перелив их в прекрасные стихи, ставшие образцом любовной лирики. Она многое провидела – и в своей собственной судьбе, и в судьбе любимых ею людей. Одно из ее сбывшихся пророчеств – в стихотворении «Я с вызовом ношу его кольцо»(1914), посвященном мужу, СЯ Эфрону. В нем гордость за другого человека, восхищение рыцарственностью его души. Трепетно и нежно звучащая нота (Он тонок первой тонкостью ветвей) сменяется трагической (Под крыльями раскинутых бровей – две бездны).

6. Любовь может быть суровым испытанием ( «Боль знакомая, как глазам – ладонь»).

. Важнейшим мотивом в любовной лирике Цветаевой становится мотив «разминовения» родных душ, мотив «невстречи». В цикле «Двое» (1924) выведен непреложный закон: « Не суждено, чтобы сильный с сильным/ Соединились бы в мире сем» Это разъединение поэт воспринимает как глобальную несправедливость, что может грозить миру неисчислимыми бедствиями.

Трагического звучания достигает эта тема и в драмах «Ариадна» (1924) и «Федра» (1927). Всегда в «щебете встреч» слышится цветаевской героине «дребезг разлук». И только поэзия дает возможность противостоять неумолимому закону «разминовений» и расставаний. Наперекор земным разлукам слово навсегда сохранит память о дорогом человеке.

Умела быть счастливой, но умела, и страдать (Увозят милых корабли).

Увозят милых корабли,

Уводит их дорога белая

И стон стоит вдоль всей земли:

«Мой милый, что тебе я сделала?»

Вчера еще – в ногах лежал!

Равнял с Китайскою державою!

Враз обе рученьки разжал, -

Жизнь выпала – копейкой ржавою!

Детоубийцей на суду

Стою – немилая, несмелая.

Я и в аду тебе скажу:

«Мой милый, что я тебе сделала?»

Спрошу я стул, спрошу кровать:

«За что, за что терплю и бедствую?»

«Отцеловал – колесовать:

Другую целовать», - ответствуют.

Жить приучил в самом огне,

Сам бросил – в степь заледенелую!

Вот что ты, милый, сделал мне!

Мой милый, что тебе – я сделала?

Всё ведаю – не прекословь!

Вновь зрячая –уж не любовница!

Где отступается Любовь,

Там подступает Смерть – садовница.

Само – что дерево трясти!-

В срок яблоко спадает спелое

- За всё, за всё меня прости,

Мой милый, - что тебе я сделала!

*Так любовь может быть тиха, трепетна, благовейна, нежна и при этом она же стихийна, безоглядна и внутренне драматична. Истинное чувство живет не только в сокровенной глубине души, но и пронизывает собой весь окружающий мир. Поэтому сами явления этого мира в сознании героини часто соединяются с образом любимого («Строительница струн» - 1923)

Строительница струн – приструню

И эту. Обожди

Расстраиваться! ( В сем июне

Ты плачешь, ты – дожди!)

И если гром у нас – на крышах,

Дождь в доме, ливень – сплошь,-

Так это ты письмо мне пишешь,

Которого не шлешь.

Ты дробью голосов ручьевых

Мозг бороздишь, как стих.

(Вместительнейший из почтовых

Ящиков – не вместит!)

Ты, лбом обозревая дали,

Вдруг по хлебам – как цеп

Серебряный(Прервать нельзя ли?

Дитя! Загубишь хлеб!)

* Цветаевская героиня убеждена, что чувства обладают огромной силой, им могут быть неподвластны расстояния и время («Никто ничего не отнял- 1916)

Е Евтушенко:

Никто ничего не отнял –

Мне сладостно, что мы врозь!

Целую Вас через сотни

Разъединяющих верст.

Я знаю: наш дар – неравен.

Мой голос впервые тих.

Что Вам, молодой Державин,

Мой невоспитанный стих!

На страшный полет крещу Вас:

- Лети, молодой орел!

Ты солнце стерпел, не щурясь –

Юный ли взгляд мой тяжел?

Нежней и бесповоротней

Никто не глядел Вам вслед

Целую Вас – через сотни

Разъединяющих лет.

Взаиморастворение двоих друг в друге. Саморастворение в характере любимого

(Мой! – и о каких наградах). Мятежница? Гордячка?

*Героине свойственно стремление преодолеть все преграды, стоящие на пути чувств, превозмочь влияние и давление обстоятельств. Сосредоточенность души, погруженность в любовь – важная черта лирической героини. Любовь может быть лукавой игрой («Комедьянт»):

Не любовь, а лихорадка!

Легкий бой лукав и лжив.

Нынче тошно, завтра сладко.

Нынче помер, завтра жив(. )

Рот, как мед, в очах – доверье, -

Но уже взлетает бровь.

Не любовь, а лицемерье,

Лицедейство – не любовь!

12. Однако любовная лирика Цветаевой открывает нам душу не только мятежную, своевольную, но и незащищенную, ранимую, жаждущую понимания («Друг! Неизжитая нежность – душит - 1918)

13. НЕвстреча Что разлучает?

«Рас – стояние» - яростный крик.

Рас – стояние: версты, мили

Нас рас – ставили, рас – садили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

Рас – стояние: версты, дали

Нас расклеили, распаяли,

В две руки развели, распяв,

И не знали, что это – сплав

Вдохновений и сухожилий

Не рассорили – рассорили,

Расслоили

Стена да ров.

Расселили нас как орлов-

Заговорщиков : версты, дали

Не расстроили – расстреляли.

По трущобам земных широт

Рассовали нас как сирот.

Который уж, ну который – март?!

Разбили нас как колоду карт!

Она требовала достоинства в любви и требовала достоинства при расставании, гордо забивая свой женский вопль внутрь и лишь иногда его не удерживая, - пишет о ней Евгений Евтушенко. Вот строки из «поэмы конца»: Не довспомнивши, не допонявши, точно с праздника уведены- Наша улица! – Уже не наша- Сколько раз по ней- Уже не мы- Завтра с западу встанет солнце! – С Иеговой порвет Давид! Что мы делаем? – Расстаемся. И хотя она расценивала порой расставание как «сверхъестественнейшую дичь», как « звук, от коего уши рвутся», она всегда оставалась верна себе: Никто, в наших письмах роясь, не понял до глубины, как мы вероломны, то есть – как сами себе верны. Марина Цветаева говорила, что»глубина страдания не может сравниться с пустотой счастья» этой глубины в ее жизни хватило сполна. Трагическое звучание приобретает у Цветаевой тема несостоявшейся любви.

Главная драма любви – в « разминовении» душ: два человека, предназначенных друг другу, вынуждены расстаться.

ИХ может разлучить многое – обстоятельства, люди, время, недостаток чуткости, несовпадение устремлений. («Разлука» - 1921).

Радость бытия. Во всем – поэзия. Ощущение полноты жизни, ощущение власти над миром. Мотив «разминовения» родных душ, мотив «невстречи».

Это разъединение – глобальная несправедливость, что может грозить миру неисчислимыми бедствиями. «Двое» (1924 год).

Есть рифмы в мире сем:

Разъединишь – и дрогнет.

Гомер, ты был слепцом.

Ночь – на буграх надбровных.

Ночь – твой рапсодов плащ,

Ночь – на очах – завесой.

Разъединил ли б зрящ

Елену с Ахиллесом?

Елена. Ахиллес.

Звук назови созвучней.

Да, хаосу вразрез

Построен на созвучьях

Мир, и , разъединен,

Мстит(на согласьях строен!)

Неверностям жен

Мстит – и горящей Троей!

Рапсод, ты был слепцом:

Клад рассорил, как рухлядь.

Есть рифмы – в мире том

Подобранные. Рухнет

Сей – разведешь. Что нужд

В рифме? Елена, старься!

Ахеи лучший муж!

Сладостнейшая Спарты!

Лишь шорохом древес

Миртовых, сном кифары:

«Елена: Ахиллес:

Разрозненная пара».

Лирическая героиня решительна в отрицании («Цыганская страсть разлуки»).

Цыганская страсть разлуки!

Чуть встретишь – уж рвешься прочь.

Я лоб уронила в руки

И думаю, глядя в ночь:

Никто, в наших письмах роясь,

Не понял до глубины,

Как мы вероломны, то есть –

Как сами себе верны.

Лишь в ином, лучшем мире – мире «умыслов» - возможно обрести полноту чувства (Не здесь, где скривляю, а там, где вправлено)

Не здесь, где связано,

А там, где велено.

Не здесь, где Лазари

Бредут с постелею,

Горбами вьючными

О щебень дней.

Здесь нету рученьки

Тебе – моей.

Не здесь, где скривлено,

А там, где вправлено,

Не здесь, где с крыльями

Решают – саблями,

Где плоть горластая

На нас: добей!

Здесь нету дарственной

Тебе – моей.

Не здесь, где спрошено,

Там, где отвечено.

Не здесь, где крошева

Промеж – и месива

Смерть – червоточиной,

И ревность-змей.

Здесь нету вотчины

Тебе – моей.

И не оглянется

Жизнь крутобровая!

Здесь нет свиданьица!

Здесь только проводы,

Здесь слишком спутаны

Концы ремней

Здесь нету утрени

Тебе – моей.

Не двор с очистками –

Райскими кущами!

Не здесь, где взыскано,

Там, где отпущено,

Где вся расплескана

Измена дней.

Где даже слов-то нет:

- Тебе – моей

Наперекор земным разлукам слово навсегда сохранит память о дорогом человеке (1918год:

«Но вдохновенный –

Всем пророкочет голос мой

Крылатый –

О том, как жили на земле

Когда-то

Вы – столь забывчивый,

Столь незабвенный».

«ЛюбовьЛюбовь»

Трагического звучания тема любви достигает в драмах «Ариадна» (1924),

«Федра» (1927). В «щебете встреч» всегда слышится «дребезг разлук». Но наперекор земным разлукам слово навсегда сохранит память о дорогом человеке.

Счастью подчиненности любви предпочитает несчастье свободы

(«Как правая и левая рука – твоя душа моей душе близка»).

Как правая и левая рука –

Твоя душа моей душе близка.

Мы смежены, блаженно и тепло,

Как правое и левое крыло.

Но вихрь встает – и бездна пролегла

От правого до левого крыла!

Верность – не в подчинении, а в свободе (Никто, в наших письмах роясь).

Никто столько не писал о разлуке: требовала достоинства при расставании, гордо забивая свой женский вопль внутрь.

Расстающиеся – представители двух равновеликих государств, но женщина все-таки выше.

Даже самому любимому своему на свете человеку – Пушкину – в воображаемом свидании отказала опереться на его руку, чтобы взойти на гору.

«Сама взойду!» - гордо сказала мятежница, внутри почти идолопоклонница. Стихи Цветаевойизлучают любовь и любовью пронизаны. Они рвутся к миру и как бы пытаются заключить весь мир в объятия. Это - их главная прелесть. Стихи эти написаны от душевной щедрости, от сердечной расточительности. Цветаева истинный и даже редкий поэтесть в каждом ее стихотворении единое цельное ощущение мира, т. е врожденное сознание, что все в мире- политика, любовь, религия, поэзия, история, решительно все- составляет один клубок, на отдельные источники не разложимый. Касаясь одной какой-нибудь темы, Цветаева всегда касается всей жизни.

Эмоциональный напор у Цветаевой так силен,что автор словно едва поспевает за течением этого лирического потока. Цветаева словно так дорожит каждым впечатлением, каждым душевным движением, что главной ее заботой становится закрепить наибольшее число их в наиболее строгой последовательности, не расценивая, не отделяя важного от второстепенного, ища не художественной, но скорее психологической достоверности. Ее поэзия стремится стать дневником.

Испокон веков женская сущность глубже и ярче проявляется в любовной лирике. Марина Цветаева не исключение. Ее поэзия на редкость богата в этом отношении. Любовь счастливая и несчастная, разделенная и отвергнутая, мимолетная и пожизненная, целомудренная и страстная, разлука, ревность, отчаяние, надежда-вся хроматическая гамма любовных взаимоотношений О чем бы ни писала, ни говорила Марина Цветаева, где-то рядом с темой первого плана подразумевается, затаенно дышит, а то заглушает все остальное любовная радость или любовная тоска. Когда же она впрямую говорит о своей любви, когда сама любовь диктует ей открыто,- голос Марины приобретает заклинающую и колдовскую силу.