Воронежская область во время войны

Программу действий в Восточной Европе фашистские политики разработали задолго до начала второй мировой войны. Вот что говорил Гитлер в то время: «Если мы хотим создать великую Германскую империю, мы должны, прежде всего, вытеснить и истребить славянские народы – русских, поляков, чехов, словаков, болгар, украинцев, белорусов». Готовя войну против СССР, Гитлер прикрывал свои захватнические цели лозунгами борьбы с коммунизмом. 30 марта 1941 года, выступая перед представителями германского генералитета, он отмечал, что предстоящая борьба будет борьбой двух мировоззрений, поэтому борьба здесь « будет резко отличаться от борьбы на Западе. Речь идёт о борьбе на уничтожение. На Востоке сама жестокость – благо для будущего».

По планам нацистского руководства Германии обширная территория Советского Союза подлежала германизации. На ней должны были разместиться немецкие военные поселения. Что касается советских граждан, то 30-40% населения нашей страны предполагалось выселить за Урал, 10-15 миллионов человек онемечить, а остальных истребить, рассчитывая для этого уничтожать ежегодно 3-4 миллиона мирных граждан.

В замечаниях и предложениях по генеральному плану «Ост» рейхсфюрера войск СС от 27 апреля 1942 года определено будущее советских граждан. «Речь идёт не только о разгроме государства с центром в Москве. Дело заключается, скорее всего, в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их. Эти пути вкратце заключаются в следующем: а)разделение территории, населяемой русскими, на различные политические районы, чтобы обеспечить в каждом из них обособленное национальное развитие.

Целью немецкой политики по отношению к населению на русской территории будет являться доведение рождаемости русских до более низкого уровня, чем у немцев. Мы должны сознательно проводить политику на сокращение населения. Мы должны постоянно внушать населению мысль о том, что вредно иметь много детей. Аборты ни в коей мере не должны ограничиваться. Следует пропагандировать добровольную стерилизацию, не допускать борьбы за снижение смертности младенцев, не разрешать обучение матерей уходу за грудными младенцами. Следует сократить до минимума подготовку русских врачей».

Главные цели войны против Советского Союза были изложены Гитлером на совещании 16 июля 1941 года: «Теперь перед нами стоит задача разрезать территорию этого громадного пирога так, как это нам нужно, с тем, чтобы, во-первых, господствовать над ней, во-вторых, управлять ею и, в-третьих, эксплуатировать её».

На оккупированной территории СССР планировалось создание четырёх рейхскомиссариатов: «Остланд», «Украина», «Московия» и «Кавказ». Воронежская область по планам захватчиков должна была войти в генеральный район (округ) «Воронеж», относящийся к комиссариату «Украина».

В ходе генерального летнего наступления вермахта на юге в первой декаде июля 1942 года немецким войскам удалось захватить западные и юго-западные районы Воронежской области. Из 83 районов было оккупировано 5 частично и 29 полностью. Среди оккупированных полностью были Семилукский, Россошанский, Острогожский, Радчен- ский, Репьёвский, Подгоренский и некоторые другие районы области.

Функции непосредственного руководства на оккупированной территории выполняли военные комендатуры. Они имели в своём составе следующие отделы: военный, полиции, карательный отряд, транспортный, финансовый, сельскохозяйственный и другие. При комендатурах действовали команда охраны, связных-мотоциклистов, писари, переводчики, агентурная сеть. Районные и городские комен- датуры возглавляли немецкие, итальянские, венгерские офицеры.

Первые шаги господства немецко-фашистских оккупантов были отмечены массовыми грабежами, насилием, избиениями колхозников и рабочих, казнями военнопленных и мирного населения. Более полугода немецкие, венгерские и итальянские захватчики бесчинствовали в западных и юго-западных районах области.

На оккупированной территории области были созданы тюрьмы и концентрационные лагеря, где томились и умирали тысячи людей. Практически вся захваченная территория жила в режиме концлагеря. В одном только Хохольском районе их было шесть. 3 июля 1942 года в селе Семидесятное этого района оккупантами было организовано три концлагеря, в которых содержались как военнопленные, так и гражданское население.

Оккупация территорий области сопровождалась массовым мародёрством, что считалось нормой поведения захватчиков. В частности, в приказе от 22 июля 1942 года по 16-й немецкой мотодивизии, действовавшей на территории Воронежской области, сказано: « Продовольствие изыскивать на месте. Со снабжением в настоящее время считаться не приходится».

«Солдаты вермахта беззастенчиво разоряли поля и огороды, мимо которых проходили, - пишет американский историк Энтони Бивор. – Самым предпочтительным трофеем считалась домашняя птица, поскольку её было очень удобно набирать впрок и можно было быстро приготовить в полевых условиях.

Союзники Германии мародёрствовали не меньше, оправдывая свои действия тем, что что нет ничего предосудительного в том, чтобы отобрать у коммунистов всё, им принадлежащее. «Сегодня наши парни стащили три кувшина молока, - писал в своём дневнике капрал венгерской армии. – Женщины только-только собрались отнести молоко в погреб, как налетели мои ребята с гранатами и сделали вид, что собираются их бросить. Женщины испугались и убежали, а парни взяли молоко. Остаётся молиться, чтобы Господь и дальше помогал нам так же, как до сих пор».

Одним из средств уничтожения населения оккупированных территорий Воронежской области была организация захватчиками голода. Гитлеровцы лишали население средств к существованию путём введения множества налогов и поборов. Продовольственная политика оккупантов предусматривала следующую очередность в распределении продовольствия, полученного на оккупированных территориях: в первую очередь снабжалась действующая армия; потом остальные войска на оккупированной территории; затем войска и гражданское население в Германии; и в последнюю очередь – служащие оккупационных органов власти. Населению не доставалось ничего. За время оккупации от голода и заразных болезней в Воронежской области погибло 198300 человек.

Немецко-фашистские захватчики с невиданной жестокостью осуществляли политику кровавого террора и тотального грабежа. Оккупанты безжалостно убивали военнопленных и мирных жителей, не щадя ни женщин, ни детей. Зверства, бесправие и произвол были главными методами «правления» на временно оккупированной территории Воронежской области.

За время оккупации в сельских районах Воронежской области захватчики убили и замучили 4911 мирных граждан, 6210 военнопленных. 4476 человек было угнано в Германию.

Из всех городов России, захваченных гитлеровскими войсками, самые большие потери городского населения были в Сталинграде и Воронеже. В Сталинграде к моменту изгнания врага осталось всего 12,2% , а в Воронеже – 19,8% населения.

Те ужасы оккупационного режима, через которые пришлось пройти жителям старинного русского села Первое Сторожевое, раски- нувшегося на высоком правом берегу реки Дон, испытало мирное население и многих других населённых пунктов Воронежской области, занятых немецко-фашистскими захватчиками.

Ощущение неизбежности войны у жителей села появилось в конце 1940 года. По окончании сельскохозяйственных работ в село прибыл кадровый офицер Красной Армии Фома Иванович Быковский, который был уроженцем Сторожевого. Он организовал военную подготовку всех мужчин, пригодных к службе. Строевая подготовка проводилась в центре села. Тихими зимними вечерами до самых окраин села доносились команды Быковского и помогавших ему ветеранов Первой мировой и Гражданской войн: «Шагом марш! Левой! Левой! Левой!».

После того, как Дон замерз, обучаемые уходили на левый берег в сосновый бор, где был оборудован полигон. Оттуда почти каждый день слышалась винтовочная и пулеметная стрельба. Наблюдая за всем этим, почти все взрослые задавали друг другу один и тот же вопрос: «Неужели будет война?» Военная подготовка продолжалась до начала весенних полевых работ. Колхозники всех трех колхозов: «Красная Поляна», имени Коминтерна и имени Кагановича, на которые делилось Сторожевое, вернулись к своему привычному делу. Они сеяли пшеницу и рожь, сажали картошку, еще не зная, что некоторые из них делают это в последний раз.

В полдень 22 июня 1941 года всех жителей села созвали на митинг к правлению колхоза имени Кагановича, которое было в центре села. Прибывший из райцентра представитель военкомата сообщил, что фашистская Германия без объявления войны напала на нашу страну. Сразу после короткого выступления вручили повестки юношам призывного возраста и тем, кто не очень давно вернулся из армии. Они уходили домой и, переодевшись и взяв кружку, ложку и чашку, тут же шли к правлениям своих колхозов, ставших местами сбора. Всюду слышались причитания матерей и жен, плач младших сестер и братьев тех, кто уходил на войну. Некоторые женщины падали в обморок. Их приводили в чувство, обливая водой. Все понимали, что война будет трудной и долгой и что не каждому будет суждено с нее вернуться. Большинство уходивших все время молчало, не зная, какими словами можно успокоить своих родственников. Лишь один Михаил Селиверстов во всеуслышанье ругал Сталина. «Паразит рябой! – кричал он. – Зачем ты посылаешь нас на смерть?!»

Ивана Образцова по прозвищу Гром жена не провожала по причине крупной ссоры, случившейся накануне. Когда он, собравшись, уходил из дома, соседи слышали, как жена крикнула ему с порога: «Пусть на фронте тебя убьет первая же пуля!» Гром до фронта не доехал: воинский эшелон, перевозивший кавалерийский полк, в который он попал после короткой подготовки, разбомбили немецкие самолеты. Похоронка на него была первой в селе. За ней пришла вторая, потом третья, четвертая, пятая Все чаще в домах слышался плач родственников погибших или пропавших без вести, а вместо них на войну уходили другие. Все большее количество молодых женщин Сторожевого ходило в красных юбках, свидетельствующих о том, что их мужья воюют с врагами.

Тем временем с фронта поступали тревожные сообщения о том, что Красная Армия с тяжелыми боями отступает, оставляя врагу город за городом. Лишь в конце декабря пришли хорошие новости о разгроме оккупантов под Москвой. Еще более приятные известия привезли в конце весны приехавшие долечиваться после госпиталей фронтовики. Они рассказывали, что под Харьковом советские войска начали крупное наступление, что в войне наступил коренной перелом. Однако наступавшие части Красной Армии были разбиты, и немецко-фашистские полчища стали стремительно продвигаться на восток.

В начале июля 1942 года Сторожевое жило в тяжёлом ожидании приближающейся беды. Жители уже знали из Совинформбюро и от местных органов власти, что остановить врага пока не удается. Вскоре в селе стали слышать далёкую канонаду. Гул все чаще пролетающих в ночном небе немецких самолётов не давал спать. Иногда с самолетов сбрасывали над селом осветительные ракеты, и тогда в селе было светло как днем. Как-то ночью при свете ракеты немецкий лётчик увидел на окраине села межевой столб, деливший поля колхозов имени Кагановича и имени Коминтерна. Трудно сказать, за какой объект его принял фашист, но взрыв сброшенной бомбы был настолько сильным, что от ударной волны вылетели оконные стёкла в домах, стоявших даже на большом расстоянии от места взрыва.

Однажды вражеские бомбардировщики бомбили станцию Лиски, которая являлась важным железнодорожным узлом. Вдали грохотали мощные взрывы, по небу шарили лучи прожекторов, слышались залпы зенитных орудий, а огромное зарево горевшей нефтебазы освещало улицы села, хотя до станции было почти сорок километров.

8 июля до окраин села дошли слухи о том, что председатель сельского Совета, председатели и секретари партийных организаций всех трёх колхозов вместе со своими семьями уехали из села за Дон в районный центр, которым в то время был посёлок Давыдовка, расположенный на расстоянии 18 километров от Сторожевого.

Во второй половине дня на одной из крайних улиц села появилось несколько наших солдат. Они спешно отрывали от палисадников ивовые прутья, служившие в качестве штакетника. С ними они уходили к широкому логу, тянувшемуся с севера на юг параллельно улице сразу за огородами. Штакетины разламывали на части, втыкали в землю, привязывали к ним тонкую проволоку. Другой конец проволоки привязывали к мине. Стало ясно, что удерживать село бойцы Красной Армии не собираются.

На следующий день утром в село вошла немецкая мотодивизия. Оккупанты, в основном, были на лёгких мотоциклах, но были также тяжёлые мотоциклы, несколько грузовиков с автоматчиками и легковые автомобили с офицерами. В центральной части села собралось такое количество вражеских солдат, что, казалось, яблоку негде упасть. Небольшая группа захватчиков проследовала в восточную часть села и направилась к лесу. За селом мотоциклисты догнали три трактора. Двое мужчин и одна женщина хотели угнать технику за Дон, чтобы она не досталась врагам. Трактористов привели в амбар колхоза «Красная Поляна», стоявший на краю села. После мучительных пыток все трое были казнены. Кто они и откуда жители Сторожевого так и не узнали.

Развернувшись, немцы снова поехали в село. Постояв несколько минут в центре села, они уехали в ту сторону, откуда приехали. На улицах стало тихо. Жители выходили из домов и обменивались мнениями. «Какая сила! – говорили старики. – Да разве можно с ними справиться?» Некоторые отвечали, что можно, но оптимизма в голосе не слышалось.

А на южной окраине села, где жила одиннадцатилетняя Маруся Неупокоева, первая половина дня прошла спокойно. О том, что в центре села уже побывали немцы, никто даже не знал. Сразу после обеда Маруся и её подружка Дуня пошли забирать пасшихся на косогоре телят. Дуня, забрав своего телёнка, сразу ушла домой, а Маруся немного задержалась. И вдруг она увидела идущих по полю за логом людей. Они шли длинной цепью в метре друг от друга.

Маруся спряталась за полоской ржи на краю огорода, но солдаты заметили девочку и стали стрелять. Она побежала к дому по огороду, пули свистели то с одной стороны, то с другой. От страха девочка потеряла сознание и упала в картофельные ряды. Её старший брат Алёша, увидев всё это, ползком добрался до Маруси и утащил её к дому. Спустя некоторое время девочка очнулась. Все с тревогой стали ожидать появления вражеских солдат, но те из лога не вышли. Видимо, по нему они направились в центр села.

В три часа дня к западной части села подошёл пехотный полк 2-й венгерской армии. Одеты солдаты были в грязно–зелёную форму, обу- ты в кожаные ботинки, за спиной у них были ранцы, на боку висели банки противогазов. Одни ехали на зелёных телегах, другие шли пешком. Выйдя на улицы села, вражеские солдаты стали располагаться в домах, выгоняя из них местных жителей, которые, схватив кое-что из постельных принадлежностей, уходили в сады под яблони и вишни. Вражеские солдаты вели себя так, как будто всё имущество жителей Сторожевого на законном основании принадлежит им. Захватчики бесцеремонно забирали всё, что приглянётся. Не брезговали они ни чем: ни носками, ни женскими платками, ни детскими самодельными игрушками.

Вскоре задымили костры и полевые кухни. Готовился ужин из отнятых у местных жителей продуктов. Для приготовления мясных блюд было забито несколько молодых бычков. Хозяева скота сопротивления не оказывали, поскольку даже тех, кто своим видом выказывал недовольство, оккупанты били или кулаком, или подвернувшейся под руку палкой. Видимо, результаты проведённой ранее разведки, ход боевых действий последних дней, а также то, что село было взято без единого выстрела, настроили захватчиков на оптимистический лад. Изрядное количество выпитого спиртного окончательно убедило их в превосходстве над оставившими село без боя советскими частями.

Утром следующего дня на улице Полечка, на которой жила Маруся, появились вражеские солдаты. Вооружённые винтовками оккупанты в количестве тридцати человек на шести телегах, запряжённых парой лошадей, проехали до южной окраины села и там свернули на параллельную улицу, которая была ближайшей к лесу и называлась Отрогом. Там они спрятались в густом кустарнике, росшем за огородами, и стали вести наблюдение за лесом.

В тупиковом переулке недалеко от центра села собрались маль- чишки. Они рассказывали друг другу о том, что им удалось увидеть. Общаться им позволяло то, что переулок остался незамеченным врагами. Вдруг все одновременно замолчали и повернули головы туда, где был въезд в переулок. К ним тихо приближался советский танк Т-34 в сопровождении группы наших солдат. Танк остановился, из него вылезли танкисты, подошли автоматчики. Сережа Турищев, Саша Каширин, Миша Курьянов, два брата Коля и Вася Турищевы с нескрываемым удивлением рассматривали наших солдат.

Из дома вышел старый дед Михаил Мишутин и подошел к танкистам. «Уж не сдаваться ли приехали, сынки?»- спросил он. «Сда- ваться» - ответил один из танкистов и улыбнулся. Эта улыбка говорила о том, что сказанное не соответствует задуманному. То же самое подтвердил Коля Турищев, который, воспользовавшись тем, что солдаты стали совещаться, запрыгнул на башню танка и заглянул в люк. «Там полно снарядов» - сказал он. Солнце садилось за горизонт. Танкист взглянул на часы и сказал: «Пора».

Танк выехал на улицу Прогон, и почти сразу раздался выстрел из танкового орудия, застрочил пулемёт. Загремели разрывы снарядов и в центре села. Вскоре стрельба слышалась со всех сторон. По улицам села носились три наших «тридцатьчетверки», сметая все на своем пути, в упор расстреливая из пулеметов обезумевших от страха врагов. Некоторые из них пытались спрятаться в овраге, но и там попадали под меткие выстрелы русских солдат. Стемнело, но и при свете горевших нескольких домов советские бойцы добивали оккупантов. К утру 11 июля от венгерского пехотного полка ничего не осталось.

Когда всё стихло, жители стали вылезать из укрытий, вырытых перед приходом оккупантов. Увиденное ими превзошло все ожидания. На улицах валялось втоптанное в дорожную пыль оружие, дымились разбитые телеги с походной амуницией. Повсюду лежали убитые вражеские солдаты. Порадоваться победе советских войск приходили жители с тех улиц, на которых боевые действия этой ночью не велись. Они всю ночь, слушая стрельбу и видя огни горевших домов, пытались угадать, что происходит на улицах западной части села.

День прошел спокойно. Однако вечером к селу снова подошли вражеские части. Имея численное превосходство, они начали вытеснять группы советских войск из села, оказывавшие отчаянное сопротив- ление. Перед рассветом советские танки и солдаты покинули село и ушли в лес.

Едва солнце поднялось над горизонтом, оккупанты, почти не давая времени на сборы, стали выгонять жителей западной части села из домов. Некоторые брали с собой крупный рогатый скот, однако мадьяры отобрали весь молодняк, оставив лишь старых коров. Собрав всех людей в одну колонну, вражеские солдаты погнали их в западном направлении.

Те, кто жил в восточной части села, обрадовались, решив, что их не тронут. Однако в полдень в Сторожевое прибыл карательный отряд. Отомстить за гибель солдат пехотного полка оккупанты решили мирным жителям. Небольшими группами каратели пошли по улицам восточной части села. Заходили они в каждый дом. Если в доме был кто-то из мужчин, вражеские солдаты вытаскивали его на улицу и расстреливали на глазах близких родственников. Были убиты все фронтовики, оказавшиеся по причине ранения дома, и юноши призывного возраста.

В одном доме мужчин не было. Тогда каратели схватили хозяйку, вытащили на улицу и, наставив на неё винтовку, заорали: «Где партизаны?» Перепуганная женщина указала на убежище, вырытое соседями. Подойдя к нему, мадьяры крикнули: «Выходите, иначе забросаем гранатами!» Не подчиниться этому требованию было нельзя, так как все понимали, что враги не шутят. Уже было известно, что они бросили гранату в землянку Ивановых, в результате чего двадцатилетней Анне осколками было выбито оба глаза, а её мать была тяжело ранена в грудь. Первым по ступенькам стал подниматься семнадцатилетний Иван Неупокоев. Едва он показался, в него начали стрелять. Пуля попала ему в лицо, и он упал на руки своей матери, поднимавшейся следом.

Вернувшийся из госпиталя раненый на фронте Яков Гуньков был расстрелян во дворе своего дома. Такая же участь ждала раненого фронтовика Ивана Осипова, а вернувшегося с войны без ноги Якова Курьянова застрелили у входа в подвал, где пряталась его семья. Молодых ребят, соседей и однофамильцев Михаила Застрогина и Николая Застрогина тоже расстреляли у родного порога. Раненого фронтовика Митрофана Каширина каратели затащили в колхозный амбар, в котором ранее были казнены трактористы, и стали пытать. Они вырезали ремни со спины Митрофана, требуя, чтобы он назвал тех местных жителей, которые помогали советским солдатам громить оккупантов той ночью.

Страшные вести о том, что каратели расстреливают всех без исключения мужчин в возрасте от семнадцати до пятидесяти лет, уже давно долетели до окраин села. В доме Маруси со страхом ждали появления врагов. И они вскоре пришли. Один из них подошёл к отцу Маруси Михаилу Ивановичу и, схватив его за волосы и указывая на протезную ногу, спросил: «Партизан?» За мужа вступилась его жена Наталья Ивановна: «Нет, он не партизан. Он работал железнодо- рожником, и ему поездом ногу отрезало». Второй мадьяр что-то сказал первому, и тот, отпустив Михаила Ивановича, обратился к Наталье Ивановне: «Матка, давай млеко, яйки». Хозяйка принесла решето с яйцами и крынку молока. Забрав всё, вражеские солдаты ушли.

Вся семья не могла понять, почему не расстреляли Михаила Ивановича. Причина стала известна позднее. Оказалось, что за сто метров до дома Неупокоевых к карателям подъехал венгерский офицер, который приказал прекратить расстрелы. К тому времени уже было убито больше ста пятидесяти ни в чём не повинных жителей Сторожевого.

На другой день, 13 июля, оккупанты, не давая времени на сборы, выгнали жителей из домов и, построив в колонну, погнали на запад. Сопровождали их вооруженные карабинами и плетками конные венгерские солдаты.

К вечеру колонна подошла к селу Мастюгино. Часть пленников загнали в конюшню, а остальных оставили ночевать в пологой балке у села. Недалеко от расположившихся на ночлег людей стояли помещения для овец, принадлежавшие местному колхозу. Оттуда три венгерских солдата гнали четырёх баранов. Ехавший по дороге из села легковой автомобиль остановился. Из него вылез немецкий офицер. Он подозвал этих солдат и стал кричать на них, а затем по нескольку раз каждого ударил плёткой. Мадьяры с видом побитой собаки погнали овец обратно. Получалось так, что союзникам Германии разрешалось отбирать скот у населения, но колхозных коров, телят, свиней, овец и кур брать без специальных разрешений запрещалось.

Утром эвакуированных снова собрали вместе и погнали через село. В центре населённого пункта навстречу им ехала группа людей. Впереди ехал земляк Иван Деев, сопровождаемый четвёркой мадьяр. Не годный к военной службе из-за плохого зрения он до прихода оккупантов работал заведующим током колхоза «Красная Поляна» и был коммунистом. Видимо, кто-то рассказал об этом врагам. Зная о негативном отношении коммунистов к религии, оккупанты ради своей потехи привезли Деева в церковь и в ней расстреляли.

В селе Платава колонну развернули на юго-восток, и вскоре она оказалась около хутора Дубового. Недалеко от дороги на краю хутора стояли палатки, в которых жили мадьяры. Конвоиры остановили колонну и пошли к палаткам. Около одной из них стоял солдат, который вскоре подошёл к колонне. Он присел на корточки около семьи Неупокоевых и жестами спросил Михаила Ивановича: «Это твои дети?» Михаил Иванович утвердительно кивнул головой. Указав на себя, мадьяр поднял три пальца. Затем из нагрудного кармана он вытащил фотографию и дал её Михаилу Ивановичу. На ней была запечатлена семья этого человека: он, его жена и трое детей. По щекам мадьяра катились слёзы. Спрятав фотографию обратно, он раздал несколько монет детям, вытер слёзы, вздохнул и ушёл. Все, кто это видел, молча смотрели вслед. Им было жаль врага, не по своей воле оказавшегося на войне.

Вскоре подошли конвоиры. Они заставили людей подняться и погнали их к конюшне, стоявшей на краю хутора. Здесь им пришлось задержаться на несколько дней. Из конюшни взрослым выходить разрешалось, но отходить от неё на большое расстояние было запрещено. Дети могли ходить туда, куда им захочется. Они ходили к жителям хутора, выпрашивая еду себе и своим родителям, а также могли сбегать искупаться в речку Девица.

Однажды по дороге мимо конюшни проезжали мадьяры. На одной телеге помимо военных сидел мужчина в белой рубашке с закатанными до локтей рукавами. Жители Сторожевого узнали в нём своего земляка Антона Образцова. Несколько человек стали кричать ему: «Антон! Антон!» Но мужчина даже не посмотрел в сторону кричавших. Видимо, ему было стыдно за то, что он служил полицаем у оккупантов.

Как-то в жаркий полдень Маруся и Дуня сидели на мостике у реки. Из камышей их кто-то окликнул. Подружки взвизгнули от неожидан- ности. «Девочки, не бойтесь, я свой, русский. - Сказал выглянувший из зарослей мужчина. - Вы Алёшу Неупокоева знаете?» «Это мой брат»- ответила Маруся. Мужчина попросил, чтобы Алёша пришёл к нему. Прятавшийся в камышах был русским офицером. В бою он был ранен и укрылся в зарослях. С Алёшей он познакомился в тот же день, когда жителей Сторожевого пригнали в Дубовой. Мальчик носил ему еду. Иногда еду офицеру приносила работавшая у оккупантов прачкой молодая женщина по имени Мария.

В этот раз офицер попросил принести побольше еды и сказал, что ночью он уходит к своим. Алёша убежал просить что-нибудь из продуктов у жителей хутора. А в это время Мария привела к речке врагов. Они дали офицеру лопату и заставили рыть себе могилу. К реке подошли несколько местных жителей и небольшая группа сторо- жевских детей. Вырыв яму, офицер посмотрел на собравшихся. Алё- ши среди них ещё не было. Тогда он снял свой ремень, подошёл к одному из взрослых, дал ему ремень и сказал: «Передайте Алёше Неупокоеву». Офицер встал около ямы. Грянули выстрелы.

После местные жители поведали Алёше, что прачка Мария о раненом офицере рассказала своей подруге, также работавшей у оккупантов. Однажды они поссорились, и подруга сказала, что сообщит обо всём мадьярам. Испугавшись, Мария привела к берегу реки вражеских солдат.

Вскоре мадьяры, охранявшие эвакуированных, объявили, что все могут вернуться в своё село, зарегистрировавшись предварительно в селе Довгалёвка, в котором находился штаб венгерских войск. По одному представителю от семьи отправилось туда, где каждый из них получил пропуск, в который были вписаны все члены семьи. Солнце уже стало садиться за горизонт, когда жители Сторожевого в сопро- вождении нескольких венгерских кавалеристов покинули Дубовой и пошли в своё родное село.

Пройдя несколько километров, все остановились. Стемнело. До села оставалось идти лишь семь километров, но доносившиеся с той стороны звуки говорили о том, что в Сторожевом или где-то около него идёт бой. Конвоиры куда-то уехали. Заночевать решили в широком овраге около Мастюгино. Однако утром уже на выходе из оврага их встретили венгерские кавалеристы. Они начали избивать людей плётками и, построив в колонну, снова погнали на запад.

На этот раз, пройдя Мастюгино, колонна пошла не на Платаву, а повернула на северо-запад. Когда пленники подходили к селу Россошки, пошёл сильный дождь. Но колонна не останавливалась. Около села оккупантами был устроен концлагерь для военнопленных, где за колючей проволокой стояли пленные русские солдаты и пели «Катюшу». Когда по высокому мосту переходили через реку, не выдержав мучений, бросилась в воду и утонула Полина Каширина. Пройдя ещё несколько километров, колонна по команде конвоиров остановилась. Обессиленные и замерзшие люди ложились прямо в дорожную грязь. На этой полевой дороге под непрекращающимся дождём они провели остаток дня и всю ночь.

Как позже выяснилось, пленников гнали в концентрационный лагерь в село Семидесятное. Здесь помимо советских военнопленных находились и мирные жители из других близлежащих сёл. На этом клочке земли, огороженном колючей проволокой, им предстояло сполна испить горькую участь узников. В Семидесятном в течение недели из прибывших пленников отобрали молодых, трудоспособных парней и девушек и увезли в Германию. Среди них были Мария Благих, Евдокия Образцова, Анастасия и Татьяна Неупокоевы, Михаил Образцов и другие. Оставшиеся люди еще около трех месяцев терпели все тяготы фашистской неволи.

Лагерь этот находился в пологой балке на окраине села. Участок земли был огорожен трёхметровым забором, густо оплетённым колючей проволокой. По краям стояли две вышки, на которых располагалась охрана с пулемётами. Вокруг всё время находилась охрана из мадьяр, вооружённых карабинами и плетками с огромными, злыми овчарками на длинных поводках. На вышках сидели автоматчики. Часто из пленников набирали группы работоспособных людей и возили рыть окопы.

На территории лагеря не было никаких построек, и если бы не колючая проволока, он был бы похож на большой загон для скота. В общем-то, у оккупантов отношение к пленникам было как скотине, но охраняли они их как очень опасных преступников. Так что о побеге нечего было и думать. Для устрашения узников ежедневно расстрели- вали по нескольку человек, обвиняя казнённых в неповиновении или в том, что они замышляли побег.

Кормили узников лагеря недоваренной мелкой картошкой, которой доставалось по три штучки каждому, а иногда и того не было. Воды привозили одну бочку в день, которой всегда не хватало, и людям приходилось пить мутную жидкость из дождевых луж. Местные жители иногда приносили кое-какие крохи: кусочки хлеба, варёную картошку и свеклу, но их отгоняла охрана лагеря.

В октябре всех мирных жителей группами по нескольку сотен человек вывели за пределы лагеря и погнали дальше на запад. Уже по снегу эвакуированных привели в село Орлик Чернянского района Белгородской области. Мокрые, продрогшие люди ночь провели в сельской школе. В окнах здания не было ни одного стекла, все двери разбиты, по помещениям гуляли сквозняки. Утром сопровождавшие людей мадьяры объявили, что всем нужно расходиться по домам местных жителей.

Неупокоевы и их родственники с разрешения старосты поселились в пустовавшей хате, состоявшей из сенец и комнаты площадью девять квадратных метров. На одного человека приходилось по одному квадратному метру. Но не теснота была главной проблемой эвакуированных, а голод. Питались тем, что давали местные жители. Но еды на всех не хватало. Детям приходилось ходить в соседние населённые пункты, чтобы там выпросить что-нибудь из продуктов питания. Кто-то давал кусочек хлеба, кто-то две или три мелких картошки. Полураздетые дети клали картошку за пазуху и прижимали её к телу, чтобы картошка не замерзала. Почти каждый день ноября и декабря независимо от погоды дети добывали еду себе и взрослым.

В одном из сёл Маруся и Дуня решили попросить хлеба у мадьяра, сидевшего на пороге дома. Солдат венгерских войск снимал ботинки и обувал русские валенки. Остановившись около него на расстоянии десяти метров, девочки сказали: «Пан, дай хлеба». Оккупант сделал вид, что не слышит. Однако после повторной просьбы мадьяр что-то заорал на непонятном языке, схватил ботинок и бросил его в Марусю и Дуню. Едва увернувшись от ботинка, девочки бросились бежать.

Михаил Иванович тоже не сидел без дела, ведь он был опорой не только для своей семьи, но и для большой группы родственников и соседей, не отходивших от него ни на шаг с июля. Он делал из медных и серебряных монет, которые приносила местная молодёжь, перстни и кольца. За работу заказчики расплачивались продуктами. Однажды с просьбой изготовить из принесённых камней жернова для размола зерна обратился староста. От выполненной работы он был в восторге. В качестве оплаты староста принёс зерна, а также камни, чтобы Михаил Иванович сделал жернова и себе, после чего местные жители стали приносить для размола пшеницу и рожь. За это они также давали продукты.

Староста в Орлике был из местных. Выслуживаться перед оккупантами он не стремился в отличие от старосты в соседнем селе. Там староста по имени Андрей однажды увидел в своём селе трёх человек, которых он не знал. Об этом тут же он сообщил мадьярам. Вскоре мужчину и девушку арестовали, а третьему удалось скрыться. Это были наши разведчики. Задержанных увезли в Старый Оскол, где на площади повесили.

Однажды вечером Андрей со своим другом ехали на телеге. В лесопосадке к ним подошёл мужчина и спросил: «Ты староста Андрей?» Получив утвердительный ответ, незнакомец сказал ему: «Это тебе за Василия Ивановича и Валю. » Он дважды выстрелил в Андрея из пистолета и убил его. Спрыгнувший с телеги друг с криками побежал в село. Поймать мстителя мадьярам не удалось.

В середине января 1943 года до Орлика дошли слухи о том, что советские войска вновь перешли в наступление. Вскоре стала слышна канонада. Весь день второго февраля через село шли отступавшие немцы и мадьяры. Никто из мирных жителей на улицы не выходил. Во-первых, все боялись попадать на глаза обозлённым оккупантам, а во-вторых, сидеть в домах заставлял сорокаградусный мороз.

Немало проблем создал холод и убегавшим захватчикам. Они, навязав на ботинки соломы, укутавшись женскими платками так, что были видны только глаза, бросали оружие в снег и пытались отогреть мёрзнувшие руки. С наступлением темноты число убегавших врагов почти не уменьшилось. К вечеру третьего февраля на улицах села всё затихло. Через некоторое время в Орлик вошли наши войска. Радости жителей села и эвакуированных не было предела. Спать ложились в приподнятом настроении.

На следующий день всем эвакуированным было выдано по мешку кукурузной муки, чтобы они набрались сил перед дальней дорогой домой. А в середине марта, как только чуть–чуть потеплело, все стали собираться в родные края. Люди прощались с местными жителями, благодарили их за то, что приютили и помогли выжить. Многие жители Орлика уговаривали Михаила Ивановича остаться на постоянное жительство вместе с семьёй в их селе. Однако все без исключения родственники звали в родное село.

Одному из местных жителей, с которым были очень хорошие отношения, Михаил Иванович оставил на память жернова, а тот в свою очередь отдал ему старую корову, которую было жалко резать. Этот подарок был очень кстати, потому что перед уходом Маруся заболела тифом. Михаил Иванович сделал сани, в которые впряг корову. На сани уложили больную Марусю, а также продукты и немного ячменя, которые дали местные жители, и отправились в путь. Через день тифом заболел и Алёша, которого также уложили на сани.

Больше недели люди шли домой, уступая дорогу догонявшим их колоннам пленных захватчиков и встречным советским войскам. Двадцать второго марта ярким солнечным днём жители Сторожевого наконец–то добрались до своего села. Страшная картина предстала перед их взорами. Большого старинного села, насчитывавшего до войны около тысячи дворов, больше не было. На месте бывших усадеб кое-где виднелись пепелища и кучи глины.

Вся территория села была изрыта траншеями, ходами сообщений и перепахана взрывами бомб и снарядов. Везде пестрели воронки от совсем маленьких до огромных, заполненных водой ям размером с крестьянскую избу. От когда-то пышных садов остались одни пни и изломанные, изрубленные осколками обгоревшие кустарники.

По высокому берегу Дона с запада на восток проходила основная линия обороны оккупантов с пулемётными гнёздами, дзотами и большими блиндажами. Около колхозного поля, которое лежало перед лесом и имело названье «новь», линия резко поворачивала на юг и шла вдоль этого поля по краю оврага. Дальше в глубине села находилась вторая линия окопов с большим количеством блиндажей. На склоне широкого лога, начинавшегося в центре села и тянувшегося к соседнему селу Урыв, также было вырыто оккупантами большое количество блиндажей, соединённых ходами сообщения. Уцелевшие от пожаров постройки были разобраны мадьярами на перекрытие этих блиндажей, и вернувшимся жителям пришлось извлекать их обратно.

Всюду стояла разбитая, сгоревшая вражеская техника: танки, орудия, автомашины. В большом количестве валялось брошенное оружие, боеприпасы, кучи мин и снарядов. По всем окопам, ходам сообщения, в блиндажах, на дорогах и просто в воронках лежали трупы врагов. Их было так много, что страшно было смотреть на это «мёртвое поле», раскинувшееся на месте бывшего села.

На первой линии обороны оккупантов стояли два наших подбитых танка Т-34 с надписями белой краской на башнях «Емельян Пугачёв» и «Зоя Космодемьянская». Недалеко от центра села стоял тяжёлый танк ИС, называвшийся так в честь Иосифа Сталина. На опушке леса стояла разбитая реактивная установка «Катюша». Рядом с ней возвышался небольшой холмик земли. Табличка над холмиком свидетельствовала о том, что здесь похоронен командир установки.

Всё поле перед лесом было устлано трупами. В подавляющем большинстве погибшими были наши воины. Здесь в течение шести месяцев велись ожесточённые сражения. После того, как в июле 1942 года оккупанты заняли Первое Сторожевое, а затем вытеснили наши войска из леса, заставив их уйти на левый берег Дона, на фронте установилось относительное спокойствие. Обе стороны проводили оборонительные работы. Немецкое командование планировало использовать Дон в качестве естественной преграды, и, укрепив позиции, перебросить значительную часть войск под Сталинград.

Командование советских войск наоборот решило оборону на Дону сделать настолько активной, чтобы не допустить переброски сил противника под Сталинград. Для этого 6 августа 1942 года ударная группа шестой армии под командованием генерала Харитонова неожиданно для противника форсировала Дон и закрепилась на опушке леса перед селом.

Неоднократные попытки оккупантов вернуть утраченные позиции не увенчались успехом. Но и наши стремления развить успех также ни к чему не привели. Поле колхоза «Красная Поляна» превратилось в поле боя. Через это поле утром 13 января 1943 года, когда началась Острогожско-Россошанская операция, шли в атаку советские войска. Среди убитых военных лежала группа гражданских лиц в чёрных пальто и шляпах. Местные жители называли их «жидами». Наверное, это были евреи, которых захватчики использовали в своих атаках на советские позиции в качестве живого щита.

На этом поле прошлогодней весной была посажена картошка, и когда оттаяла земля, вернувшиеся жители добывали её здесь среди трупов с огромным риском для жизни, потому что на поле были минные заграждения, а также в большом количестве валялись неразорвавшиеся гранаты и снаряды.

Надо было думать и о жилье. Хотя блиндажей было много, занимать их было небезопасно, так как большинство из них были заминированы. Кое–как разместились в некоторых незаминированных блиндажах и маленьких, наскоро сделанных хибарках, где в тифозном бреду ещё долго приходили в себя многие жители села.

После того, как растаял снег в балках и низинах, жители узнали ответ на вопрос, который задавали друг другу многие: почему в родное село не возвращаются мужчины с улицы Отрог. Оказалось, что их всех до одного, включая 82-летнего старика, расстреляли на улице Полечка около оврага и, сбросив вниз, присыпали землёй. Весенние ручьи помогли обнаружить это захоронение.

На каждом шагу жителей подстерегала опасность, которую представляли вражеские неразорвавшиеся мины и гранаты. На Пасху по улице пролетела страшная весть: погиб восьмилетний Ваня Неупокоев. Маруся и Алёша сразу после взрыва побежали в сад к соседям. Там на голубом ковре цветущих подснежников лежал убитый разорвавшейся в руках гранатой мальчик.

Солнечным днём Михаил Иванович вместе со всей семьёй сажал в огороде картошку. Мимо, весело насвистывая, проходил десятилетний Ваня Образцов. Он шёл к логу за пасшейся там коровой. Подойдя к овражку, примыкавшему к логу, мальчик наклонился. В эту секунду раздался взрыв. Маруся и Алёша бросились к овражку. На дне его лежал мальчик. Алёша спрыгнул вниз и подошёл к нему. Ваня открыл глаза и сказал: «Алёша, подними меня». Он протянул руки, которые были перебиты в локтях и висели на сухожилиях. Грудь была иссечена осколками. Алёша осторожно поднял мальчика наверх. Через несколько минут Ваня умер.

Вскоре погибли девятилетний Саша Быковский, десятилетний Ваня Застрогин, пятнадцатилетние Алёша Каширин и Андрюша Образцов. Шестнадцатилетний Митя Каширин пошёл с приехавшими в село минёрами на «новь», где его и лейтенанта убило разорвавшейся миной. Летом на другом поле погибла группа минёров, состоявшая из трёх человек. Разорвавшейся миной Евдокии Образцовой оторвало ногу. Ещё несколько человек были ранены осколками.

Вернулись в село Антон Образцов, Алексей Комаров и Алексей Не- упокоев, работавшие у оккупантов. Однако вскоре в село прибыла небольшая группа солдат, которая арестовала и куда-то увезла Алексея Комарова, служившего старостой в селе Ключи Белгородской области. После этого Антон Образцов из села уехал, а Алексей Неупокоев добровольно вызвался помогать работавшим в селе минёрам, с которы- ми вскоре погиб от взорвавшихся собранных в кучу боеприпасов.

Постепенно, шаг за шагом группы минёров очищали село и колхозные поля от мин и снарядов. Вскоре в селе появились раскопанные и засеянные огороды, а к осени на местах, где когда–то стояли сельские дома, вырастали маленькие, скромные избушки. Село возрождалось.

Из всех жителей села Первое Сторожевое, ставших жертвами второй мировой войны, более половины погибло не на полях сражений: две с лишним сотни человек мирного населения были казнены оккупанта- ми или умерли от голода и болезней. Так бывает всегда: безумцы начинают войну, а жертвами её становятся ни в чём не повинные лю- ди. Война – это трагедия миллионов людей, и её нельзя начинать ни при каких обстоятельствах. Главы государств должны делать всё для того, чтобы спорные вопросы решались за столом переговоров, а не на поле боя.

Снаряды, мины и другие средства для уничтожения людей времён Великой Отечественной войны можно найти в лесу и в оврагах около села Первое Сторожевое и в наши дни.